Добавлю пару строк, чтобы подробнее рассказать о Брейтнере, – я только что вернулся из его временной мастерской, которую он обустроил здесь (ты знаешь, что сейчас он живет в Роттердаме). Тебе ведь знаком Вьерж или Урабиетта – художник из «L’Illustration»? Так вот, порой Брейтнер напоминает мне Вьержа, но это случается весьма редко.
Его удачные работы похожи на сделанные впопыхах рисунки Вьержа, а когда Брейтнер действительно торопится или недостаточно прорабатывает вещи – как бывает чаще всего, – то невозможно понять, что он хотел выразить, это похоже разве что на куски старых выцветших обоев из незнамо какой эпохи, которая в любом случае была весьма странной и давно прошла. Представь себе: я поднимаюсь в его комнатушку на чердаке у Сибенхаара. Обстановка состоит в основном из (пустых) спичечных коробков, бритвы или чего-то подобного и шкафа, в котором находится кровать. Я вижу нечто прислоненное к каминной трубе: три бесконечно длинные панели, которые я поначалу принял за ставни. Однако, приглядевшись внимательнее, я понял, что это полотна необычного формата.
Как ты можешь судить по наброску, приведенному выше, на одной из картин изображена мистическая сцена, на первый взгляд позаимствованная из Откровения [см. иллюстрацию на с. 383].
Однако он сказал, что это артиллерийские маневры в дюнах. По моей оценке, длина картины составляет 4 метра, а ширина – 75 сантиметров.
На втором полотне изображено вот что: мужчина стоит опершись на стену в крайнем левом углу картины, а из правого крайнего угла на него глазеют призраки женщин, причем автор позаботился о том, чтобы между двумя группами было приличное расстояние. Позднее я узнал, что в левом углу был пьяница, и не сомневаюсь, что изначальный замысел, пожалуй, выглядел иначе.
Третья картина чуть лучше остальных, это эскиз с изображением рынка, который он выполнил в прошлом году, однако с тех пор, судя по всему, нидерландский рынок стал похож на испанский.
Что бы ни продавалось на рынке (где бы он ни находился – сомневаюсь, что на Земле, неискушенному зрителю это скорее покажется сценой на одной из планет, которую посетили (прилетев на пушечном ядре) потрясающие путешественники из произведений Жюля Верна), невозможно сказать, какие товары там есть, однако они отдаленно напоминают груду сластей или джема. Вот так: попробуй представить нечто в высшей степени нелепое и к тому же тяжеловесное, и получишь работу дорогого друга Брейтнера.
С расстояния это выглядит как бледные пятна краски на выцветших, прогнивших и покрытых плесенью обоях, в них есть совершенно неприемлемые для меня свойства.
Я совершенно не понимаю, как у кого-нибудь может родиться подобная идея. Это похоже на видения, которые приходят в горячечном бреду, или на бестолковый, бессмысленный сон. Я просто думаю, что Брейтнер еще не вполне здоров и действительно создал это в приступе лихорадки, что вполне возможно, учитывая его прошлогоднюю болезнь. После болезни в прошлом году я постоянно страдал бессонницей и приступами лихорадки, однако порой заставлял себя работать и сделал несколько вещей – правда, не настолько до нелепости больших, – причину создания которых я сам себе не мог объяснить.
Полагаю, Брейтнер в итоге придет в себя, но нынешние его работы я нахожу совершенно нелепыми.
В углу валялся скомканный акварельный этюд с изображением березок в дюнах, который был гораздо лучше и выглядел совершенно нормально. Однако те большие полотна совсем ничего собой не представляли.
У ван дер Вееле я видел еще одну ужасную работу Брейтнера и одну его голову, очень удачную, но начатый им портрет самого ван дер Вееле никуда не годится.
Итак, он занимается мазней в гигантских масштабах. Мне нравятся некоторые места в книгах Гофмана и Эдгара По («Сказки», «Ворон» и т. д.), но те работы Брейтнера невозможно переварить, потому что в его фантазиях одна бессмыслица нагромождается на другую и в результате почти исчезает связь с действительностью. Я нахожу эти работы ужасными.
Тем не менее я считаю все это следствием его болезни. У ван дер Вееле имеются два его любопытных акварельных рисунка, элегантно выполненные, в которых есть je ne sais quoi[181], что англичанин назвал бы чарующим.
Мой сегодняшний визит преподал мне урок, а именно: следует считать удачей, если, живя в современном обществе, ты находишься в относительно нормальном окружении и тебе не приходится искать счастья в кабаках, где с течением времени твой взгляд все более затуманивается. Вот это последнее – его случай, в чем я полностью уверен. Он незаметно сбился с пути, далеко уйдя от безмятежного, вдумчивого восприятия вещей, и теперь, находясь в таком неспокойном душевном состоянии, он не может сделать ни одного уравновешенного, осмысленного штриха или мазка кистью.
