Исповедь скучной тетки — страница 5 из 29

– Да, да! Прекрасно! Великолепно! Пускай будет Жанпо. Он первый пришел тебе в голову. Сконцентрируйся на нем. В любом случае речь идет лишь о французском поцелуе.

– Ага, задача – легче некуда.

– Проще, чем ты думаешь. Намного проще.

– Ты начинаешь меня пугать.

– И тем не менее знала бы ты, как я права!

– Я запишу фамилию твоего детектива.

– У меня еще и хороший психолог есть.

* * *

Закутавшись в большой ворсистый плед, Шарлотта смотрела на компьютере американский сериал, который мне тоже «обязательно надо посмотреть». За последние два года я слышала от нее эту фразу раз тридцать. Я не следила за новинками со времен сериала «Клиент всегда мертв» и не видела смысла заново начинать. Да-да, я «не в сети».

– Ну как, не жалеешь, что купила те джинсы?

– Нет, милая, я очень довольна. Если скажешь, что они мне идут, я тебе поверю.

– Но они действительно тебе идут!

– Хм.

– Правда, ты потрясная для своего возраста!

– Для своего возраста.

– Нет, правда, ты просто потрясная!

– Хм.

– Уверяю тебя.

– Ты разговаривала с Клодиной?

– С Клодиной? Нет. А что?

– Она говорит то же самое.

– Это нормально. Ты же красивая. Все считают тебя красивой.

– Н-да…

– Не «н-да», а да.

– Спасибо, зайка моя, ты замечательная. А скажи, что ты думаешь о тренажере?

– Уф, он сто́ит, как чугунный мост, а народ словно помешался на них. Ты хочешь мышцы накачать?

– Наверное, нужно чем-то себя занять. А это мне не повредит.

– Ты могла бы начать бегать. Это можно делать где угодно и ничего не стоит. К тому же это модно.

Ненавижу все модное.

Глава четвертая, в которой я не забываю о цене слов

– Как вы себя чувствуете?

Отправляя меня к психологу, Клодина не раз повторяла: «Ты должна быть открытой, готовой довериться, преодолеть себя, ты можешь ругаться, плакать, повалиться на пол и орать, но обязательно нужно говорить, понимаешь? Это непросто, будет казаться, что вы переливаете из пустого в порожнее, и это нормально: чем ближе к психологическому узлу, тем сложнее. Эта женщина поможет тебе, если ты поможешь себе сама, именно ты сама, она же не уборщица – ее работа не в том, чтобы почистить тебя изнутри и натереть до блеска твое „я“, ты столкнешься с самыми жуткими своими демонами, и это будет больно». Я вошла в увешанный дипломами кабинет крайне взбудораженная, настроенная вывалить все о превратностях своей судьбы на кушетке незнакомки. Я так нервничала, что ее сходство с адвокатом Джиана Гомеши[2] меня нисколько не смутило.

– Как кусок дерьма.

– Наглядный образ.

– Это первое, что пришло на ум.

– Почему, как вы думаете?

– Потому что именно так я себя чувствую.

– И часто у вас возникает такое ощуще…

– А мы можем перейти на «ты»?

С возрастом привыкаешь задавать этот вопрос. Количество поводов для него растет с ошеломляющей скоростью. Ко мне так давно обращаются на «вы», что я вздрагиваю всякий раз, когда молодая кассирша в продовольственном магазине спрашивает меня: «Тебе пакет нужен?» У меня уже седые волосы, если бы я не красилась, то была бы абсолютно белой. Я поседела так внезапно, что могла в этом посоперничать с Марией-Антуанеттой.

– Часто ли ты так себя чувствуешь?

– Нет.

– Ты стала так себя ощущать после разрыва с мужем?

– Пожалуй, да.

– Почему, как ты думаешь?

Вот и первый узел. Будто глотаешь сухое печенье, не запивая.

– Потому что мой муж разлюбил меня.

– И теперь тебе кажется, что ты стала плохой?

– Наверное, да.

– Что, по-твоему, изменилось?

– Ох, очень многое!

– Например?

– Ну, я себя чувствую безобразной.

– В каком смысле?

– Во всех.

– Физически?

– В том числе.

– Можешь немного пояснить?

– Это трудно передать словами.

– Что ты видишь, глядя на себя в зеркало?

Не желая выбрасывать деньги на ветер, я тайком включила на часах секундомер и пообещала себе говорить быстро, отвечать без промедлений. Но не прошло и семи минут, а слова уже застревали в горле и покидали его со скоростью полуокоченевших личинок. Я вошла сюда с уверенностью, что не расклеюсь, но, похоже, все пройдет не так, как я предполагала.

– Дряблую тусклую кожу.

– Раньше она такой не была?

– Была, конечно.

– А что изменилось?

– Теперь я лучше вижу себя.

– Лучше?

– Я стала видеть те детали, которые раньше меня не беспокоили: со временем я располнела, ноги отяжелели, живот обвис и покрылся растяжками, и эти «крылья летучей мыши»…

– Что это за крылья?

– Ну, обвисшая кожа на внутренней стороне плеча, которая болтается, когда поднимаешь руку.

Она подняла согнутую руку, чтобы посмотреть, как обстоят дела с ее кожей в плане обвисания. Это было бестактно, она прекрасно знала, что у нее ничего не колыхнется.

– Раньше ты принимала себя такой, какая есть?

– Думаю, да. Во всяком случае, набирать вес, меняться, как и все, мне казалось нормальным.

– А сейчас так не кажется?

