Очевидцы редко описывают удары молнии, наверное, потому что после этих ударов редко кто выживает. А те, кто все-таки выживают, не могут описать свое состояние, потому что в этот момент пребывают в благословенном забытьи. Мне не повезло стать одним из них. Я помню каждую миллисекунду из того, что произошло, после того, как мой взгляд встретился с взглядом ведьмы. Словно обволакивающий белый свет, неожиданно окутал мое тело со всех сторон, лишающий возможности двигаться и принесший боль, не похожую ни на один из видов боли, а видят боги, я испытал на своем веку очень много боли. Эта же боль словно вернуло мне то чувство, когда при отступлении наш взвод попал в ловушку, элементарную, казалось бы, но от этого не ставшую менее эффективной. Именно там выпрыгнувшая из земли прямо передо мной противопехотная мина взорвалась, оторвав мне правую ногу почти по середину бедра. Только эту боль словно усилили в миллион раз. И это нестерпимое ощущение горящего тела длилось целую вечность, хотя, подозреваю, что прошли всего лишь секунды, и я точно знаю, что я буду продолжать переживать ее в своих воспоминаниях.
— Не-е-ет! — белый кокон слетел с меня, и я через туман, стоящий перед глазами, увидел, как ярко полыхнул синим самый большой камень, расположенный как навершие на рукояти моего меча, а от тела ведьмы отделилась светлая полупрозрачная тень, которую камень буквально втянул в себя. Мне даже показалось, что он сыто рыгнул. И только после этого я рухнул на колени, стараясь прийти в себя.
В голове яркими вспышками мелькали воспоминания, которые никак не хотели складываться в единую картину, но которые совершенно определенно не могли принадлежать принцу Бертрану.
— … Я все еще могу служить, — я стою, опираясь на костыли перед невысоким с большими залысинами генералом, и сам ненавижу себя за то, что в голосе звучат просящие нотки. — Я могу быть консультантом, в конце концов, да хоть кем, хоть преподавателем в Академии, у меня все-таки степень по гражданскому праву!
— Успокойся, майор. Я не собирался комиссовать тебя, но мне передали, что у тебя появились определенные проблемы с выпивкой, — мы смотрели друг на друга, не отводя взглядов, и, хоть это и не привело к таким катастрофическим последствиям, как после молнии ведьмы, ощущение того, что жизнь кончена, накатывалось черной волной. — Сынок, возьми себя в руки, ты же офицер, мать твою! Как только принесешь справку от нарколога, я тебя обязательно пристрою.
— От меня жена ушла, — зачем-то сказал я, понимая, что никогда больше не вернусь в этот безликий кабинет с портретом Самого на самом видном месте.
— Бывает, — генералу наплевать и на тебя и на твою жену, и на то, что тебе жить негде. Тебя попользовали и выкинули на помойку как ненужную вещь, смирись…
— Идиот! Что ты натворил?! — я открыл глаза и осмотрелся, мотая головой, прогоняя остатки воспоминаний моей жизни, а моей ли? В пещере больше никого не было. Самое странное, что и тела ведьмы нигде не было видно. Только куча тряпья, совсем недавно бывшего белоснежным, неопрятной кучей валялась на полу. У одной из стен я заметил сундук, окованный металлическими пластинами, но вот того, точнее ту, которая сейчас на меня орала, видно не было.
— Где ты? — я принялся оглядываться.
— Это камни Тавидия, кретин! — голос постепенно переходил на ультразвук. — Я внутри камня!
— Чего? Хочешь сказать, что камень всосал тебя в себя? — я продолжал оглядываться.
— Ты дебил? Камень впитал мою сущность, душу, если хочешь.
— Вообще-то не хочу, — пробурчал я, поднимаясь с холодного пола. — Но как от тебя избавиться — понятия не имею. Самый простой способ — продать меч.
— Да не сможешь ты его сейчас продать, я же говорю — камни Тавидия, и они, похоже, выбрали себе хозяина, но я убей, не знаю причину.
— Я тебя и так убил, — я принялся оглядываться более тщательно. Необходимо найти штаны, это самое главное, а еще желательно выяснить, что это за камни такие и чем мне плененный дух ведьмы, заключенный в камень, аукнется.
— Хам.
— На себя посмотри, нимфоманка херова, доигралась? Где тут у тебя шкаф и как пройти в библиотеку? — я говорил вслух, хотя отчетливо понимал, что голос ведьмы звучит прямо у меня в голове, но думать о последствиях моего пребывания здесь, особенно о том куске воспоминаний, которые обрушились на меня вместе с посмертным проклятьем умирающей ведьмы, я буду потом. Так же как и о самом проклятье — необходимо выяснить, не наградила ли меня эта сука каким-нибудь магическим триппером, а пока — нужно найти штаны.
Глава 5
Обшаривая пещеру, я каждый раз, останавливаясь возле проведенной по полу, словно выжженной, черты, подолгу наблюдал за завихрениями воздуха, как с одной, так и с другой стороны. Это было странно и не понятно, и я просто уверен, как-то связано с неспособностью ведьмы пересечь эту условную границу. Вот только границу между чем и чем? Это было очень странно, а я странности не люблю.
— Эй, как там тебя, Эва, — я вспомнил имя почившей магини, сущность которой была теперь заключена в камень на навершие моего меча. Некоторое время она молчала, затем неохотно подала голос.
— Что тебе?
— Почему на границе черты, за которой ты тусила, так странно искажается перспектива, — я даже присел на корточки, чтобы получше разглядеть этот феномен, но быстро поднялся, потому что без штанов подобная поза вызвала определенный дискомфорт. — Чтоб тебя! Где здесь можно достать штаны?