Мне хотелось составить ему компанию, отвлечь его, почаще навещать его, принимать у себя и, может быть, помочь ему обрести душевный покой. Помнишь картину Вотерса с изображением впавшего в безумие Гуго ван дер Гуса? В некоторых вещах Брейтнера я вижу смутные признаки того душевного состояния, в котором пребывал ван дер Гус. И я бы не хотел быть тем, кто первым скажет Брейтнеру об этом, но, полагаю, его работы уже какое-то время оценивают с этой точки зрения.
Ему бы поискать исцеления в созерцании картофельных стеблей, которые в эти дни так насыщенны и деликатны по цвету и тону, а не в бездумном любовании отрезами желтого атласа и кусками тисненных золотом кожаных обоев.
Что ж, посмотрим, что будет дальше. Он достаточно умен, но тем не менее им движет некое пристрастие к экстравагантности. Если бы у него были серьезные убеждения, заставляющие свернуть с прямого пути и позабыть о простых сюжетах, я бы понял это, но речь о том, что он не прилагает усилий в работе. Я очень раздосадован и надеюсь, что он придет в себя, ибо он совершенно сбился с пути.
На этой неделе я собираюсь начать работать в Схевенингене и не отказался бы от небольшой дополнительной суммы: тогда я смог бы купить то, что нужно мне для занятий живописью.
Я собираюсь заказать фотографии нескольких рисунков в том формате, который обычно используют для портретных снимков, или чуть побольше (хочу понять, как они будут смотреться, если их уменьшить), у мастера, который сделал фотографии рисунков Тер Мейлена, дю Шателя и Зилькена. Он возьмет за это 75 центов – недорого, правда? Пока что я закажу «Сеятеля» и «Резчиков торфа»: на первой вещи изображена одна крупная фигура, а на второй – много небольших. Если все получится, то позднее, когда у меня будут новые рисунки, я смогу послать тебе фотографии, чтобы ты показал их, например, Бюго – вдруг он сможет показать их в редакции. Тогда я смогу послать туда те рисунки, которые они сочтут подходящими для печати, или нарисовать копии на их бумаге.
Еще раз кланяюсь тебе, Тео, всего хорошего.
Напиши поскорее. Я закажу фотографии, ведь мы должны быть всегда на шаг впереди при общении с такими, как Бюго и Ко; мне нужно хотя бы немного зарабатывать, чтобы создавать что-нибудь новое и вновь писать картины, потому что сейчас мне хочется именно этого.
У Мауве случилась размолвка не только со мной, но, к примеру, и с Зилькеном. Я лишь недавно познакомился с его гравюрами и только что видел снимки его рисунков у фотографа. Оставляя в стороне наши с ним отношения, я решительно не понимаю, что Мауве имеет против Зилькена. Его рисунки прекрасны, и в них нет никаких недостатков, это все капризы Мауве.
И наконец, я считаю, что со стороны К. М.[182] было довольно невежливо не прислать ни строчки в ответ на мое письмо, притом что я потратил немало усилий на два наброска предполагаемых рисунков.
Таким же неучтивым я нахожу поведение Терстеха, который, несмотря на мои попытки растопить лед между нами, так и не навестил меня. Разговоры о том, что он очень занят, – просто чепуха, потому что дело не в этом: за целый год мог бы найти время и зайти ко мне.
Добавлю еще полстраницы, чтобы рассказать о Брабанте. Среди фигур, нарисованных мной там, встречается несколько особенных типажей из народа, которые многим могут показаться ветхозаветными не только по внешнему виду, но и по той манере, в которой они изображены: например, землекоп, которого скорее можно встретить на резных деревянных скамейках готических церквей, чем на современных рисунках. Я очень часто вспоминаю о брабантских фигурах, потому что отношусь к ним с чрезвычайной теплотой.
Я очень хотел бы нарисовать вот кого – мне кажется, я смогу сделать это, если модель будет терпеливо позировать: папу на тропинке посреди заболоченного поля; четкая фигура с присущими ей характерными особенностями и, как я уже говорил, поле в коричневых тонах, через которое пролегает узкая белая песочная тропа, а также небо, прорисованное ровно и со страстью.
Кроме того, я хотел бы изобразить маму, например в осеннем антураже или на фоне живой изгороди с засохшими листьями и чтобы она при этом держала папу под руку.
Мне хотелось бы иметь фигуру папы к тому времени, когда я приступлю к работе над сельскими похоронами: я собираюсь непременно сделать это, хотя от меня потребуются немалые усилия.
Если забыть о не относящихся к делу разногласиях во взглядах на религию, то фигура бедного сельского пастора для меня – одна из самых привлекательных среди всех, которые существуют, и я буду не я, если однажды не возьмусь за нее.
Когда ты приедешь, нужно будет обсудить, как устроить мою поездку в Брабант. Увидев мои рисунки, например обитателей богадельни, ты поймешь, каков мой замысел и какого эффекта я стремлюсь добиться.
Моя цель – создание вещей, которые будут понятны не всем: для отображения истинной сути фигуры я буду изображать ее в упрощенном виде и намеренно игнорировать детали, которые на самом деле не имеют отношения к ее характеру и выглядят случайными. Например, это будет не портрет папы, а скорее