Развезя осоловевших и задремавших в тепле бойцов по домам, вручив им за работу ящик тушенки на двоих, я развернул машину в сторону реки — там, на той стороне, среди многочисленных объектах, принадлежащих двум крупнейшим городским ТЭЦ, мой школьный товарищ — Витя Капустин, подвизавшийся крутит баранку на машине, круглосуточно развозящей дежурный персонал и аварийные бригады по вечно горящим и взрывающимся объектам энергосистемы Города, не торопясь разгружал мой груз в малозаметную будку с крепкой стальной дверью, знаком черепа и другими угрожающими надписями на воротах.
Объект выглядел как действующая трансформаторная будка, но сам трансформатор был вывезен много лет назад, и про небольшой кирпичный домик все забыли, кроме Вити, что случайно, в поисках чего ни будь ценного и плохо лежащего, набрел на него. Думая, что здесь запасы Аллы будут в относительной безопасности.
Утро не выспавшийся Александр, сжимая в руке копию постановления о применении к нему меры пресечения в виде подписки о невыезде без разрешения следователя, вышел из помещения Дорожного РОВД, не замечая, что в кармане куртки, к связке ключей от квартиры прибавились три ключа от гаража, что я сунул ему, а карман, провожая на улицу.
Глава пятаяПечальный декабрь
— Твои где все? — шеф с утра был недоволен, так как со вчерашнего вечера остались три нераскрытых грабежа на привокзальной площади, а если по уму, то даже разбоя — скучающихм в здании вокзала транзитных пассажиров хорошенькая девица звала продолжить знакомство у нее в квартире, так как мама живет на даче. И когда, роняющий слюну от вожделения, мужик, не сводящий взгляда с обтянутой узкими джинсами хорошенькой попки, вздыбленной из под под короткой курточки, входил в арку огромного мрачного дома, что смотрел серым фасадом на Привокзальную площадь, его встречали небритые, но брутальные личности. После короткого разговора с демонстрацией, особо зловеще блестящих в темноте арки, ножей, мужика лишали чемодана и наличности, но оставив билет или его эквивалент в рублях, советовали срочно покинуть наш гостеприимный Город.
Командир роты ППС отъехал от основной ответственности, так как два грабежа имели место быть уже после часа ночи, когда посты и патрули пепеэсников снялись с маршрутов, а основными «терпилами» сегодня были дежурный опер лейтенант Кислов Миша и начальник розыска.
— У вас три грабежа в одной арке, один за другим, а что ваш сотрудник делает? Добросовестно фиксирует заявление потерпевших? Если бы он оторвал свою жопу от стула, выполз из теплого кабинета и организовал оперативно-розыскные мероприятия, как это положено, то уже второго грабежа бы не было! — где-то далеко, в эфире общегородского селекторного совещания, разорялся очередной полковник из хрен-знает-какого-отдела Областного Управления.
— Так точно, товарищ полковник. — покорно бубнил в микрофон начальник розыска, почти касаясь столешницы уныло повисшими, как ветви ивы, усами.
— После завтра утром жду от вас доклада о раскрытии этих преступлений и материалы служебной проверки относительно действий дежурного оперативника и организации работы по раскрытию преступлений в дежурные сутки в вашем подразделении, с предложением о наказании. У меня все!
— Так точно! — начальник розыска с облегчением отодвинул микрофон и, в изнеможении, откинулся на спинку стула.
И ведь, скорее всего, это хрен с горы, нашему начальнику и не начальник, но ведь не пошлешь подальше, тут же подключаться коллеги-полковники и показательно запинают нашего майора. Вся система службы МВД построена на том, что ты всегда виноват. Обязанностей у любого офицера настолько много, а инструкции по организации работы настолько всеобъемлющи, что у тебя всегда будет не выполнено что-то, жизненно важное, хоть сиди за столом семь дней в неделю и строчи бумаги двадцать четыре часа в сутки, а ведь еще и жуликов надо успевать ловить.
И вот, полчаса спустя мы, личный состав уголовного розыска, сидели, как мышки в кабинете начальника, и ждали, насколько сильно по нам ударит рикошет начальственного гнева.
— Так, где твои оболтусы, Громов? Опять в область бухать поехали?
— Товарищ майор, мы вообще-то вчера до двух часов ночи работали, грабеж уличный выявили и раскрыли. Я поэтому пацанам разрешил к десяти на службе появиться…
— Я никакого грабежа раскрытого в сводке не видел. Только не раскрытые вчера нарегистрировали.
— Он в сегодняшние сутки попал, следователь дело уже утром зарегистрировал. Вещи изъяты, фигурант допрошен и отпущен под подписку.
— А почему жулик отпущен? Почему не отработан на другие грабежи? Они у нас сыплются каждый день, а ты, Громов человека отпустил. Если не умеешь по «уличным» работать…
— Я, Александр Александрович, работать умею. Просто там личные неприязненные отношения имеют место. Увидел поддатого соседа, которого не любил, догнал, ударил по голове, забрал вещи и деньги. Просто случайность.
— Да? Ну ладно, посмотрю, что за раскрытие. Где Кислов кстати? Что, домой уже убежал?
