Этот вопрос (Милле рисует тоже именно так, причем еще в большей мере, чем другие) является, пожалуй, главным при работе над фигурой. И он на удивление тесно связан именно с моделированием при рисовании непосредственно кистью; это совсем иной подход к делу, чем у Бугро и других, пренебрегающих внутренним моделированием, у которых по сравнению с Жерико и Делакруа фигуры выглядят плоскими и отнюдь не находятся за пределами краски.
У этих последних – Жерико и т. д. – фигуры имеют спину, даже если смотришь на них спереди, и вокруг фигур есть воздух – это за пределами краски.
Такому я и стараюсь научиться, но я не буду говорить об этом ни с Верлатом, ни с Винком, нет надобности в том, чтобы именно они мне это показали; у того и другого беда с цветом, который, как ты знаешь, у обоих неверен.
Забавно: когда я сравниваю свой этюд с этюдами других, оказывается, что между ними нет почти ничего общего. Их этюды имеют примерно тот же цвет, что и тело; при рассмотрении с близкого расстояния этюды кажутся очень точными, но, если немного отойти, выглядят неприятными и плоскими: все эти розовые, нежно-желтые тона и т. д. и т. д., мягкие сами по себе, на расстоянии видятся жесткими.
А то, что делаю я, вблизи выглядит зеленовато-красным, желтовато-серым, белым, черным и нейтральным, а большинство цветов вообще невозможно назвать. Но стоит немного отойти, как этюд выходит за пределы краски, в нем чувствуется воздух и на него падает скупой вибрирующий свет. При этом в нем звучит даже тонюсенький слой краски, которым я порой лессирую поверхность.
Чего мне недостает, так это практики. Я должен написать штук пятьдесят таких этюдов и тогда, надеюсь, чего-нибудь добьюсь. Сейчас я кладу краски еще тяжеловато, потому что у меня нет достаточного навыка; приходится слишком долго искать, и результат получается вымученным. Но это вопрос времени и тренировки: в будущем мазок будет сразу же получаться правильным, когда все уляжется в голове.
Несколько человек посмотрели мои рисунки; один из них, увидев мои крестьянские фигуры, начал рисовать в классе обнаженной натуры фигуру, моделируя энергичнее и накладывая тени гуще.
Он показал мне этот рисунок, и мы обсудили его. Рисунок, на мой взгляд, полон жизни и гораздо лучше всего, что я видел здесь у других. А знаешь, как его восприняли? Преподаватель Сиберт специально подозвал этого человека к себе и сказал, что, если тот посмеет еще раз сделать рисунок в такой манере, все решат, что он издевается над учителем. А я уверяю тебя, что это был единственный шикарно выполненный здесь рисунок, в духе Тассара или Гаварни.
Сам видишь, как оно получается. Но это не страшно: надо только не сердиться на такие вещи, а притворяться, будто хочешь избавиться от дурной манеры, но, к несчастью, все время делаешь прежние ошибки.
Фигуры, которые здесь рисуют, почти всегда слишком тяжелы сверху и как бы опрокидываются вперед, лицом вниз: ни одна не стоит на ногах.
А устойчивость должна присутствовать уже при разработке первой схемы.
Ну да ладно, я очень доволен, что приехал сюда, как бы все ни шло и во что бы ни вылилось, независимо от того, удастся мне или не удастся подружиться с Верлатом. Я нахожу здесь то столкновение идей, которого ищу, я смотрю свежим взглядом на собственные работы и могу лучше оценить свои слабые места и так двигаться вперед, чтобы исправлять ошибки.
Именно ради того, чтобы намерения удались, я настоятельно прошу тебя сохранять и терпение, и хорошее настроение, ведь мы сами выроем себе яму, если утратим веру в успех именно тогда, когда можем приобрести некоторое влияние, когда показываем, что мы знаем и к чему стремимся, когда дерзаем и умеем стоять на своем.
И о деньгах: пока я работаю в мастерской и расходы на модель в значительной мере отпадают, то 150 франков – все равно не много, потому как живопись – вещь очень дорогая, но прожить на них все же возможно, если экономить на еде и т. д.
Если же из этих денег платить еще и за модель, то 150 франков решительно НЕДОСТАТОЧНО, это будет пустая трата времени.
Так что самое дешевое – это оставаться в мастерской, потому что самому оплатить модель для детально проработанных этюдов обнаженной натуры вообще невозможно.
Я не исключаю, что со временем, особенно если кто-нибудь еще из слушателей Академии начнет накладывать тени энергичнее и гуще, либо Верлат, либо другой преподаватель будет искать со мной ссоры, хотя я старательно избегаю ссор. И буду последовательно избегать их, потому что в моих интересах оставаться здесь как можно дольше.
