Мастерша продолжает:
–Это вы меня извините. Надобность отпала, я про снимок забыла. Он хороший.
Берет со стола чертежи, скручивает в трубу.
–Те клешни – еще не худшие. Есть и похлеще находки. По-моему, за убранство улиц художники берутся не иначе как в глубокой тоске. Или с тяжкой голодухи. Когда довольны– виды местностей пишут. Цветы и овощи. Я чай поставлю.
Теперь уже и уйти неловко.
Возвращается с кухни, несет корзинку. Сухарики. При пекарне такие продаются: из нераспроданного хлеба, из сладких булок.
Ну, вот она: нашлась, жива, здорова, даже квиток не выкинула. Но все равно почему-то кажется, что Линг не ошибалась. Что-то случилось с ее заказчицей.
–Вы правы были, что расспрашивали тогда в мастерской. Раз так– уж надо было мне сниматься в полный рост. Хотя бы с руками. И того… с орудиями ремесла. А то на снимке какая-то раскрасавица получилась. Правда, мне тогда того и хотелось, наверное.
–А теперь?
–Теперь– всё. Я, знаете, замуж собиралась. Портрет– чтобы послать жениховой родне. Совсем смешно.
–А он… А с ним– что? Вы простите, что мы спрашиваем…
–Он– что? Жив, жив. Одумался. Я тоже. Всё хорошо.
–Да куда уж лучше…
–Жениться надо вовремя, а не на четвертом десятке. Жили ведь как-то одни: и он, и я. Не то чтоб так уж на работе надрывались, когда не до семейства. Нет, просто нрав, наверное, такой, одинокий. А тут затмение нашло. «Свадьба», «съезжаться»… Причем ладили между собой-то.
–Он – ваш давний друг?
–Год с лишним, как познакомились. Вот вас, светописцев, на условия труда проверяют? Тесно ли вы в мастерской сидите, затхлость, сырость, освещенность рабочего места.
–Бывает, да. И еще, конечно, водопроводный надзор, пожарные и чародеи.
–Проверка пришла: к нам, к техникам, к чертежникам. И он– главный проверяльщик. Мастер Чаррачи, Трудовой отдел. Потом зима была, а мы с ним, как дураки, по городу гуляем. Да еще по самым разрытым местам. Где благоустройство идет. И окоротить некому: у одного родня далеко, у другой никого и нету.
–А мы вас по вашей бабушке вычислили. Вы на нее похожи.
–С виду, да и то не очень. Хотя меня, может, то поначалу и подбило, что бабка с дедом тоже женились– крепко за тридцать. По тогдашним меркам– старые, особенно дед. Но они раньше не успели. А тут… Со скуки всё. Я еще фонари вот эти домой таскаю, вроде как делом занята по вечерам. А отчеты по затхлости на дом не потащишь. И до какой же скуки надо дойти, я думаю, чтобы кораблики по ночам строить… Это у него досуг: старинные суда в бутылках. Видели такие?
Бенг вскинул было руки, хотел что-то сказать. Дани накрывает его запястье своей ладонью: погоди, мол.
–Да, конечно. Вы извините, мастерша Хорри, время уже позднее. Мы, пожалуй, пойдем…
На улице еще не совсем стемнело. По крайней мере, светлее, чем казалось из окна.
–Ты знаешь, где он живет?– спрашивает Бенг.
–Пока не знаю,– отвечает доктор Чамианг.– Но выяснить могу.
Линг не поняла:
–Это вы о ком?
–О корабельном мастере. У нас дома ладья. На бутылке подпись: Чаррачи. Я думал, это имя ладьи. А Дани говорит– так мастера зовут.
–Я его оперировал два года назад. Он как раз тогда кораблик и принес. В благодарность. А адрес можно узнать в больничном архиве. Хоть сейчас.
–Так пойдем.
–А не поздно?– спрашивает Линг.
–Он же, говорят, по ночам работает. Посмотрим: если в окнах света нет, тогда завтра зайдем.
–И что скажем?
–Правду. «Вам обоим друг без друга плохо. Что ж вы, как маленькие, сидите и дуетесь?»
–Это если ему тоже плохо.
–Ты, Линг, не понимаешь! Всё очень просто. Если бы ему сейчас, одному, не было бы плохо, то такой человек не смог бы понравиться мастерше Вайне– тогда, год с лишним назад.
–А что же он от свадьбы отказался?
–Ну, может, он и не отказывался. А?
–Ты хочешь сказать, это она его выгнала? И сама жалеет: и себя, и, главное, его? «Опомнился», ничего себе… Опомнишься тут, когда тебя этак припечатают: со скуки, мол, посватался.
Не то чтобы доктору Дани три года назад не говорили, будто он ради забавы завел себе подружку с дитем. Наиграется, дескать, и уймется.
–Конечно, жалеет. И ждет. И хвастается им, женихом,– как своим, не как брошенным. И… я понял: она и портрет потому не забирала! Вроде бы заберешь – и будет ясно, что всё кончилось. А так – как будто бы еще страница не перевернута.
–Зря мы, получается, снимок ей принесли.
–Но как же «зря»? Вот мы и есть продолжение! Просто обязаны теперь.
–А еще спросим, как корабль называется,– заключает Бенг.
Вместе, конечно, хорошо, но Бенгу уже пора спать. Да и разговор предстоит не просто мужской– взрослый. Недаром Дани прихватил из дома бутылку. Кончится выпивка– можно будет внутри построить кораблик.
Сторож в лечебнице поворчал, повздыхал, но все-таки сдался, выдал ключ от архива. Оказалось: довольно далеко, в Коронной части.
