И все же, Тео, не надо меня щадить, если дело лишь в деньгах и если ты, мой друг и брат, испытываешь хотя бы немного симпатии к моей работе, вне зависимости от того, приносит она доход или нет. Если все дело в этом и я могу сохранить твою моральную поддержку, остальное не имеет для меня значения, и мы обсудим все спокойно и хладнокровно. Если же надежды на твою финансовую поддержку нет, лучше мне переехать из города в далекую деревню, благодаря чему мы сэкономим половину квартирной платы: за те же деньги, что мы тратим здесь, покупая продукты никудышного качества, там можно питаться полезно и правильно, а это необходимо Син и детям, да и мне тоже, по правде говоря. К тому же, возможно, переезд благоприятно отразится на работе с моделями.
Как тебе известно, прошлым летом я работал маслом и теперь вновь развесил в мастерской всевозможные этюды, потому что, создавая новые, я понял, что в старых тоже что-то было. Занятия живописью косвенным образом помогли мне с графикой, которой я посвятил всю зиму и весну и в которой упражнялся вплоть до последних дней, когда были созданы те недавние рисунки. Но теперь я чувствую, что будет правильно вновь уделить время живописи: мне это нужно, чтобы добиться более яркого тона, в том числе в рисунках. Я собирался написать картину большого формата с изображением женщин, сидящих на траве и занятых починкой рыболовных сетей, но после твоих слов, пожалуй, подожду с этим до разговора с тобой.
Еще я получил оттиски автолитографий, хотя и очень бледные; правда, меня заверили, что при их печати использовали слишком мало краски и что для меня изготовят новые экземпляры лучшего качества. Не важно. Один раз ради эксперимента я попробовал сделать оттиск одного наброска в таком же маленьком формате, который используется в иллюстрированных журналах. Ах, Тео, каких огромных успехов я бы добился, будь у меня больше средств!
Но я не вижу выхода – чем бы я ни занимался, всюду подстерегают расходы. Читая биографии художников, я замечаю, что все нуждались в деньгах и приходили в отчаяние, когда не могли творить и дальше.
Напиши поскорее, потому что я чувствую себя скверно и не могу понять, стоит ли мне продолжать работать в Схевенингене, ибо это связано с расходами на масляные краски и прочие принадлежности.
Я надеялся, что ты сможешь мне прислать какую-нибудь дополнительную сумму, но в любом случае напиши поскорей – особенно если ты сидишь без гроша в кармане, потому что мне очень сложно сохранять присутствие духа в таких обстоятельствах.
Полагаю, рисунки, с которых сделаны фотографии, пока недостаточно глубоки по тону и все еще не полностью передают эмоции, возникающие от созерцания природы, но если сравнить их с теми, которые я делал в самом начале – с более ранними фигурами, – то, по-моему, очевидно, что дело движется в правильном направлении, и нам нельзя сворачивать с этого пути, так что продолжим трудиться.
Хотелось бы, чтобы ты навестил меня. В любом случае напиши поскорее. До свидания. Жму руку.
Тео, на мой взгляд, плохо, когда человек отдает больше, чем получает, но если речь идет о выборе между тем, чтобы прекратить работать и продолжать, я выбираю труд до самого конца. Милле и прочие мои предшественники трудились до тех пор, пока к ним не приходил судебный пристав и не описывал имущество, а некоторые даже оказывались в тюрьме или вынуждены были постоянно переезжать, но я не помню, чтобы они прекращали творить. Для меня это только начало, и когда на моем горизонте, словно зловещая тень, вырисовывается иное будущее, это омрачает всю мою работу.
Я еще раз поговорил с Брейтнером о трех его незаконченных картинах. Он действительно начал их во время недомогания. По его собственному признанию, он пожалел, что выполнил их в подобной манере, и продемонстрировал мне исправленную композицию с пьяницей и эскизы с уличными женщинами, которые выполнены несказанно лучше. Я видел также несколько незаконченных акварелей и картину, на которой кузнец подковывает лошадь, и все они созданы более твердой рукой, человеком, пребывающим в здравом уме. Я прочитал одолженную у него книгу «Сестра Филомена» братьев Гонкуров, авторов труда о Гаварни. Это очень хороший роман, действие которого разворачивается в больнице.
367 (305). Тео Ван Гогу. Гаага, среда, 25 июля 1883, или около этой даты
Дорогой Тео,
сегодня утром ко мне явился человек, который три недели назад ремонтировал мою лампу и при этом уговорил меня купить у него кое-какую керамику, хотя я этого не хотел.
