Когда он попытался коснуться Энди, она, всхлипнув, увернулась.
— Эй, куда подевался мой отважный тигренок? — удивленно произнес Джон. — Сиди смирно, солнышко. Я не собираюсь делать тебе больно, я только хочу тебя осмотреть. Интересно мне знать, на что похожа вторая девочка!
Он осторожно ощупал кожу на ее лице. Осмотр подтвердил его первую оценку. Конечно, сильных повреждений детский кулачок нанести не мог, но в одной ноздре Энди была видна бурая корочка, свидетельствовавшая о недавнем кровотечении. Достав свой офтальмоскоп и направив свет в глаз Энди, Джон спросил:
— Так что же все-таки произошло, дочка?
— Какая-то плохая девочка ударила меня по лицу. — И тут она по-настоящему расплакалась. Джон нахмурился. Он не мог припомнить, чтобы Энди когда-нибудь раньше плакала.
— Понятно. Но, солнышко мое, ты, наверное, что-то такое сделала, из-за чего она тебя ударила, — мягко произнес он, присев рядом с дочерью и положив руку ей на плечо.
— Я вообще ничего не делала! Правда! — всхлипнула она. Джон сгреб ее в охапку и усадил к себе на колени. Она зарыдала еще громче. Это было невероятно! В свое время Энди вела себя мужественно даже при переломе ноги, который она заработала, пытаясь перелететь с одного балкона на другой. — Мы с Кэти крутили для Моники скакалку, а эта плохая девочка вдруг закричала и начала меня бить.
И тут она ошарашила его, произнеся сквозь слезы:
— Я хочу домой! Я… хочу… к моей… маме…
— Маленькая моя! — Джон сам чуть не расплакался от этого неожиданного признания. Он откинул ей волосы с лица и крепче обнял ее. Энди сжалась в комок и зарылась у него на груди, чего давно не делала. А он-то думал, что она уже забыла! Как она могла забыть! Ей было больно, страшно, она, конечно же, была расстроена переездом в новый город, чужой дом, переходом в новую школу, где она никого не знала — и она повела себя так, как любая другая маленькая девочка повела бы себя на ее месте: она хотела домой, хотела к маме.
Он тоже хотел к ее маме, но они потеряли Лауру навсегда. У Джона осталась только Энди, а у Энди — только он.
Он позволил ей плакать, наслаждаясь теплом ее тела и той доверчивостью, с которой она прижималась к нему, как бы ища защиты в его объятиях. Если на эти несколько драгоценных минут она хотела перестать быть тигренком, то он — именно тот, кто должен дать ей возможность немного побыть испуганной маленькой девочкой. Его девочкой.
— Радость моя, я тебя люблю, — прошептал он, зажмурившись. — И твоя мама тебя любит.
Откуда-то издалека Джон услышал истошный женский вопль: «Джули!», затем дверь медкабинета распахнулась с таким треском, что он подумал, что стекло разлетится на куски. В кабинет влетела высокая стройная женщина. Она вмиг очутилась перед ним, откинула назад гриву ярко-рыжих волос и уперла в него взгляд, в котором растерянность боролась с бешенством. Бешенство безоговорочно победило, и она рявкнула:
— Эй, ты! А ну отпусти немедленно мою дочь! Живо!
Джон разинул рот от изумления. При первых же словах, произнесенных женщиной, Энди соскользнула у него с колен и бросилась к ней.
— Мама! Эта новенькая ударила меня так больно, и у меня потекла кровь! Смотри, вся моя новая блузка испачкалась! — закричала она, показывая на пятна крови. — Она испорчена!
— Все хорошо, крошка, все хорошо. Мама с тобой. — Женщина опустилась на одно колено и обняла плачущую девочку. — Не плачь, моя хорошая. Не переживай из-за блузки, мы ее отстираем, лучше покажись-ка. Дай мне рассмотреть твое лицо.
Пока Джон стоял как громом пораженный, не веря своим глазам, за склонившейся женщиной возник директор, а рядом с ним в дверной проем вклинилась его секретарша, рот которой тоже был широко раскрыт. И тут между ними протиснулась… Энди.
В том, что это была его дочь, не могло быть никаких сомнений: короткие кудри, бунтарский взгляд, ни царапинки на лице. Он со стоном протер глаза. Джон мог поспорить на что угодно, что она отбила себе костяшки пальцев, нанося удары, следы которых он только что видел.
— Энди? — Он встал и протянул ей руку. Она быстро обогнула склонившуюся женщину и подошла к нему. Голова ее была высоко поднята, плечи расправлены, а глаза метали искры.
— Пап, ты это видел? — Она с негодованием указала на другую девочку. — Она стащила мое лицо!
— Боже мой! — произнес он медленно, снова опускаясь на кушетку. Джон перевел взгляд с Энди на ее всхлипывающую копию, которую крепко держала рыжеволосая женщина, осматривая заплывший глаз. — О Господи!
Женщина живо вскочила на ноги и накинулась на него:
— Молитесь получше, мистер! — Ее изумрудные глаза сверкнули. — Что за исчадие ада вы растите, какое чудовище могло так поступить! Вы что, не признаете элементарных норм поведения и не прививаете их своей дочери? Ваша дочь ударила Джолин! Она поранила ее! Взгляните!
Прежде чем он смог придумать достойный ответ, она снова опустилась на одно колено и приблизила свое лицо к лицу Энди.
