Знаковым событием для солдат Голубой дивизии стал визит генерала Хосе Москардо. Для антикоммунистов он был хорошо известной фигурой. Во время гражданской войны в Испании он, защитник крепости Алькасар в Толедо, пожертвовал собственным сыном, но не сдался. Об этом в 1940 г. в Италии режиссер Аугусто Дженина снял фильм «Осада Алькасара», который завоевал приз «Кубок Муссолини» Венецианского кинофестиваля.
Уже в 70-х гг. о нем напишет Александр Солженицын в своих очерках изгнания «Угодило зернышко промеж двух жерновов»: «Толедский Алькасар, поэма и легенда той войны! Полковник Москардо и пожертвованный им сын, образ из „Илиады“.
Красные позвонили полковнику в крепость: „убьем твоего сына“. — „Передайте ему трубку. Да здравствует Испания, сынок!“
Семьдесят дней обороны, меньше литра воды на человека в день, двухсотграммовый хлебец — и защитникам, и роженицам в темных подвалах. Атаки, атаки, осада, артиллерийские обстрелы на уничтожение. Сшиблены башни, порушены стены, подкопы, подрывы, сровнены стены с землею. Обливание осажденных огнем, подготовка потопа на них, — все эти республиканские методы выстояны героями… Сделали из Алькасара символ свободы отечества!»[89].
Вот как испанские авторы описывают визит Москардо в Новгород: «Москардо прибыл в Григорово 30 ноября 1941 г. Его лимузин остановился около штаб-квартиры Муньоса Грандеса.
Командир дивизии спустился с крыльца и тепло обнял своего тучного товарища по оружию. Темные очки Москардо запотели, как только он вошел в теплую комнату. Он снял фотоаппарат, отряхнул мундир. Генерал выглядел как типичный турист…
На следующий день Москардо пересек реку и оправился в Ситно. За рекой виднелись ряды крестов на кладбище. И командующий фалангистской милицией обнажил свою лысую голову и произнес несколько хвалебных слов в адрес солдат. Затем в унисон вместе с собравшимся гарнизоном он закричал: „Да здравствует Франко! Вперед, Испания!“ Нахлынули эмоции.
Новобранцы окружили легендарного генерала, затянутого в кожу. Москардо никому не отказал в пожатии руки. Потребовалась четверть часа, чтобы пробиться через толпу к командному пункту. Там его ждал кипящий samovar. Солдаты все еще толкались возле этого дома, а три сверкающих лимузина ожидали появления членов делегации.
После чаепития делегация из Испании отправилась дальше. Русские женщины и дети, стоящие на улице, махали ему платками. Так было на улицах Руссы и Змейско. В Шевелево Москардо встретили три пылающие избы. Печи, около которых грелись испанские солдаты, опять загорелись и вызвали пожар.
При входе в бункер генерала встретила охрана со сверкающими железными крестами на гимнастерках. Склонившись над картой и отхлебывая водку, испанский командир Эспарса объяснил диспозицию.
Генерал Москардо был весьма удовлетворен. На вопрос высокого гостя: „А что дальше?“ Эспарса ответил: „Ужин, конечно“. В меню была „корова-талисман“. Корова, подобранная по пути на фронт (естественно, украденная у русских хозяев. — Б. К.), уже несколько недель была талисманом штабной роты 269-го полка. Теперь она принесла свою последнюю жертву во славу Испании, украсив блюдо героя Алькасара. На следующий день Москардо попрощался с Муньосом Грандесом и отправился из Григорово в Растенбург на встречу с фюрером Германии Адольфом Гитлером перед своей отправкой в Испанию»[90].
Первые мемуары о своем участии в войне против Советского Союза испанские фалангисты начали выпускать еще во время войны. Для них война была делом чести, крайне романтическим занятием. Так, в книге, которая вышла в 1943 г. в Мадриде, приводится следующий «правдивый эпизод» из жизни Голубой дивизии: «Лейтенант Энрике Эррандо Виллар, приехавший на машине скорой помощи в командный пункт Пиментеля, глядя на памятник „Тысячелетие России“ и на железный мост через Волхов, спросил новобранца, едущего на санях: „Куда ведет эта дорога?“ — показывая на восток. „К славе“, — ответил ему молодой парень»[91].
Конечно, далеко не все ветераны впоследствии представляли свой «крестовый поход в Россию» как легкую прогулку во славу Франко, во имя будущей империи. Весьма интересны испанские зарисовки, что же представлял собой Новгород осенью 1941 г., в первые месяцы оккупации: «За пределами Кремля до войны находился парк развлечений. Около его входа стоял памятник Ленину, опрокинутый немцами в то время, когда они только вошли в город…
В Новгороде множество церквей. Более сорока из этих храмов, согласно полученному нами плану, были превращены большевиками в склады. В одной из церквей я видел ткацкие станки…
Очень интересной показалась нам церковь на восточном берегу реки Волхов. На ее крылечке находился большой камень, выдолбленный внутри в форме лодки. В этой лодке, согласно легенде, сюда по реке приплыл один из апостолов. Он остановился в этом месте и построил церковь. В этой легенде я вижу искреннюю религиозность русских людей»[92].