Бронзовая королева с лошади указывает рукой на подъезд нужного дома. Осталось только пересечь трамвайные пути.
Обычное дело: два человека готовились к семейной жизни и вдруг… Перетрусили? Решили: а что, мол, если тебе не я надобна, а свадьба? Или: тебе главное, чтоб тебя принимали такой, какая ты есть, а кто уж там принимать будет– не важно вовсе? Каких только штук в ходе жениховства не выкидывали Данины друзья! С глупости, с перепугу, от растерянности и из гонору тоже. И ничего– все потом женились. Некоторые даже счастливы.
В подъезде очень светло. На площадке вверху кто-то горячо спорит. Кажется, о новой повести из праздничной газеты.
На стене возле двери дощечка с надписью: «Габуни– 1; Чаррачи– 2; Хандо– 3». И кнопка новомодного электрического звонка. Дани звонит дважды.
Дверь распахивает довольная тетка в балахоне и шароварах:
–Вы к Чаррачи? Нет-нет, я– Хандо. Мастер дома, только он не откроет. Но вы проходите: вторая дверь налево.
Можно и постучаться. Соседка одобрительно кивает, не уходит, ждет в коридоре.
–Да?– слышно из комнаты.
–Мастер Чаррачи, откройте, пожалуйста. Я – Чамианг. Доктор Чамианг. Вы у меня лечились два года назад. Помните?
–Доктор к вам!– зычно объявляет тетка.
–Помню. И слышу!
Кажется, он. Среднего роста– ниже Дани и даже мастерши Хорри. Усы еще рыжие, а голова уже седая, с лысиной на макушке. А может, и не он. Лица Дани не помнит, зато увидел бы живот– сказал бы наверняка.
–Чем могу служить?
Разговаривать лучше все-таки в комнате, без соседки.
Корабли здесь и правда строятся. А захламлено еще больше, чем у мастерши Вайны. За табачным дымом даже запах клея почти не чуется. Стружки, пепел из трубки, крошки кофейной гущи, несколько недопитых чашек. И всюду початые коробки с папиросами. Насчет пустых бутылок– остается надеяться, что они припасены для будущих кораблей, а не выпиты за последний месяц.
Но сейчас хозяин не пьян.
–Мастерша Вайна Хорри. Зачем же вы так, мастер?
Если бы еще Дани всегда учитывал: не всем внятен ход его мыслей, особенно– не высказанных.
Лицо у Чаррачи перекашивается. Как светописный снимок, если при печати дрогнет рука.
–Что с ней? Она… в больнице?
–Нет. О господи… Простите, пожалуйста! Я не подумал, как это звучит. Нет!
–Она… Что?
–С ней всё в порядке. Хотя… Вообще-то, совсем не в порядке. Мне кажется, ей вас не хватает. Она не в больнице. Я был у нее дома сегодня… Случайно. Не как врач… Ох, так тоже нехорошо. Давайте, я расскажу всё сначала. Вы договаривались отослать ее портрет вашим родителям?
Через четверть часа мастер принялся разгребать место за столом, чтобы усадить гостя. Слушал про снимок, про квитки, про поиски – даже улыбался. Пока– одной стороной лица: другая с перепугу еще не очень слушается. Совладать с остальными движениями труднее: берет какие-то вещички, смотрит– будто не помнит, откуда это взялось. И тоже, как и Вайна, кидает на пол.
А в бутыли посередине стола– корабль. Такие бывали во времена расцвета пиратства. Не слишком изящный, скорее боевой. С дюжиной пушек и со сломанными мачтами.
Еще немного– и Чаррачи соберется с духом, чтобы зажечь спиртовку, поставить чайник.
–Извините, доктор. Я… испугался.
–Я понял. Это хорошо.
Так лекарь прикасается иголкой к обмороженной конечности. Больно? Это хорошо. Значит, чувствует, значит– живая.
–Трактир «На Каменной» в Старой Гавани. Вы заходили вдвоем и в нем еще не остались. Искали кого-то?
–Вайна… Мастерша Хорри… Подумали мы как-то: а почему бы нет? Пойти, предаться роскоши… А там уже она сказала: нет, это не про нас.
–А вас там приняли за супругов. За мужа и жену.
–Кто?
–Тамошний охранник. У него глаз наметан.
Чаррачи и сам садится. Пробует закурить. Нет, слишком сложная задача: вытряхнуть из папиросы табак, набить в трубку, а потом еще зажженную спичку с трубкой совместить… Ладно, не получается.
Вместо этого он берет бутылку с кораблем. Дергает за какую-то ниточку. Одна мачта выпрямляется. Не сломана, просто хитрое такое устройство.
Мастер не болен, не изнурен пьянством или куревом. Тоже рехнулся от любви.
–Да в том-то и дело. «Супруги»… Почему? Вот почему?! Я с ней поговорил час, и такое было, знаете, чувство, будто мы до того лет двадцать вместе прожили. Всё– ну, всё– свое, всё родное. Не знаю…
И сорвался:
–Не хочу это отдавать! Не хочу!
На крик его из-за двери откликается соседка:
–Вам помочь?
Дани поднимает раскрытую ладонь и успокоительно, будто по лесенке, опускает ее вниз. Говорит тихонько:
–Капитан! Вы корабль-то не разбейте, а?
Чаррачи послушно кладет бутылку на стол. Молвит в сторону двери, громко и устало:
–Да отвяжитесь вы, всё хорошо.
Потом глядит на гостя:
–У вас вроде мальчик? Возьмите. Я тут кое-что еще поменяю, а потом – возьмите, пожалуйста.
–Вы ладью для нее строили?
–Похожа?
–По-моему, да. О! Я понял: вы