— А что касается вас, юная леди, если вы еще когда-нибудь, слышите, когда-нибудь тронете Джолин, вы будете иметь дело со мной. Может быть, вам разрешают бить людей у вас дома, возможно, вам сойдет с рук то, что вы пнули директора и обругали школьного секретаря, но вам не разрешается трогать Джолин. — Она понизила голос и придвинула лицо еще ближе к Энди. — И я не тот человек, с которым приятно иметь дело, если кто-то обидит мою дочь. Я ясно выражаюсь?
К великому изумлению Джона, его отважная дочь вжалась ему в колени и произнесла слабым голосом:
— Да, мэм.
— Отлично. Посмотрим, запомнишь ли ты это.
Она снова вскочила на ноги и сгребла в охапку свой экземпляр Энди, затем резко повернулась на сто восемьдесят градусов, при этом ее ярко-рыжие волосы всколыхнулись, как подхваченное ветром пламя, и набросилась на директора.
— Мэгги… э-э… мисс Эдейр, — проговорил директор, — я настаиваю на том, чтобы вы не обижали мистера Мартина, который только что приехал в наш город. Я вижу, что допустил ошибку, и Джолин, по-видимому, не виновата, но, великий Боже, какое поразительное сходство! Девочки похожи, как близнецы!
— Он прав, Мэгги, — произнесла секретарша, — я тоже их спутала.
Переведя взгляд с одной девочки на другую, Джон понял, почему возникла эта путаница, хотя голова его шла кругом от тысячи вопросов, ни на один из которых он не мог придумать хоть сколько-нибудь правдоподобного ответа. Единственное, что лезло ему в голову в эту минуту, было то, как точно подходило рыжеволосой ее имя. Мэгги. Мэгги Эдейр. О, воистину ее должны были звать только Мэгги Эдейр и никак иначе.
«Похожи, как близнецы…» Мэгги и думать не хотела об этом сверхъестественном сходстве. Она метнула взгляд в сторону мужчины, все еще сидевшего на кушетке и сжимавшего коленями свою дочь. Казалось, он был так же ошеломлен, как и она.
— Они не близнецы! — крикнула она. Она обращалась не к директору и не к Лу, а к сероглазому мужчине, словно именно его было необходимо в этом убедить.
— Они вообще не имеют друг к другу никакого отношения! Если они и похожи, это не более чем случайное совпадение. Я… — Она умолкла, пытаясь побороть подступившую вдруг панику, но волна страхов и сомнений уже захлестнула ее. Мэгги отстранила руку директора. — Прочь с дороги. Я забираю Джолин домой.
— Послушай, Мэгги, прошу тебя, — произнес Элмер Абернефи, снова беря ее за локоть. — Мы — взрослые люди и могли бы спокойно все обсудить. Ведь Андреа тоже впервые у нас. Я уверен, что она сожалеет о своем поступке и очень скоро поймет, что мы не допускаем драк в нашей школе.
— Но вы допускаете их, Элмер Абернефи, — возразила Мэгги; паника быстро улетучилась, уступив место злости. Это вернуло ее к жизни, и она уцепилась за эту внезапно подступившую злость, позволила ей охватить себя целиком, зафиксировать все ее существо, как гипс фиксирует сломанную ногу. Посмотрев ему прямо в глаза, она дала выход тому огромному разочарованию, которое жизненные взгляды этого человека породили в ней за два года его директорства. — Конечно, вы допускаете драки. И не только допускаете, вы закрываете глаза на их последствия, вот почему стали возможны ситуации, подобные сегодняшней.
— Нет, нет. — Он попытался было увернуться от нее, но уперся в письменный стол. — Ты абсолютно оши…
Мэгги не дала ему договорить:
— Элмер, дорогуша, это не я ошибаюсь, а ты. Ты уехал учиться в какой-то модный колледж и вернулся оттуда, напичканный дурацкими идеями, которые мне совершенно не нравятся, вроде этой твоей установки, что ребенок не имеет права давать сдачи, если его ударили.
— Ответный удар лишь провоцирует драку, Мэгги, — мягко произнес директор таким тоном, как будто пытался объяснить некий основополагающий принцип тому, кто, вне всякого сомнения, легко смог бы его усвоить, если бы только директор имел возможность произносить его с достаточной частотой.
Джон очень не любил людей, говоривших с такими занудными интонациями. Когда он слышал, как кто-то начинает вещать подобным образом, у него сами собой сжимались кулаки, и ему хотелось немедленно «спровоцировать драку» с таким человеком. Мисс Эдейр, похоже, разделяла его чувства.
— По твоему настоянию, — упрямо продолжала она, — дети не имеют права просить помощи у взрослых, так как это, по твоему мнению, значит «ябедничать»; дети, мол, должны «сами выяснять свои отношения», но таким образом в школе создается такая атмосфера, в которой неизбежно господствуют хулиганы. Я настаиваю на смене таких порядков, Элмер, даже если для этого придется сместить тебя с директорского поста, так как их следствием являются частые драки в школе. И даже травмы!
— Прошу вас, мисс Эдейр. В школе ко мне обращаются «мистер Абернефи».
— Может, кто и обращается, но только не я, Элмер.
Джон зачарованно наблюдал, как директор, став пунцовым, отчаянно цеплялся за край письменного стола, пытаясь отодвинуться как можно дальше от своей обвинительницы. Но от этой женщины не было спасения, она продолжала наступать: