После ужина я принялся за копию картины, предназначенную для Терстеха, – «Мост Ланглуа», которую отошлю тебе. Я хочу сделать такую же для Йет Мауве: если уж я столько трачу, не надо упускать из виду возможности возместить деньги, которые быстро улетают.
Жалею, что не попросил обратиться за красками к папаше Танги, хоть в этом и нет ни малейшей выгоды, даже напротив; но он занятный малый, и я часто думаю о нем. Не забудь поприветствовать его от меня, и скажи, что если он хочет картин для своей витрины, то получит кое-что отсюда, из числа лучших. Мне все больше кажется, что люди – корень всего, и хотя в душе навечно остается грусть оттого, что ты не нашел себя в реальной жизни, в том смысле, что лучше творить во плоти, чем в красках или гипсе, в том смысле, что лучше производить детей, чем картины или обстряпывать дела, в то же время ты чувствуешь, что живешь, думая о друзьях, тоже оторванных от реальной жизни.
Но как раз потому, что в сердцевине людских дел помещается то, что есть в человеческом сердце, нужно заводить дружеские связи в Голландии или, скорее, воскрешать их. Тем более что у нас почти нет причин опасаться за дело импрессионизма, оно восторжествует. И поскольку победа, считай, у нас в руках, нужно следить за своими манерами и действовать спокойно.
Мне хотелось бы видеть воплощение Марата, о котором ты говорил. Мне это, конечно же, было бы весьма интересно. Я невольно представляю себе Марата – в нравственном смысле – подобием (но более ярким) Ксантиппы, женщины, которую озлобила любовь. И все же это трогательно, но не так весело, как «Заведение Телье» Ги де Мопассана.
Закончил ли Лотрек свою картину: женщина в кафе, облокотившаяся на небольшой столик?
Если я сумею научиться дорабатывать на другом холсте этюды, сделанные с натуры, у нас вырастут шансы на продажу. Надеюсь, здесь это у меня получится, и поэтому я сделаю пробу с двумя картинами, которые уйдут в Голландию; ты тоже получишь их, так что мы не совершим ничего опрометчивого.
Ты был прав, сказав Тассе, что нужен еще и гераниевый лак, – он прислал его, я только что проверил; все краски, которые импрессионисты ввели в моду, неустойчивы, это лишняя причина употреблять смелые, слишком резкие цвета – время их смягчит, и даже с избытком. Все, что я заказал, то есть три хрома (оранжевый, желтый, лимонный), берлинская лазурь, изумрудная, краплаки, поль-веронез, свинцовый оранжевый сурик, – всего этого нет в палитре голландцев, Мариса, Мауве и Израэльса. Но это есть в палитре Делакруа, который был помешан на двух самых осуждаемых красках, лимонной и берлинской лазури. Все же мне кажется, что он создавал великолепные вещи, пользуясь этими красками – синими и лимонно-желтыми. Жму руку тебе и Конингу, и еще раз спасибо за краски.
597. Br. 1990: 599, CL: 477. Тео Ван Гогу. Арль, пятница, 13 апреля 1888, или около этой даты
Дорогой Тео,
спасибо за письмо с образцами тянущего холста[217]. Буду очень рад получить – но это вовсе не срочно – 3 метра за 6 фр.
Что до присланных ими красок, там были только 4 больших тюбика белил, остальные – половинного размера (с белилами). Если он посчитал все соответствующим образом, очень хорошо, но проследи за этим.
4 тюбика белил по 1 фр., остальное должно быть по половинной цене. Берлинская лазурь у них, по-моему, не годится, как и киноварь. Остальное хорошее.
Теперь скажу о том, что я работаю над 2 картинами, с которых хотел сделать несколько копий. Больше всего бьюсь над розовым персиковым деревом.
По четырем квадратам на обороте ты можешь видеть, что три сада более или менее сочетаются друг с другом. У меня теперь есть и небольшое грушевое дерево, вертикальное, между двумя горизонтальными холстами. Всего шесть полотен с цветущими садами.
Я ежедневно стараюсь понемногу работать над их завершением и добиваться того, чтобы они сочетались между собой.
Смею надеяться, что и 3 других сочетаются друг с другом, но они пока еще в зачаточном, или зародышевом состоянии.
Я очень хотел бы выполнить эту серию из 9 полотен.
Как ты понимаешь, мы вправе считать 9 полотен этого года первоначальной идеей окончательной, намного более крупной композиции (состоящей из холстов 12-го и 25-го размера) на ту же самую тему; она могла бы быть выполнена в следующем году в это же время.
Вот еще одна центральная картина, если говорить о холстах 12-го размера.
Фиолетовая земля – фоном служит стена с прямыми тополями – и ярко-синее небо.
У маленькой груши – фиолетовый ствол и белые цветки, на одной из ветвей большая желтая бабочка.
Слева, в углу, – небольшой садик с желтым тростником по краям, зелеными кустами и цветочным ковром. Есть розовый домик.
Вот подробности композиции с садом в цвету, которую я собираюсь сделать для тебя.
Правда, 3 последние картины существуют лишь в предварительном состоянии, они должны изображать чрезвычайно обширный сад с кипарисами по краям, большими грушами и яблонями.
«Мост Ланглуа», тот, что для тебя, продвигается хорошо и, думаю, будет лучше этюда.
Не терпится вернуться к работе. Что до Гийомена, недурно бы его купить, если возможно. Правда, сейчас говорят о новом способе закрепления пастели, и стоит попросить его закрепить именно так в случае покупки. Жму руку тебе и Конингу.
Получил письмо от Бернара с сонетами его сочинения, среди них есть удачные; он сумеет написать хороший сонет, и я почти завидую ему.
Как только высохнут «Мост Ланглуа» и копия другой картины (персиковое дерево), я пришлю их.
599. Br. 1990: 601, CL: B4. Эмилю Бернару. Арль, четверг, 19 апреля 1888
Дорогой дружище Бернар,
большое спасибо за присланные сонеты. По форме и звучанию мне очень нравится первый – «Где своды сонные деревьев-исполинов». По мысли и чувству мне сейчас, пожалуй, ближе последний – «Из-за того, что в грудь залит невроз надежды». Но по-моему, ты не высказал достаточно ясно того, что хочешь передать: уверенности, которая, видимо, у нас есть и которую мы во всяком случае можем испытывать, в тщетности, пустоте и обманчивости желаемого, доброго или прекрасного, и, несмотря на это знание, мы вечно подпадаем под обаяние внешнего мира, предметов вокруг нас, затуманивающих наши шесть чувств, словно не ведаем ничего и, главное, не понимаем разницы между объективным и субъективным. И все-таки, к счастью для нас, таким образом мы пребываем в неведении и сохраняем надежду. Еще мне нравятся «Зимой – ни денег, ни цветка» и «Презрение». «Уголок церкви» и «Рисунок Альбрехта[218] Дюрера» я нахожу менее ясными: к примеру, что это за рисунок Альбрехта Дюрера? Но и в них есть превосходные куски. «Равнин лазоревых сыны, дорогою измождены» – великолепное описание местности, ощетинившейся синими горами, меж которыми петляют дороги с задних планов Кранаха и Ван Эйка.
«Спиралью на кресте изогнут» отлично передает преувеличенную худобу мистических Спасителей, но почему бы не прибавить, что страдальческий взгляд Христа – точь-в-точь как у измученной извозчичьей лошади? Это было бы очень по-парижски, ведь в Париже такие взгляды встречаются у пассажиров небольших экипажей, а кроме того, у поэтов и художников. Но в общем, это уступает твоей живописи. Впрочем, не важно: все еще придет, и, конечно, надо продолжать работу над сонетами.
Многие, особенно среди наших приятелей, воображают, что слова ничего не стоят. Но все наоборот: сказать хорошо о чем-нибудь так же интересно и так же трудно, как изобразить это, ведь правда? Есть искусство линий и красок, но есть и искусство слов, и оно точно так же никуда не исчезнет.
Вот новый сад, довольно простой по композиции: белое дерево, небольшое зеленое деревцо, квадратик зелени – лиловая земля, оранжевая крыша, широкое синее небо. Сейчас работаю над девятью садами: белым, розовым, почти розово-красным, белым с синим, розовым с серым, зеленым с розовым.
Вчера я до изнеможения трудился над вишневым деревом на синем фоне; молодые побеги листвы – оранжево-золотистые, гроздья цветов – белые. Все это на фоне сине-зеленого неба выглядит чертовски славно. Увы, сегодняшний дождь не дает мне вновь броситься в бой.
В воскресенье (не считая прошлых визитов) посетил здешний бордель, большое помещение со стенами, выкрашенными синеватой известью, как в сельской школе: с полсотни военных в красном и горожан в черном, с великолепными желтыми и оранжевыми лицами (что за оттенки лиц встречаются здесь!), женщины в небесно-голубом и ярко-красном, все это самых чистых и кричащих цветов. И все – в желтом свете. Далеко не так мрачно, как подобные заведения в Париже. Сплин не разлит здесь в воздухе. Я по-прежнему очень сдержан и очень спокоен, ибо вначале должен залечить желудочное расстройство, счастливым обладателем коего являюсь, но потом придется наделать шуму, так как я намерен приобрести славу бессмертного Тартарена из Тараскона.
Меня очень заинтересовало то, что ты собираешься побывать в Алжире. Это прекрасно, и, черт возьми, такую поездку нельзя считать неудачей. От всей души поздравляю тебя. Так или иначе, встретимся в Марселе.
Вот увидишь, тебе понравится созерцать здешнюю синеву и чувствовать солнце.
Мастерской мне сейчас служит терраса.
Я и сам твердо намерен писать марины в Марселе и вовсе не скучаю здесь по серому северному морю. Если увидишь Гогена, передавай привет от меня, я должен вскорости написать ему.
Дорогой дружище Бернар, не отчаивайся и, главное, не поддавайся сплину, старина, ведь с твоим талантом, после поездки в Алжир, ты станешь чертовски хорошим художником. Ты тоже станешь южанином. Если бы я захотел дать тебе совет, вот он: чтобы набраться сил, принимай здоровую и простую пищу в ближайший год,