– Ты можешь подумать об этом и вернуться ко мне с ответом?
– Хм.
Всегда ненавидела это «вернуться ко мне с ответом».
Однако я последовала инструкциям, то есть подумала.
Я решила действовать по-простому, в духе времени: создала профиль в «Фейсбуке»[1] (прибегнув к помощи моего сына Антуана по телефону). Потом много часов подряд отправляла запросы на добавление в друзья во все уголки Квебека и за его пределы. Начала с родителей мужа, его сестры, дальних родственников, пригласила наших коллег, друзей, соседей, знакомых, недругов и прочий сброд. Когда кто-нибудь подтверждал дружбу, я изучала список его друзей, а то вдруг о ком-то забыла. Меня засыпали сообщениями о моем запоздалом появлении в соцсетях, для всех это было «так неожиданно и круто». Я ставила лайки везде: под всем, что бы люди ни писали, показывали или комментировали, даже когда рассказывали, как поиграли в тетрис, или считали необходимым сообщить, какой чай они собираются выпить. Искренности в моих реакциях было не больше, чем натуральности в пластмассовых цветах.
К концу дня у меня уже было триста двадцать девять друзей, и я ждала еще около сотни подтверждений. Тут-то я и написала свой первый в жизни пост. А премьера должна быть громкой и незабываемой.
Диана Делоне 20:00 •
Скажи мне, всезнающий «Фейсбук», стоит ли мне отменить вечеринку в честь серебряной свадьбы из-за Жака (моего мужа), заявившего, что он бросает меня ради другой? Хочу набрать 300 лайков до завтрашнего дня. Буду благодарна за репост. Выставляю неурядицы напоказ, чтобы понаблюдать, как все перегрызутся.
Написала, выключила компьютер, мобильник, свет, телевизор, закрыла двери на всевозможные цепочки и щеколды, проглотила несколько таблеток снотворного и свернулась калачиком на кровати в гостевой комнате. Я чувствовала себя отвратительно, не было никакого настроения развлекаться чтением комментариев. Пусть первые несколько дней там все побурлит без моего участия. Пусть люди переписываются, созваниваются, обвиняют и утешают друг друга, пусть осуждают его, жалеют меня, клеймят нас обоих, восклицают от ужаса, пусть анализируют и разбирают всю эту историю без меня. Так я пропущу первые неловкие моменты, громкие шепотки «господи, я и не знал», спешно отводимые взгляды, смущенные лица, всплескивание рук в попытке сдержать удивление или шок (а может, злорадство, кто знает). И мне не придется ни от кого скрывать, что я мечтаю умереть. Я насмотрелась на таких в офисе и не только: шатаются, как зомби, с горой папок в руках, стараясь убедить окружающих, что с ними все в порядке. Я взяла драгоценный отпуск по случаю двадцатипятилетия свадьбы и забросила все до тех пор, пока не оживу; в сорок восемь можно себе такое позволить, когда уже имеешь право на довольно длинный отпуск и располагаешь кое-какими сбережениями. Новость о разводе я швырнула обитателям соцсети, точно мясную тушу своре алчущих псов. Вернуться я рассчитывала, когда останутся лишь обглоданные дочиста кости, которые я смогу собрать без отвращения.
Я сбросила эту вредоносную бомбу в надежде хоть немного притупить свою боль. Но в результате только усилила ее, запутавшись в ветвящихся щупальцах наших отношений. Я всегда пыталась сравнивать сильнейшие душевные муки с муками телесными – так вот, лучше много раз родить без анестезии, чем терпеть эту боль. А я знаю, о чем говорю.
Следующие несколько недель я виделась только с детьми. Они ведь тоже страдали. Все прочие наперебой долбились в мою дверь, оставляли сообщения где только можно. Я удаляла все, не читая и не слушая. Удалила даже профиль в «Фейсбуке», так и не прочтя накопившиеся четыреста семьдесят два комментария. Дни и ночи напролет я пялилась в потолок, изводя себя размышлениями, что же я упустила. А когда в изнеможении засыпала, то просыпалась в еще более кошмарном состоянии, всякий раз с ощущением, будто мне что-то ампутировали. Боль не проходила, рана не затягивалась. Моим легким не хватало воздуха. Увязнув обеими ногами в трясине собственной жизни без возможности за что-либо ухватиться, я позволила себе пойти ко дну.
Однако я нашла силы оттолкнуться и всплыть из темной глубины на поверхность. Show must go on, как пел кое-кто. В юности я это горланила что было сил. Теперь я это проживала.
Постепенно я нехотя позволила близким вернуться в мою жизнь. Они заботливо, как из пипетки, потчевали меня заезженными утешительными фразами, которые все твердят из века в век, словно молитвы. Я потребляла их неловкую доброту, точно пересоленный куриный бульон после отравления. Вылечить они меня не вылечили, но немного спасли от меня самой.
Годовщину свадьбы не пришлось отмечать с большой помпой в каком-нибудь замке. Никаких тебе красивых речей о верности клятвам, никаких торжественных возобновлений этих самых клятв, никаких старых тетушек с прическами, похожими на многоярусный торт, никаких пьяных дядюшек с шаловливыми ручонками. А главное, никаких «выживших» на танцполе.