— Он еще с выезда не приехал — мрачно буркнул капитан Дверницкий, старший опер территории Дорожного района, куда входила и Привокзальная площадь: — Как приедет, я скажу, чтобы к вам зашел.
— Нет, как Кислов приедет, вы ко мне оба зайдете с бумагами. У тебя в руке должен быть план мероприятий по раскрытию этих преступлений и задержанию жуликов, а у Мишенки в руке должна быть зажата объяснительная по поводу сегодняшнего ночного дежурства. И имей в виду, Анатолий, с сегодняшнего дня вы, всем кабинетом работаете с обеда и до утра, пока эти грабежи раскрыты не будут. Кислов поспит до вечера и пусть тоже в ночь выходит. Все понятно?
Анатолий, став еще мрачнее, кивнул, что-то яростно чиркая в ежедневнике, так что порвалась страница.
— Так, старшие линий по квартирам, угонам, тяжким и «безвестникам», по одному человеку с обеда отпустите домой, чтобы к семи вечера они вышли в распоряжение Дверницкого. Будем работать по этим грабежам, надо их раскрывать. Ну и агентуру напрягите, может быть кто-то что-то расскажет.
— Так, Громов, что у тебя еще запланировано? — я надеялся, что со мной все, но не проскочило.
— Выполнять ваше распоряжени, о раскрытии двух квартирных краж и разбоя до Нового года. Сейчас дела посмотрим старые, может быть что-то вылезет. Мы вчера параллельно с грабежом еще внука бабульки отрабатывали, у которой якобы деньги пропали из квартиры. Помните, шеф?
— Я то помню — майор помахал потрепанным ежедневником: — и что там?
— Глухо там. Внука вертели по-всякому, и понизу и поверху, но «по нулям». У него так то деньги есть, он помаленьку у знакомого, которому отец из Ирана вещи привозит, берет шмотки на реализацию, но к бабкиным деньгам он отношения не имеет. Он бабулю любил, тем более ему «двушка» после нее осталась. Но он ее вряд ли на тот свет спровадил — ему квартира пока особо не нужна, он и в маминой квартире живет, как при коммунизме.
— Понятно, что это все лирика. Что с материалом то будешь делать, там срок когда?
— Три дня осталось. Планирую еще походить по дому, подружек покойной опросить, может что подскажут. А больше не знаю. Если сегодня результата не будет, то в следствие отдам, пусть дело возбуждает.
— И повесишь еще один «темняк» на отдел? Может «отказной» все-таки сделаешь?
— Товарищ майор, ну стремно как-то отказной делать, тем более я уверен, что деньги в квартире были. Я подумаю еще, хорошо?
— Ну подумай, подумай… Человека вечером дать не забудь. Так, кто у нас следующий?
Прибывших к десяти часам утра бойцов я обрадовал предстоящими ночными мероприятиями. Пацаны впечатлились, погрустили, разыграли «камень-ножницы-бумага», после чего один пошел домой, отдыхать до вечера, а второй отправился к следователю, принявшему уголовное дело по факту грабежа, совершенного Сашком в отношении доцента. Следователь хотела провести сегодня допросы, опознание вещей и проверку показаний на месте — у следственного отдела тоже горел план, они пихали на передачу в суд все дела, которые могли. А без помощи опера все это сделать было невозможно. Поиски понятых, похожих портфелей и прочего — традиционно было обязанностью оперативников уголовного розыска — у барышень-следователей ведь не ручки, а лапки.
— Здравствуйте — я продемонстрировал потемневшему дверному глазку раскрытое удостоверение: — мне сказали, что вы были подругой Анны Вячеславовны. Мне необходимо с вами поговорить.
Человек за дверью подумал с минуту, потом замок щелкнул и дверь распахнулась:
— Разувайтесь и на кухню проходите.
Кухня была небольшой, но вся увешана дарами природы. Кроме старых чулок, наполненных головками лука и чеснока, на многочисленных крючках висели связки каких-то трав и соцветий.
— Простите, вас как зовут, а то тетей Симой величать неудобно.
— Серафима Аристарховна Пономарева, только я ничего подписывать не буду.
— Да Бог с вами, у меня с собой и бумаг то нет! — я возмущенно всплеснул руками: — Только ежедневник, а там подписывать нечего. Я просто поговорить хотел. Мне сказали, что вы с покойной дружили…
— Ну как дружила? Когда тепло, бывало с женщинами внизу, на скамейке собирались, разговаривали, ну и пару раз в гости друг к другу ходили. А так в основном на улице или в магазине в очереди встретишься, парой слов перекинешься и все, опять разошлись.
— Скажите, Серафима Аристар…
— Да ты не стесняйся, сынок, зови тетей Симой, мне так привычней. Отца при крещении священник Аристархом в книгу записал, потому что бабка с дедом ему денег не дали, только яиц принесли, вот и мучаемся уже вторым поколением. Ты спрашивай, что тебе надо. А может быть тебе отварчику горяченького налить, у меня тут есть зверобой, календула…
— Нет, тетя Сима, спасибо большое, я у вашей знакомой, Татьяны Владимировны только что чай пил…
— Это у Таньки из восьмидесятой что ли? Так у нее же хорошего чая отродясь не было, всегда заваривает грузинское дерьмо какое-то, чуть ли не третьего сорта!