Если верить испанскому капитану, именно солдаты Голубой дивизии предприняли попытку сохранить памятник «Тысячелетие России»: «Внутри Кремля мы могли любоваться красивыми бронзовыми фигурами наиболее выдающихся людей в истории России в области искусства, науки, войны. У памятника не было никакой защиты, и для того чтобы защитить его от прямого попадания артиллерии или шрапнели, мы сделали по его периметру каркас»[93]. При этом испанский офицер признает, что древние памятники использовались в первую очередь как оборонительные сооружения для защиты их солдат: «Новгородский Кремль, который построили в древности для обороны и наблюдения, был приспособлен испанскими саперами для контроля за действиями Красной армии и партизан»[94].
Капитан Гильермо Диас дель Рио отметил специфику советской эвакуации Новгорода и ее приоритеты: «Во дворце епископа установили командный пункт саперного батальона. Он находился в башне замка. Внутри не было никакой мебели: ни стула или стола — все это было эвакуировано противником во время отступления.
Мебель в Кремле отсутствовала, зато вокруг валялось огромное количество различных книг. Нам была оставлена хорошая библиотека с книгами всемирно известных писателей. Среди них мы увидели великолепное издание „Дон Кихота“ Сервантеса»[95].
Но эта «боль цивилизованного европейца, оплакивающего трагедию мировой культуры» несколько не соответствует воспоминаниям академика Дмитрия Лихачева, который побывал в своем любимом городе на Волхове в мае 1944 г.: «В Новгород я приехал утром. Поезд остановился в поле. Поле это и был Новгород. Потом я разглядел Софию и некоторые церкви…
Куполов на барабанах Софии не было. Походив вокруг храма по траве, я нашел золоченый шар из-под креста одного из небольших куполов. Я подобрал его. Ясно была видна сравнительно толстая, основательная позолота. За Софией на одном из домов была надпись: „Эль вива Саламанка“ — здесь стояли испанцы…
Я пошел в Юрьев монастырь. На Синичьей горе церковь была цела, но самые дорогие памятники (а кладбище на Сильнище считалось самым богатым) были увезены. Я их увидел в Юрьевом монастыре. Испанцы не довольствовались для своих убитых скромными могилами, как немцы, а воздвигали могилы из украденных камней. Кладбище было там, где находился считавшийся священным источник под дорогой сенью.
За Георгиевским собором было сооружено место для орудия. От него шли телефонные провода на лестничную клетку собора. На верхней площадке были остатки костров, и стены были сильно закопчены. На стенах лестницы охочие до искусства испанцы рисовали голых баб: прямо по остаткам фресок XII века»[96].
Но, может быть, русский ученый несколько преувеличивает ущерб, нанесенный испанцами новгородским памятникам? По большому счету, граффити — это ведь такая мелочь по сравнению с их многомесячными обстрелами из всех видов оружия? Для ответа на этот вопрос следует обратиться к главным союзникам испанцев: к немцам. В документах оперативного штаба «Рейхсляйтер Розенберг», сотрудники которого производили оценку культурных ценностей, оказавшихся на оккупированной территории нашей страны, так оценивается поведение испанских солдат в Новгороде: «3 марта 1942 года. Церковь Михаила Архангела. Единственная церковь, в которой в большевистские времена проводились богослужения. Испанцы силой ворвались вовнутрь, ограбили ее и разорили…
14 марта 1942 года. В Историческом музее и в Музее русского искусства (оба в Кремле) нет больше никаких произведений искусства. Часть строений используется солдатами испанской дивизии для жилья и складов…
14 марта 1942 года. Церковь Феодора Стратилата на Ручью (Торговая сторона). Построена в 1360 г…. Иконостас частично употреблен на топливо испанскими солдатами»[97].
Периодически возникали конфликты между испанцами и русскими коллаборационистами. В занятом немцами городе была создана городская управа. Ее организаторами в августе 1941 г. были Борис Андреевич Филистинский, Василий Сергеевич Пономарев, Александр Николаевич Егунов и Федор Иванович Морозов. Все они в 30-х гг. подвергались различным репрессиям со стороны советской власти[98]. Для них была организована встреча с немецким военным комендантом Новгорода (офицер в чине майора). Комендант попросил всех пришедших к нему подробно рассказать свои биографии, о времени проживания в Новгороде, наличии образования и о репрессиях против них со стороны советской власти[99].
Немецкий комендант приказал наладить порядок в городском хозяйстве и назначил городским головой Пономарева, так как он был единственным из пришедших жителем Новгорода. Остальные обязанности члены вновь созданной управы распределили сами между собой