– Нет.

– Из-за чего?

– Я поняла, что немного прозевала момент.

– Прозевала?

– Пустила ситуацию на самотек.

– Как ты думаешь, ты стала по-другому смотреть на себя потому, что Жак выбрал женщину помоложе?

– Намного моложе.

– Да, намного моложе.

– Ну, может быть.

– А если бы Жак выбрал пятидесятилетнюю, с теми же, что и у тебя, несовершенствами – назовем их пока так, – ты была бы столь же строга к себе, как думаешь?

Мне только сорок восемь, округление в бо́льшую сторону похищало у меня два драгоценных года, которые без боя я бы не отдала. Тактичность явно не ее конек.

– Думаю, это меня бы еще больше беспокоило.

– Вот как? Почему?

– Потому что проблема была бы действительно во мне. Я хочу сказать, в моей голове, то есть во мне как таковой.

– А так…

– А так есть вероятность, что это только зов плоти.

– Вы с Жаком это обсуждали?

– Что?

– Мотивы, побудившие его к такому решению.

– Ну да, конечно.

– И?

– Это непросто.

– Его не удовлетворял ваш секс?

– Нет, не думаю. Но не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, зачем мужчине его возраста нужна тридцатилетняя.

– Так каковы мотивы?

– Не понимаю, почему мы говорим о нем, когда я консультируюсь по поводу себя.

– Мы лишь пытаемся разобраться, почему твое зеркало превратилось в кривое.

Если бы каждая минута моего молчания не стоила таких денег, я взяла бы паузу. Долгую. Второй узел, тринадцатая минута. Ком в горле.

– Он мне сказал, что…

– Так…

Чтобы выдавить из себя эту фразу, придется разрубить ее на части.

– Он тебе сказал, что…

– Хотел…

– Так…

– Быть…

– Он тебе сказал, что хотел быть…

Она вглядывалась в меня, выжидая, когда же лопнет нарыв. Назревая где-то в моем сознании, он грозил неотвратимо выплеснуться на нее. И она это знала. Она не верила в простую интрижку.

– Счастливым.

Жак хотел быть счастливым.

Жак больше не был счастлив со мной.

Жак мог стать счастливым с Ней.

Жак хотел быть с Ней.

Чертова неумолимая логика.

Остаток сеанса я проплакала, уронив лицо в ладони, как Мария Магдалена. Доктор с профессиональным терпением любезно протянула мне коробку с трехслойными ароматизированными носовыми платками. Из кабинета я вышла зареванная, с распухшим от слез носом.

Глава пятая, в которой я рассказываю о своем шестом пальце

Я скучная от рождения. Отвечающий за это ген проскользнул в мою ДНК еще при зачатии. Я не умею танцевать, у меня совершенно нет чувства ритма. Слух тут ни при чем – когда я была маленькой, родители показывали меня нескольким врачам, – причина оказалась в моем мозге: он улавливает звуки, но с движениями их не согласовывает. В отличие от тех, кто ритм чувствует, я обречена его угадывать. Каждый мой шаг в танце – усилие попасть в такт. Удается это крайне редко, да и то случайно. Я официально признана «неритмичной». Этот недостаток, к сожалению, невидим. Лучше бы у меня был шестой палец: от него хотя бы можно избавиться хирургическим путем.

В детстве это выглядело забавно. Я смешивалась с другими детьми, которые дергались как попало. Мои коленца на танцевальной площадке производили фурор среди публики. Зрители смеялись, держась за животы и прикрывая рты руками, мама подбадривала меня, хлопая в ладоши, и все были счастливы. В первую очередь я сама. Я выкладывалась по полной и всегда была за это вознаграждена. Как же я скучаю по той детской наивности!

Ситуация ухудшилась чуть позже, когда мама, усмотрев в моем выбивании из ритма бесспорный признак некоего артистического таланта, записала меня в подготовительный класс по джаз-балету в знаменитую школу танца Лапьер. После нескольких недель нескрываемого раздражения в мой адрес, причину которого я не понимала, преподавательница сказала маме, что ничего из меня не получится. Именно тогда в мою жизнь вошло это слово – «неритмична». В ответ мама заявила, что в любом случае обучение «дебильному кривлянию, на какое способен любой пятилетний ребенок и без всяких уроков», не стоит таких денег. Как же сильно я любила свою мать за это!

В позднем детстве мы с подружками придумывали мне специальные, как правило статичные, роли, выстраивая хореографию вокруг меня: я служила осью для кружащихся, станком для исполнения балетных па, основой для пирамид, а при необходимости даже стенкой, когда кому-нибудь не давалась стойка на руках. Со мной обращались так, как если бы я была одноногой. Великодушные подруги защищали меня от насмешек.

Когда настала пора ходить на дискотеки, я обнаружила в себе талант создавать впечатление, будто не покидаю танцпола, на самом деле там не находясь: я перемещалась между подругами, всегда отыскивая какой-нибудь секрет, который мне непременно надо было нашептать на ушко то одной, то другой, с каждой ходила за компанию в туалет, к ларьку со всякой ерундой и даже покурить тайком. Когда танцпол переполнялся настолько, что двигаться было почти невозможно, я отваживалась на несколько еле уловимых движений, которые сразу же терялись в хаотичной толчее рук и ног. В остальное время я уворачивалась от обидного «какая же ты скучная» в свой адрес так же, как другие – от обзывательств типа «толстая дура» или «прыщавая морда». Отсутствие чувства ритма, как и прыщи, скрывать очень непросто.