Он пришел устроить мне разнос за то, что я уплатил долг его соседу, а ему нет. И все это – с криками, ругательствами, проклятьями и т. д. Я пообещал заплатить ему, как только мне пришлют деньги, так как у меня в то время не было ни гроша, но это только подлило масла в огонь. Я попытался выставить его за дверь и в итоге подтолкнул к выходу, но он, вероятно, только этого и ждал: схватил меня за шиворот и отшвырнул к стене так, что я рухнул на пол. Видишь, с какими «мелкими неприятностями» мне приходится сталкиваться. Такие люди сильнее меня, не так ли? Они ничего не стесняются. Все мелкие лавочники, с которыми приходится иметь дело, когда требуются предметы первой необходимости, – это люди такого склада. Они сами уговаривают тебя взять какой-нибудь товар или, если ты покупаешь у другого, стать их постоянным клиентом, но, если, к несчастью, им приходится ждать оплаты больше восьми дней, устраивают скандал и ругают тебя на чем свет стоит. Как бы то ни было, они вот такие, и что тут скажешь? Они сами порой находятся в затруднительном положении. Я пишу тебе об этом, чтобы показать, что мне нужно поскорее начать зарабатывать. Из-за поездки в Схевенинген пришлось задержать оплату еще нескольким кредиторам. Меня это немного беспокоит, брат, мне трудно, и я глубоко опечален. Я с нетерпением жду твоего приезда, чтобы решить, стоит переезжать или нет. Чтобы продержаться здесь, мне нужно зарабатывать чуть больше, то немногое, чего мне не хватает, делает мою жизнь здесь невыносимой.
Впрочем, в работе все идет почти гладко, все эти мелкие неприятности не могут повлиять на мою любовь к делу и помешать мне рисовать то одно, то другое. У де Бока осталось несколько моих марин с бушующим и спокойным морем, и мне бы очень хотелось работать и дальше в этом жанре. Вчера я написал деревенский дом с красной крышей под сенью высоких деревьев. Полагаю, этюды фигуры мне во многом помогут: я начал рисовать мальчика на картофельном поле и в саду у тростниковой изгороди. Я должен направить все усилия на творчество.
Утреннее происшествие – лишь знак того, что пришло время обсудить мой переезд в местечко поменьше, например в деревушку, если нет надежды на то, что я смогу устроиться здесь получше. Что до остального – здешняя мастерская удобна, и нет недостатка в живописных сюжетах. Да и море не везде найдешь.
Я писал тебе, что испытываю ощущение, будто силы покидают меня, и это так и есть: сейчас все свелось к боли в плечах и поясничном позвонке, которая временами усиливается, и я по опыту знаю, что нужно соблюдать осторожность, иначе тебя одолеет слабость и восстановиться будет гораздо сложнее.
Я более или менее смирился с этим. В последнее время обстоятельства складывались не в мою пользу, и мои планы возобновить прежние дружеские связи за счет усердной и обстоятельной работы потерпели крах. Тео, мне нужно обсудить с тобой одну вещь: я не говорю, что это необходимо сделать прямо сейчас, но могут настать еще более тяжелые времена, и прежде, чем это произойдет, мы должны условиться. Мои этюды и все, что есть в мастерской, – это, безусловно, твоя собственность. Сейчас ни о чем таком речь не идет – пока не идет, – но в будущем все это могут выставить на продажу, например в счет уплаты налогов, и на этот случай я хочу перенести картины из дому в надежное место. Я имею в виду этюды, без которых я, скорее всего, не смогу обойтись в будущем, – их создание стоило мне немалых трудов.
На моей улице пока еще никто не платил налога[185], но имущество каждого оценили, и меня это тоже коснулось. В моем жилище дважды побывали оценщики, которым я, правда, указал на свои четыре кухонных стула и непокрашенный стол, сказав, что это не соответствует их завышенным требованиям. Если бы они нашли у художника ковры, рояли, антиквариат и т. д., то, возможно, были бы правы, записав такого человека в число платежеспособных; однако я не могу даже оплатить счет за краску и не владею предметами роскоши, при этом у меня есть дети, так что мне нечем им заплатить. Тогда они начали присылать мне претензии и уведомления, но я оставил их без внимания, а когда они пришли опять, заявил, что эти бумаги были бесполезны и я растапливал ими свою печку. Что у меня нет за душой ни гроша, и мои четыре стула, стол и прочее не могут приносить дохода. Что они не стоят той суммы, которую записали на мое имя.
С тех пор они оставили меня в покое, это было несколько месяцев назад. Остальные жильцы моей улицы тоже ничего им не заплатили.
Но раз уж мы коснулись этого, мне на всякий случай хотелось бы знать, где спрятать этюды. Например, я мог бы отнести их к ван дер Вееле или кому-нибудь еще. И прочие рисовальные принадлежности тоже. Я все еще питаю надежду, что когда ты посетишь мою мастерскую, то найдешь вещи, которые могут кого-нибудь заинтересовать, пусть они и не имеют особой коммерческой ценности.
Работы у меня хватает.
Как бы то ни было, я не поддаюсь унынию, – наоборот, в сущности, я согласен с тем, что недавно прочел у Золя: «Si à present je vaux quelque chose, c’est que je suis seul et que je hais les niais, les impuissants, les cyniques, les railleurs idiots et bêtes»[186]. Но пожалуй, все это не отменяет того факта, что я не выдержу осады, если останусь здесь. Я пишу об этом потому, что все только начинается, и, возможно, такой маневр – переезд в место подешевле – будет удачным решением, правда вне зависимости от того, что случилось, плата за жилье здесь и так слишком высока для меня, и с этим также надо немедленно разобраться.