В современном общественном сознании понимание идеи равенства свелось к похожести роботов, т. е. к нивелированию индивидуальности. Равенство сегодня в большей степени означает тождество, нежели единство. Это тождество людей, которые работают на одинаковых предприятиях, одинаково развлекаются, читают одни и те же газеты, имеют идентичные чувства, идеи и т. д. В этом смысле приходится скептически оценивать некоторые "достижения" нашего прогресса, например женскую эмансипацию. Нет необходимости говорить, что я выступаю за равноправие, но против так называемого равенства, когда женщина больше не отличается от мужчины. Утверждение философии Просвещения "душа не имеет пола" стало общей практикой. Полярная противоположность полов исчезает, а с ней — эротическая любовь, основанная на этой полярности. Мужчина и женщина стали похожими, равными, но не равноценными как противоположные полюса. Современное общество проповедует идеал неиндивидуализированной любви, потому что нуждается в похожих друг на друга человеческих деталях общественной жизни, действующей исправно, без трений; чтобы все повиновались одним и тем же приказам, и при этом каждый был бы убежден: он следует своим собственным желаниям. Как современная массовая технология требует стандартизации изделий, так и социальный процесс требует максимальной нивелировки людей. Подобная унификация и называется ныне равенством.
Единение, достигаемое приспособлением к шаблонам, лишь кажущееся и не снимает тревоги одиночества. Случаи алкоголизма, наркомании, эротомании и самоубийств в современных западных обществах являются тому красноречивыми свидетельствами. Более того, этот мнимый выход из тупика затрагивает в основном ум, а не чувственную сферу и потому не идет ни в какое сравнение с оргиастическим решением проблемы. Стадный конформизм обладает только одним достоинством: он стабильно постоянен, а не спонтанен. Индивид осваивает образцы требуемого поведения в 3 — 5-летнем возрасте и впоследствии уже никогда не изменяет стадному чувству. Даже похороны воспринимаются людьми как социальное дело и совершаются в строгом соответствии с ритуалом.
Говоря о приспособляемости как спасении от тревоги одиночества, следует учитывать еще один фактор современной жизни: отупляющую монотонность работы и стереотипы развлечений. Человек становится, как говорят, "от девяти до пяти" частью армии рабочих, клерков или управляющих. У него мало возможности проявить инициативу, его действия предписаны инструкциями, и это касается и тех, кто находится на верху служебной лестницы, и тех, кто внизу. Все они выполняют функции, заложенные в структуре организации или установленные технологическими условиями. Даже их эмоции запрограммированы в соответствующих требованиях к работнику, где указывается, что он должен быть бодр, терпим, надежен, проявлять чувство собственного достоинства и способность без трений вступать в контакт с сослуживцами. Развлечения тоже регламентированы, хотя и не так жестко. Книги подбираются издателями, фильмы и зрелища — хозяевами театров и кинотеатров, которые оплачивают рекламу. Отдых столь же унифицирован: в воскресенье — автомобильная прогулка, сбор у телевизора, партия в карты, дружеская вечеринка. От рождения до смерти, от субботы до субботы, с утра до вечера — все проявления жизни предопределены заранее и подчинены шаблону. Как существо, втиснутое в это прокрустово ложе, может не забыть, что оно Человек, уникальная личность, которой дан единственный шанс прожить по-своему жизнь, испытав все ее надежды и разочарования, печали и страхи, счастье любить и ужас перед уничтожением и одиночеством?
Однако есть еще один путь преодоления изоляции от мира — стать подлинным артистом или мастером своего дела. В любом виде работы творческий человек объединяет себя с преобразуемым материалом, олицетворяющим внешний мир. Делает ли столяр стол, создает ли ювелир драгоценное украшение, выращивает ли крестьянин хлебный колос, рисует ли художник картину — во всех формах созидательной деятельности творец и его предмет становятся чем-то единым, в процессе творения человек вступает в диалог с миром. Это, однако, верно только для того труда, в котором мастер сам планирует, производит и видит его реальный результат. В современной же службе клерка или труде рабочего на конвейере мало что осталось от этого объединяющего свойства труда. Человек стал придатком машины или бюрократической организации, перестав ощущать себя творцом, т. е. самим собой. Значит, спасение от отчуждения он может найти лишь в приспособленности к обстоятельствам.
Единение, достигаемое в созидательной работе, не межличностно; единение, достигаемое в оргиастическом слиянии, преходяще; единение, достигаемое приспособлением, оскопляет личность. Следовательно, оно дает только частичное разрешение проблемы существования, бытия человека. Полное — в достижении межличностного единения, слияния своего "я" и "я" другого человека, т. е. в любви.