На деньги, вырученные от продажи помолвочного и обручального колец, я купила роскошные дорогущие итальянские сапоги синего цвета – да, мне нисколько не стыдно, пусть мои ноги на какое-то время отвлекают внимание на себя. Оставшиеся деньги я пожертвовала местному дому молодежи на покупку настольного футбола и теннисного стола. Пускай ребята забивают мячики в обломки моего брака, мне это доставит удовольствие.
Глава третья, в которой Клодина без особого успеха пытается мне помочь
Подруга Клодина посоветовала мне, как водится в таких случаях, искать в расставании позитивные моменты. Нет худа без добра. Ей хватило ума выждать несколько месяцев, прежде чем бросить мне спасательный круг: она знала по собственному опыту, что поначалу ярость перекрывает все, в том числе способность здраво рассуждать.
– Только представь, тебе больше не надо разбирать его грязное белье, стирать его мерзкие трусы.
– Жак сам это делал.
– Кровать теперь целиком и полностью твоя!
– Мне это не нравится. К тому же я сплю в комнате для гостей.
– А дом! Ты можешь продать свой огромный дом, купить квартирку в городе – никаких хлопот по содержанию и куча симпатичных кафешек поблизости.
– Это дом моих детей, их детство. У каждого из них здесь до сих пор есть своя комната.
– Но они ведь уже не дети, ну согласись…
– Шарлотта будет приезжать летом.
– Да ладно! Летом… Выбери квартиру с дополнительной комнатой, это решит проблему.
– А когда внуки станут приезжать ко мне?
– У тебя их нет!
– Пока нет, но Антуан со своей девушкой уже поговаривают о детях.
– Антуан? Он даже о себе не может позаботиться!
– Просто он немного неорганизованный.
– Возьми квартиру в доме с бассейном – и им всегда будет хотеться приехать к тебе. А по вечерам они будут убираться восвояси.
– Я пока не готова расстаться с домом.
– А его родственники! Ты же ненавидишь свою золовку, разве не так? Эту королевишну с ее спиногрызами.
– О господи! Я же тебе не рассказывала! Я ей дала от ворот поворот.
– Да что ты!
– Ага, через пару недель после ухода Жака.
Однажды вечером в пылу разговора сестра Жака пожаловалась, дескать, у нее нет никакой жизни, нет возможности расслабиться, нет ни минуты для себя любимой, и Жак ляпнул ей, что мы могли бы время от времени приглядывать за ее детьми, давать ей передышку. Помню, как почувствовала сильную боль в груди, услышав это его предложение. Жасинта стала матерью, когда ей перевалило за сорок, таков был ее выбор – тратить молодость на воспитание детей она считала глупым, – и теперь у нее были два монстрика, которым все всегда дозволялось, которые не проявляли уважения ни к вещам, ни к людям, хватали все подряд без спроса и не считали нужным вести себя прилично. К ним относились как к божествам, и это, похоже, освобождало их от соблюдения всяких правил и ответственности за их нарушение. Жасинта не стала ждать, когда мы подтвердим, что готовы посидеть с детьми, и в следующую среду нарисовалась у нас на пороге с сумкой, набитой всем необходимым для малышей на долгий вечер. Сама она отправлялась на горячую йогу и ужин с подругами в модном баре.
С тех пор она заявлялась к нам каждую среду без приглашения, даже если у нее не было ни йоги, ни фитнеса. Добрый мой Жак так и не посчитал нужным сказать ей, что вообще-то невежливо было настолько вольно трактовать выражение «время от времени», превратив его в «каждую среду без исключения». Этой повинности мы избежали всего два или три раза, когда мне удавалось вытащить Жака в ресторан… в 16:30. Мои дети тоже когда-то были маленькими, но у меня и мысли не возникало выкроить часок, чтобы позаниматься каким-нибудь спортом, – видимо, это абсолютно вылетело у Жака из головы, когда он говорил мне на полном серьезе: «Ей нужна передышка. Не забывай, у нее двое маленьких детей, а это непросто. И потом, Жоржа почти никогда не бывает дома». В любом случае, даже если ее дорогой Жорж был дома, у него никогда не находилось времени, чтобы приглядывать за собственными детьми. Так или иначе, я почти два года выполняла волю Жака отчасти потому, что не знала, как отказаться, отчасти потому, что мне хотелось перебороть непослушание этих детей.
Поскольку Жасинта оказалась на линии фронта, когда я сбросила свою бомбу в «Фейсбуке», она сочла разумным в ближайшую среду не появляться. Наверняка мать уговорила ее, во имя женатого на мне божества, не доверять детей саботирующей семейные встречи истеричке. Бабушка с дедушкой никогда не оставляли внуков у себя, поскольку у них уже не было сил бегать за детьми и отдирать их от занавесок. Еще через неделю, наплевав с высокой колокольни на мое состояние, Жасинта появилась на пороге в обычное время, аккурат перед ужином, разумеется с собранной для длительных вечеров сумкой.
Она раздраженно позвонила несколько раз в дверной звонок и растаяла от счастья, когда увидела, что я открываю.