– Диана?
– Возможно, такое ведь случается.
– То есть ты надеешься на его возвращение?
– Откровенно говоря, да.
– Почему?
– Потому что это проще всего. Я часто думаю о детях.
– Ваши дети уехали из дома.
– Да, но Шарлотта, возможно, вернется. Она же уехала только на учебу. Ну и насчет остальных – кто знает, сегодня пары нередко распадаются. Нужно, чтобы им было куда прийти в случае необходимости.
– Для этого Жаку необязательно быть дома.
– Будет странно, если их отца не будет там, они всегда видели нас вместе, это наш дом, не знаю…
– Ты думаешь, дети не приедут домой, если Жака там не будет?
– Возможно, они не решатся.
– Почему?
– Не знаю.
– Твои родители были разведены?
– Развелись, когда мне было двадцать лет.
– Ты тогда все еще жила с родителями?
– Нет, снимала комнату.
– Как у них все прошло?
– Довольно плохо.
Она вскинула брови:
– Поясни, Диана.
– Родители продали дом, мама купила квартиру на третьем этаже серенького дома в сереньком квартале. Отец уехал в Шербрук.
– После учебы ты вернулась к отцу или к матери?
– К маме, на месяц. Это был самый печальный месяц в моей жизни.
– Почему?
– Грустно было… Это больше не был наш дом, мне это не нравилось, никаких воспоминаний, не было привычных соседей, друзей, улочек, не чувствовалось, что мы дома, и если я просыпалась среди ночи, то не понимала, где нахожусь. А от вида из окна на парковку хотелось реветь.
– Когда ты снимала комнату, такого не было?
– Нет, я не считала это домом, жила с соседями по квартире и знала, что это временно. До́ма – это у мамы. Но у нее мне было плохо. Мне даже комнаты там не нашлось. Я спала на диване в гостиной, где целый день работал телевизор, составляя нам компанию. Маме там вполне нравилось: «Намного ниже квартплата, да и уборки меньше». А мне было грустно, очень грустно.
– Хм. А ты представляла, как будешь жить, если он все же не вернется?
Невероятно трудный вопрос, которого до сих пор мне удавалось избегать.
– Знаю, что хорошо бы сказать «да», но нет, пока не представляла.
– А вернись он, что бы ты сделала?
– Ну ты даешь!.. Не знаю. Тогда ему придется купить мне новое кольцо с охрененно огромным камнем!
– Огромным, как что?
– Огромным, как его проступок.
– И ты могла бы его простить?
Этот вопрос я задавала себе миллион раз. И представляла длинный крестный путь, которым он, прежде чем получить мое прощение, искупил бы свою вину за мою боль. Мне хотелось, чтобы он страдал, обвинял себя, унижался, упрашивал меня, умолял, валялся у меня в ногах.
– Возможно, да.
– Ты все еще любишь его?
– …
– Диана?
– Да.
Глава пятнадцатая, в которой я начинаю ненавидеть садовые воздуходувки
Возможности для мести, которые мне предоставили Шарлен и Бланш, должны были меня успокоить, однако они, наоборот, пробудили во мне такую бешеную раздражительность, о которой я не подозревала. До сей поры. То ли раньше она находилась в спячке, то ли ее спровоцировал уход Жака, но, так или иначе, результат подобных встреч был один: я что-то ломала.
Жак часто упрекал меня за неумение расслабляться и был совершенно прав: у меня это не получалось. Началось все, когда я растила детей, продолжая работать с полной занятостью. Даже после их отъезда из дома, несмотря на кучу свободного времени, внезапно свалившегося на меня, сбавить темп не удавалось. Я по-прежнему завтракала стоя у кухонного стола, поход в парикмахерскую втискивала между супермаркетом, уборкой, работой над документами, организацией семейных праздников, помощью всем подряд. Время быстро улетучивалось, ведь я старалась приложить руку ко всему, будто боялась пауз. И удивлялась, когда коллеги рассказывали о прочитанных на неделе книгах или просмотренных фильмах.
И вот теперь я решила: начну расслабляться, скорее с целью доказать себе самой, что способна на это, чем с намерением укротить свою ярость. Я была готова на все, лишь бы у меня получилось, даже жить в грязи и питаться замороженными полуфабрикатами. Я приучала себя к ничегонеделанию как могла. И вечерами по средам мне это уже удавалось.
Мне нужно было прошерстить пакет документов от Мердока, чтобы выявить причину ошибки в заказе, сделанном поставщику. Раньше я бы сидела над бумагами до ночи. А этим вечером я решила заказать себе готовую курятину с картошкой фри и, расположившись на своей прекрасной террасе, съесть все до последнего кусочка без малейшего угрызения совести. Я не делала ничего, только отправляла себе в рот еду и наслаждалась ею. Между двумя глотками «Шато Марго» из нашего погреба, в котором еще полно было бутылок хорошего вина, ожидающих своего часа, я облизала пальцы от жирного соленого соуса. Да, настоящее кощунство. Вечер омрачало только одно: мой сосед, месье Надо́, принялся стричь газон и ровнять кусты. Он уже давно на пенсии, мог бы и среди дня этим заняться, когда остальные жители квартала на работе, но он решил привести в порядок сад непременно в моем присутствии.