Ну да ладно. Интересно, как у тебя сложится с квартирой. Что касается меня, если я приеду в Париж, то буду совершенно счастлив снять дешевую комнатенку или мансарду в гостинице где-нибудь вдали от центра (Монмартр). Но это не так уж важно и пока еще впереди, так что поработаем еще здесь. А потом, поживем – увидим! Зимний курс заканчивается 31 марта. С приветом,
558 (449). Тео Ван Гогу. Антверпен, четверг, 4 февраля 1886, или около этой даты
Дорогой Тео,
позавчера я уже писал тебе, что, с одной стороны, далеко не здоров, но, с другой стороны, все же вижу просвет.
Но теперь, к сожалению, должен сообщить тебе с полной определенностью, что я совершенно истощен в прямом смысле слова и переутомлен от работы. Если вспомнить, что я переехал в свою мастерскую 1 мая, то получается, что с тех пор я обедал всего 6 или 7 раз. Я не хочу, по понятной причине, чтобы ты сообщал о моей болезни маме: она, наверное, будет расстраиваться, раз случилось то, что случилось, а именно что я не остался в Голландии, – а то можно было бы избежать таких последствий. Я не буду ей ничего говорить, и ты тоже не говори. Но, как дома, так и здесь, я живу, не имея ничего, чтобы купить еды, так как слишком много денег уходит на работу; и я напрасно надеялся, что смогу это выдержать.
Доктор говорит, что я обязательно должен вести здоровый образ жизни и воздерживаться от работы, пока не окрепну. Это полное истощение.
Я еще больше испортил дело тем, что много курил, а курил я особенно много оттого, что тогда не так сильно чувствуешь пустоту в желудке.
Это и называется «узнать, почем фунт лиха».
И дело не только в еде, но также в заботах и огорчениях, выпавших на мою долю. Ты знаешь, что в силу ряда причин моя жизнь в Нюэнене была далеко не беззаботной. А потом – здесь – я очень рад, что приехал сюда, но это время тоже было трудным.
Назову, что мы должны делать и чего нам не хватает. Самим платить за моделей слишком дорого, и, пока денег недостаточно, приходится пользоваться возможностями мастерских, таких как у Верлата, как у Кормона. И надо пребывать в мире художников и работать в клубах, где моделям платят все в складчину.
К сожалению, я не подумал об этом раньше и, во всяком случае, не сделал этого раньше. Теперь я понимаю, что было бы желательно начать это год назад. Если бы мы теперь смогли придумать, как нам с тобой жить в одном городе, хотя бы какое-то время, это было бы, несомненно, лучше всего.
Только вот чем дольше я об этом думаю, тем больше соображаю, что в первый год лучше не тратить слишком много денег на мастерскую, потому что в первый год я должен буду в основном рисовать.
Ведь если говорить о Кормоне – думаю, он скажет мне примерно то же, что Верлат, а именно что мне надо около года рисовать обнаженную натуру и античные гипсы как раз потому, что прежде я так много рисовал реальную жизнь.
Это не чересчур суровое требование, ведь я же рассказывал, что здесь есть люди, тоже живописцы, которые занимаются рисунком уже по три года, а их все еще не отпускают.
В течение этого года я должен практиковаться в мужской и женской фигуре, в деталях и в целом, и тогда я буду их знать, так сказать, наизусть.
Рисование само по себе, в смысле техники, дается мне достаточно легко. Я уже начинаю рисовать с такой же легкостью, с какой пишут письма. Но именно на этом уровне интереснее не удовлетворяться постепенно приобретенным мастерством, а искать оригинальности и широты замысла. Рисовать не контуры, а массы. Основательно моделировать. И если такие люди, как, скажем, Верлат или Кормон, требуют этого от кого-то, поверь мне, это совсем не плохой знак. Потому что здесь достаточно много учащихся, которым Верлат позволяет делать что угодно, все равно они птицы невысокого полета. Ты пишешь о талантливых ребятах в мастерской у Кормона. Именно потому, что я чертовски хочу быть одним из них, я заранее, по собственному убеждению, выдвигаю требование к самому себе: в Париже посвятить хотя бы год рисованию обнаженной натуры и античных гипсов. Впрочем, будем делать все, что может рука наша делать, и писать маслом, если нас поразит что-либо на открытом воздухе или если будет хорошая модель и т. д.
И не думай, что это долгий путь, – это короткий путь. Тот, кто умеет создавать фигуры наизусть, работает намного продуктивнее, чем тот, кто этого не умеет. И благодаря тому что я приложу силы к рисованию в течение этого года, мы станем работать очень продуктивно, вот увидишь!
А также не думай, что те годы, что я проработал на открытом воздухе, прошли напрасно. Потому что тем, кто никогда не работал нигде, кроме академий и мастерских, недостает умения видеть действительность, в которой они находятся и из которой черпают мотивы. Вот так вот.
Возможно, будет благоразумно, если мы хотя бы в первые полгода откажемся от аренды мастерской, именно из-за того, что это требует столько денег. Но вообще-то, мне очень, очень хочется заполучить собственную мастерскую. И даже, если потребуется, скинуться вместе с другими художниками, чтобы вместе брать модели. Чем больше энергии, тем лучше. Во времена дороговизны надо искать выход с помощью дружеских отношений и совместной работы.