— Бык?
— Ну да, примерно как на Уолл-Стрите, только поменьше. Снизу закопченный, хоть копоть эту видно что счищали. А на спине крышка на петлях — внутри пустой. Типа казана. Наверное, пищу готовить — такого быка можно ставить прямо над костром. Сразу понятно, что вещь очень старая и наверняка безумно дорогая. Еще, помню, запах в комнате был необычный. Словно бы тяжелые духи, или благовония. И холодно. Мужик этот сел в кресло и так испытующе на меня смотрит. Потом пригласил напротив сесть. Представился. Звали его Жорес…
— Хорошее имечко для Нальчика, — сказал Тимофей. — Видно, папа был из старых большевиков.
— Я тоже так решил. А Жорес меня спрашивает: «Ты правда что ли Ардуха знаешь?»
Тимофей с Андроном засмеялись.
— А мне вот смешно не было ни капли, — продолжал Акинфий Иванович. — Я даже не раздуплил сначала. Подумал, он про местных пацанов. Какого, спрашиваю, Ардуха? А он говорит — ну, ты по радио хвастался, что Ардух тебе помогает. Тут только я сообразил, что это из блоковского заклинания. Ах, говорю, вы об этом… Нет, лично его не знаю. Но общих знакомых много. Он тогда спрашивает, ну хорошо, лично не знаешь, но духами командуешь? Они сквозь тебя ходят? Говорят сквозь тебя? И глядит так, что врать уже не хочется… Гордость у экстрасенса тоже есть…
— И что вы ему сказали?
Акинфий Иванович улыбнулся. Видно было, что воспоминание ему приятно.
— Меня прямо осенило, вот как от испуга бывает, или от сильного напряжения. Я ему говорю — это, знаете ли, от закона давлений зависит. Я даже не придумал еще в тот момент, что это за закон давлений такой, просто брякнул наугад. Он спрашивает — какой закон давлений? И тут я ему начинаю втирать как по писаному, сам не знаю, откуда слова берутся: вот представьте, уважаемый Жорес, дверь на петлях. Чтобы она открылась, надо, чтобы к ней приложили усилие. Или изнутри потянули, или снаружи толкнули. Сквозняк или рука. Медиум вроде меня — это такая же дверь. Личного желания что-то сквозь себя пропускать у нее нет. Двери как-то деревянно, понимаете ли. Но если возникнет давление изнутри или снаружи, она по закону физики откроется.
— А что это за давление? — спросил Иван.
— Вот и он тот же вопрос задал. А у меня к этому моменту такое вдохновение наступило, словно Пушкин вселился. Это, говорю, то же самое, что необходимость. Если у вас есть серьезная необходимость с каким-то духом пообщаться, то вы становитесь по отношению к нему как бы областью низкого давления. И от духа в вашу сторону подует сквозняк, который дверку сам и откроет. От меня тут мало что зависит. Он улыбнулся так еле заметно и отвечает — правильно излагаешь. И сколько стоит тебе петли смазать?
— А вы много брали за сеанс? — спросил Иван.
— Обычно около ста зеленых, — ответил Акинфий Иванович. — По тем временам хорошие деньги были. Но тут я почувствовал, что дело серьезное — и объявил внаглую пять тысяч. Долларов. Чтобы вы понимали, в то время за похожую сумму квартиру в Москве можно было купить. Я уверен был, что он меня пошлет. Но он даже торговаться не стал. Сразу согласился. Мы, говорит, сейчас в одно место поедем. Переобуйся, Буратино — сапоги тебе дадим резиновые. А то туфли попортишь… Я не понял, почему Буратино. Только потом дошло — дверь же деревянная. Манера шутить у этого Жореса была чисто бандитская — видно, общался с криминальным элементом много и плотно. Да и сам походил на авторитетного бандюка.
— Вы не подумали, что он вас убить хочет?
— Подумал, конечно. Первым делом. Тогда все друг друга сначала убивали, а потом здоровались. Но я ведь ничего еще не сделал, вроде рано было. Да и интересно стало. Нашли мне сапоги, я надел, и сели мы в машину…
— В белую «чайку»?
— Вот нет, уже в красную «ниву». Я сразу понял, что мы в горы поедем — там только «нива» нормально пройти могла, ну и «уазик», конечно. «Уазик» с нами тоже поехал, с его братвой. Как я и думал, рванули вверх. Ехали долго, потом остановились на привал. Перекусили разными копченостями, вина выпили очень хорошего — хоть оно в пластмассовой канистре было, такое и сейчас не в каждом магазине купишь.
— Они же мусульмане, — сказал Иван, — вина пить не должны.
— Эти пили. Чабаны тоже пьют. Да и потом, тогда же время другое было. Ислам и все такое прочее — это уже потом вернулось. А тогда мы еще были советские люди. Стакан портвейна, сырок «Дружба». Как положено. В общем, захорошело мне от вина, и стал я по сторонам глядеть уже благосклоннее. Горы здешние я тогда вблизи первый раз видел, и показались они мне красивыми необычайно. Другой воздух, другое небо. Рай. Жорес заметил, как я по сторонам гляжу, и спрашивает — красиво? Красиво, говорю. Очень. Прямо видишь, каким этот мир должен быть по исходному замыслу… Он сощурился и спрашивает — чьему замыслу?
Тимофей засмеялся.