— В сундуке посмотри, — в голосе ведьмы звучала апатия.
— А почему так грустно?
— А чему радоваться? Я бы с удовольствием тебя на удобрение пустила, но проклятый камень не даст, он может делать очень больно даже нематериальной сущности, если почувствует опасность, направленную на хозяина.
— Какой интересный камешек, — проговорил я задумчиво, и не удержавшись, погладил навершие.
— Не обольщайся, он довольно безмозглый. Ощущает только прямую угрозу…
— А ты тогда на что? — ни за что не поверю, что камень не заставит Эву каким-то образом мне помогать.
— Действительно, на что еще нужна одна из Великих магинь? Конечно же, только для того, чтобы яд в бокале одного ублюдка находить, — а вот теперь голос был сам просто пропитан ядом.
— Но-но, поаккуратнее со словами, мои родители были женаты на момент моего зачатия и рождения… — я выдержал театральную паузу и добавил, в отличие от твоих.
— Мерзавец!
— В твоих устах, драгоценная, это звучит почти как комплимент, и, да, ты мне не ответила, что это за хрень мерцающая возле черты с обеих сторон?
— Это грань между мирами, — неохотно произнесла Эва. — Именно под землей, в подобных пещерах миры, схожие друг с другом могут ненадолго соприкасаться, и при желании, эту черту может перейти мужчина, определенного возраста, телосложения и с определенной долей мозгов в его черепушке. Больше никто. Такие вот чары наложили мои предки на это место.
— Хм, — я схватил сундук за ручку и попытался сдвинуть его с места. Мне это удалось. Не без труда, но удалось. Оставаться по эту сторону черты как-то резко расхотелось. Не хватало мне еще в другом мире застрять. Тут я хотя бы высочество, и у меня есть верный до икоты Бакфорд. А что я буду делать там? Никто не только обо мне не позаботится, но и даже не пожалеет. Все это молниеносно промелькнуло в голове. Особенно мне ее намеки на то, что эта грань временная, понравилось. А что если она торопилась не просто так? Всякие нехорошие гадости творила, типа той золотой пыли и водного хлыста. Ведь, было бы у Эвы побольше времени, далеко не факт, что я не стал бы ее очередной жертвой, ведь чем обольстительнее женщина, тем меньше у мужчины шансов, а Эва была, что ни говори, очень обольстительной. Стоило мне об этом подумать, как ноги сами понесли меня к черте все быстрее и быстрее, и даже сундук стал как будто бы легче.
Пересекая словно выжженную на земле черту, я внимательно анализировал собственные ощущения: в том месте, где мной отмечалось некоторое искажение пространства, я проходил, словно продираясь сквозь густую траву, так и норовящую опутать ноги и не дать пройти дальше. С сундуком вообще возникла некоторая проблема: он крепко застревал в этом мареве и не желал покидать привычный ему мир. Пришлось приложить уйму усилий, чтобы втащить его на «свою» сторону. А ведьма была сильна, не зря она себя так хвалит: умудриться колдовать фактически сквозь пространство и, возможно, сквозь время… Ей дома мужиков не хватало, что ли. Не сунулась бы ко мне, осталась бы жива. С другой стороны: дома, скорее всего, знали, что от нее ждать, а здесь, если бы ни камни неизвестного мне Тавидия, страдать пришлось бы одному симпатичному принцу. Ведь наверняка я симпатичный, сомневаюсь, что ловушку на орангутангов ставили, надо бы зеркало раздобыть, чтобы вспомнить, как выгляжу. Глядишь, и все остальное начнет вспоминаться.
Наконец, сундук поддался моим усилиям, и я, вытерев рукавом выступивший на лбу пот, принялся разглядывать замок, закрывающий крышку. Замок оказался совершенно обычным, навесным, и прекрасно сбился рукоятью кинжала. Откинув крышку, я углубился в изучения трофеев.
При ближайшем рассмотрении трофеи оказались не столько моими, сколько, судя по содержимому, собирались ни одним поколением предприимчивых колдуний как сувениры. Вещи, заполняющие нутро сундука, все были мужскими, и, как и говорила Эва, точнее ее дух, примерно одного размера. Штанов, правда, было маловато, видимо только те, что выдержали такой замечательный способ попадания в объятья красоток. Нижнего белья я не нашел, наверное, трусы были не в моде в обоих мирах. Все вещи были чистыми и обезличенными, то есть не имели запахов других людей, но я все-таки надевал выбранные штаны с изрядной долей брезгливости. Ну ничего, мне бы до Бакфорда добраться, он меня быстро во что-нибудь нарядит.
Как только я застегнул довольно неплохой ремень, пришедший на смену моему старому, который я просто зашвырнул в сундук, пол пещеры заметно содрогнулся. Не удержавшись на ногах, я упал на одно колено, громко выразив свое отношение к разным ведьмам. Речь моя была пламенной, насыщенной весьма красочными идиоматическими оборотами, которые становились разнообразнее ровно настолько, насколько усиливалась боль в ушибленном колене. Кто никогда не играл в футбол, вряд ли поймут всю глубину моей фантазии в выборе этих самых выражений, потому что удар по колену — это больно. На какое-то мгновение я задумался — не могу представить себе того же Гастингса, который бегает по большому полю в трусах, пиная мячик. Откуда же у меня столь странные мысли об этой забаве? В очередной раз отмахнувшись от незнакомого и явно чуждого образа, я поднялся и тут же понял, что придется хромать, потому что каждый шаг отзывался болью во всей ноге.