Желание межличностного единения — наиболее мощное в человеке. Это фундаментальная потребность, та сила, которая заставляет держаться вместе членов определенного рода, клана, семьи, общества. Без любви человечество не могло бы просуществовать и дня. Однако единение может быть достигнуто различными способами, и различие их имеет не меньше значения, чем то общее, что свойственно различным формам любви. Однако все ли союзы людей объединяемы любовью? Или мы должны сохранить слово "любовь" только для особого вида единения, которое имеет высшую ценность во всех великих гуманистических религиях и философских системах прошедших четырех тысячелетий истории Запада и Востока?
Итак, что же мы будем иметь в виду, говоря о чувстве единения: истинную любовь как реальное решение проблемы существования или же незрелые формы любви, которые могут быть названы симбиотическим союзом? На следующих страницах я буду называть любовью только первую форму. А начну обсуждение любви со второй.
Симбиотический союз имеет свою биологическую модель в отношениях между беременной матерью и плодом. Они являются двумя существами и в то же время чем-то единым. Они живут "вместе" (symbiosis), они необходимы друг другу. Плод — часть матери, он получает все необходимое ему от нее. Мать — это как бы его мир, она питает его, защищает, но и ее собственная жизнь усиливается благодаря ему. В этом симбиотическом единстве два тела психически независимы, но тот же вид привязанности может существовать и в психологической сфере.
Пассивная форма симбиотического союза — это подчинение, или, если воспользоваться клиническим термином, мазохизм. Мазохист избегает невыносимого чувства изоляции и одиночества, делая себя неотъемлемой частью другого человека, который направляет его, руководит им, защищает его, есть для него как бы его жизнью и кислородом. Мазохист преувеличивает силу того, кому отдает себя в подчинение: будь то человек или Бог. Он всё, я — ничто, я всего лишь часть его. Как часть, я — часть величия, силы, уверенности. Мазохист не принимает решений, не идет ни на какой риск; он никогда не бывает одинок, но не бывает и независим. Он не имеет целостности, он еще даже не родился по-настоящему. В религиозном контексте объект поклонения — идол, в светском контексте в мазохистской любви действует тот же существенный механизм, что и в идолопоклонстве. Мазохистские отношения могут быть связаны с физическим, половым желанием; в этом случае имеет место подчинение, в котором участвует не только ум человека, но и его тело. Может существовать мазохистское подчинение судьбе, болезни, ритмической музыке, оргиастическому состоянию, производимому наркотиком, гипнотическим трансом, — во всех этих случаях человек отказывается от своей целостности, делает себя орудием кого-то или чего-то вне себя; он не в состоянии разрешить проблему жизни посредством созидательной деятельности.
Активная форма симбиотического союза — господство, или, используя клинический термин, соотносимый с мазохизмом, садизм. Садист хочет избежать одиночества и чувства замкнутости в себе, делая другого человека неотъемлемой частью самого себя. Он как бы набирается силы, вбирая в себя другого человека, который ему поклоняется.
Садист зависит от подчиненного человека, так же как и тот зависит от него; ни тот, ни другой не могут жить друг без друга. Разница только в том, что садист отдает приказания, эксплуатирует, причиняет боль, унижает, а мазохист подчиняется приказу, эксплуатации, боли, унижению. В реальности эта разница существенна, но в более глубинном эмоциональном смысле она не так велика, как то общее, что уравнивает обе стороны — слияние без целостности. Если это понять, то не удивительно обнаружить, что обычно человек реагирует то по-садистски, то по-мазохистски по отношению к различным объектам. Гитлер поступал прежде всего как садист по отношению к народу, но как мазохист — по отношению к собственной судьбе, истории, "высшей силе" природы. Его конец — самоубийство на фоне полного разрушения — так же характерен, как и его мечта об успехе — полном господстве.
В противоположность симбиотическому союзу любовь — это единение при условии сохранения собственной целостности, индивидуальности. Любовь — это активная сила в человеке, сила, которая рушит стены, отделяющие человека от его ближних; которая объединяет его с другими. Любовь помогает ему преодолеть чувство изоляции и одиночества, при этом позволяя ему оставаться самим собой и сохранять свою целостность. В любви имеет место парадокс: два существа становятся одним и остаются при этом двумя.
Когда мы говорим о любви как об активной силе, мы сталкиваемся с трудностью, заключающейся в многозначности слова "активность". Под "активностью" в современном смысле слова обычно понимают действия, которые вносят изменения в существующую ситуацию посредством затраты сил. Следовательно, человек считается активным, если он делает бизнес, проводит медицинские исследования, работает на конвейере, мастерит стол или занимается спортом. Общее во всех этих видах активности — то, что они направлены на достижение внешней цели. Что здесь не принимается во внимание, так это мотивация активности. Возьмем в качестве примера человека, побуждаемого к непрерывной работе чувством глубокой тр