Я соскребла со дна картонной коробки остатки соуса (не было бы никого рядом – вылизала бы ее) и ушла смотреть телевизор, развалившись, как подросток в приступе лени, на круглом ротанговом кресле – новый диван я пока не купила. Мои дети по очереди прошли этот период, и я прекрасно знала, что он собой представляет. Антуан же так до конца из него и не вышел.
Благодаря выпитому вину мне удалось посмеяться над совершенно дебильным шпионским фильмом, где плохие парни были уродливыми, а хорошие – красивыми, и стволы у них хоть и были поменьше, зато вреда наносили гораздо больше, чем оружие плохих парней. Маленькие, да удаленькие.
Я опоздала на несколько минут, чтобы следовать своему новому образу жизни. Меня ждала Клодина в сильном возбуждении. Она прыгала и хлопала в ладоши.
– Иди скорее к себе в офис, у тебя там сюрприз, огромный пакет!
– По какому случаю?
– Нет-нет! Это не я принесла!
– А кто?
– Жози.
– Кто это?
– Секретарша Жанпо!
– Джози?
– Ее настоящее имя – Жози.
– Правда?
– Я видела ее личное дело.
– Жози мне нравится больше.
– Да какая разница! Иди скорее открой!
У меня уже было начали бабочки порхать в животе, но в пакете оказались мои синие сапоги. Невероятно тяжелые. В каждом из них было по бутылке вина: в одном – бутылка игристого, в другом – сухого белого. К ним была приложена карточка, которую я тут же спрятала в карман.
– Это те сапоги, которые ты тогда отдала Жанпо?
– Ну да, они самые. Мои почти новые сапоги.
– Хм… и с прекрасным содержимым!
– Приглашаю тебя его распить.
– Когда?
– Когда хочешь.
– У меня девочки уезжают в воскресенье после обеда.
– Отлично, тогда в воскресенье вечером! Поставлю в холодильник.
– А карточку мы сейчас прочитаем или в воскресенье?
– Какую карточку?
Я совершенно вымоталась с документами, которые надо было срочно перелопатить, поэтому взяла отгул на вторую половину дня, чтобы насладиться прекрасной погодой. Я собиралась вынести на террасу свое плетеное кресло, свернуться в нем калачиком под мягким шерстяным пледом и почитать книжку, блаженствуя на солнышке и наблюдая, как опадают листья. У меня накопилось штук двадцать романов, подаренных мне детьми, но все не находилось времени их прочитать. Мой мозг нуждался в тренировках. Возможно, даже в первую очередь и гораздо больше, чем тело. Все кончилось тем, что я уснула. С соседской лужайки по-прежнему доносился запах скошенной травы.
Карточка Жанпо жгла задний правый карман моих джинсов, куда я ее сунула. Больших откровений в ней содержаться не могло, но несколько любезных слов уж наверняка были. Я все откладывала момент, растягивая свое счастье, давая себе попривыкнуть к нему, прежде чем проглотить. Пока я собиралась с духом, мой сосед месье Мишо запустил электрическую шлифовальную машину и принялся подновлять пол на своем обожаемом патио. Мне казалось, что он уже перекрашивал его в начале лета, но возможно, я перепутала дома. Во всяком случае, он это делал в будни посреди дня, так что упрекнуть его не в чем. Поблизости, у дома № 5412, который недавно продали, вовсю работала тяжелая техника. Не знаю, что хотят там сделать новые хозяева, но бригады рабочих вот уже много недель приходили туда каждое утро в семь. Перестук их электрических гвоздезабивалок баюкал меня в период оцепенения, в которое я провалилась от сокрушительного удара, нанесенного мне Жаком.
Еще целый час я сопротивлялась искушению вынуть из кармана карточку и развернуть. Ну, почти час. Хорошо, несколько минут.
«Черт!»
Что за каракули! Я вернулась в дом за очками. Впервые получаю записку не от Жака, а от другого мужчины, – впрочем, и от Жака-то не помню, когда в последний раз получала, – а мои глаза уже слишком старые, слишком усталые, чтобы прочесть ее без очков.
Церемония повторяется – еще раз открываю карточку:
Тебе они очень идут. И глаза у тебя реально красивые.
За твое здоровье!
Жанпо
Наши отношения никогда не продвинулись бы дальше, но в этот момент такой простенький комплимент снес мне крышу. Я больше ничего не слышала – ни циклевочной машины, ни отбойных молотков, – у меня «реально» красивые глаза, и этого достаточно. Единственный комплимент возродил меня к жизни. Тревожило лишь одно: я не могла не думать, что роман Жака и Шарлен, возможно, начинался подобным образом. Надо бы пересмотреть последние подарки от Жака.
Я проснулась от холода. От холода и шума газонокосилки месье Гомеса, моего соседа слева. На него злиться я не могла: он, не задавая никаких вопросов, очень помог мне с вывозом мебели, от которой я «освобождалась» в последние месяцы, выбрасывая ее в окно. Его жена при этом была начеку за кухонной занавеской. Может, они даже раньше меня поняли, что мой брак летит в тартарары. Уверена, я узнала бы много интересного, если бы порасспрашивала соседей. От холода и шума я укрылась в доме.