— Вот и я тоже протрезвел сразу, — кивнул Акинфий Иванович. — Понял, что за базаром следить надо, мы же духов вызывать будем. И отвечаю так аккуратно — тут разные мнения есть. Многие верят, что никакого замысла вообще нету, а все само собой так устроилось. Хотя я лично такую постановку вопроса не до конца понимаю. Если все само собой движется, чем оно тогда отличается от вечного двигателя? А вечного двигателя быть не может, это ученые доказали. Тогда получается, что у нас тут его быть не может, а у них там, — Акинфий Иванович ткнул пальцем в потолок, — запросто. Выходит, у нас тут законы одни, а там другие… В общем, попытался с этого разговора съехать.
— А он? — спросил Иван.
— А он не съезжает. Спрашивает уже прямо — в Бога веришь? Для экстрасенса не самый любимый вопрос. Как ни отвечай, другие вопросы появятся. Иногда неприятные, особенно в кавказских условиях. Надо уметь выкручиваться.
— И как вы выкрутились?
— Да как обычно. Надо понять, что твой собеседник сам по этой теме думает. Ну, вспомнил я его мавританскую саклю с масками — и чисто на интуиции говорю: наверное, есть боги и есть боги над богами, как цари над царями. Вот посмотрите, как оно на Земле. Есть местное начальство, есть центральное, есть международные центры силы… Есть авторитетные пацаны. Люди шепчутся, что есть мировое правительство, которое все решает, но вживую его никто не видел. Вот и во Вселенной, наверное, так же… Он улыбнулся еле заметно и спрашивает — ты правда так полагаешь? Я тогда уже совсем по правде говорю — я никак не полагаю. Потому что мое умозрение кончается там, где эти вопросы только начинаются.
— Вот это хороший ответ был, — сказал Тимофей.
— Ему тоже понравился. Спасибо, говорит, за то, что честный со мной. Это для нашего проекта важно… В общем, свернули мы рогожку, убрали еду с вином в багажник и поехали дальше. Горы, дорога, горы… Приехали под вечер, хотя еще было светло.
— Куда?
— Никуда. Я даже не понял сперва, что мы на месте — ничего примечательного вокруг не заметно. Просто горы, и все. Машины остановились, мы вышли, и он так с интересом на меня смотрит. Чуешь, говорит, что-нибудь? Я плечами пожал и отвечаю — место сильное. Но вы, Жорес, зря меня все время экзаменуете. Я могу правильно ответить, могу неправильно — дело не в этом. Дело в том, что между медиумом и партнером по бизнесу есть разница. Партнера проверяют. А с медиумом работают на доверии. Иначе не срастется. Он кивнул и отвечает — хорошо, согласен. Больше проверять не буду. Вот посмотри-ка сюда… И дает мне открытку старую, из фотографии сделанную. Я на нее эдаким Шерлоком глянул и понял, что она еще довоенная…
— Каким образом? — спросил Тимофей.
— Да по штемпелю, — засмеялся Акинфий Иванович. — Тридцать восьмой год. С другой стороны каракули какие-то на французском, уже почти не разобрать — чернила выцвели. А на самой открытке гора. Он говорит, теперь вперед посмотри. Гляжу вперед — и вижу эту гору. Вот ту же самую точно. Я удивился. Спрашиваю — неужели французы до войны сюда приезжали, чтобы панораму эту снять? Что в этой горе такого особенного? А он отвечает — гляди внимательнее, Иакинф…
— Он вас так называл?
— Да, — ответил Акинфий Иванович и зевнул. — С самого начала. Я ему даже не представлялся — он мое имя по радио слышал. Видно, знал, откуда оно происходит. Иакинф так Иакинф, я не возражал… Все, хватит на сегодня. А то не выспимся. Спокойной ночи, малыши…
На следующее утро наконец распогодилось. Когда пространство стало прозрачным, выяснилось, что в мире очень мало людей. В природе совсем не ощущалось человеческого присутствия — разве что в небе иногда распускался далекий самолетный след.
Тропинка была уже сухая.
— Всегда пропасть и стена, — сказал Андрон. — Или с правой стороны стена, а с левой пропасть. Или наоборот.
— Зарэпуй, — посоветовал Тимофей. — А то неярко. Не трогает душу. Но в стихах, может быть, проканает…
После этого пошли молча. Виды были хороши, но никто не делал снимков — все знали по опыту, что прозрачная даль съежится на экране до бессмысленной синей полоски. Говорить тоже не хотелось.
Молчание нарушил Иван, когда остановились передохнуть.
— Когда я гляжу на горы, — сказал он, — у меня часто такое чувство, что это… Чьи-то постройки.
— Да, — кивнул Валентин. — Понимаю. Я тоже вчера древнюю стену видел. В смысле, не настоящую, конечно. Скалы. Просто похоже на развалины.
— Какие-то допотопные пирамиды, — продолжал Иван. — Немыслимо старые гробницы. Построенные кем-то великим.
— Кем? — спросил Тимофей.
— Вот я не знаю. Кем-то, кто здесь жил до нас. В смысле, до людей. Строили они иначе, потому что технологии были другой природы. И получилось вот это.
— Да кто же это был такой? — повторил Тимофей. — Разумные динозавры?
— Нет, не динозавры. Гораздо раньше. Кто-то, про кого люди никогда даже не узнают.
— Почему, — сказал вдруг Акинфий Иванович. — Люди всегда знали, кто горы построил.
— Кто?
Акинфий Иванович пожал плечами.
— Боги…
Он сказал это таким тоном, словно упоминал отлично известных всем лиц, про которых почему-то никто не догадался вспомнить.