— Вы ведь знаете синьор Иньиго, с кем сейчас разговаривали? — поинтересовался он у меня.
— Не имею ни малейшего понятия, — честно признался я.
— Это архиепископ Флоренции, его преосвященство Антонин Пьероци, — хмыкнул он, — я хотел вас предупредить, но по вашим вежливым ответам подумал, что вы сами его узнали.
Я, в который раз порадовавшись за то, что всегда вежлив с незнакомцами, облегчённо вздохнул. Проблема знакомства с архиепископом внезапно решилась сама по себе, и к тому же не я напросился к нему, а он сам пригласил меня.
— Нет учитель, мы с ним не были знакомы до сегодняшнего дня, — покачал я головой, — но рад, что это случилось.
— Обязательно поужинайте с ним, — заметил серьёзно Альберти, — архиепископ очень редко приглашает к себе кого-то из знати, так что будьте уверены, что уже завтра об этом ужине будут знать все.
Я хмыкнул и не поверил ему, а зря, поскольку Альберти ошибся всего лишь в одном, я не успел доехать до дворца Медичи, и зайти к себе в комнату, чтобы переодеться, как ко мне вошла Джиневра.
— Иньиго, опять вы всё сами! — молодая женщина с широко открытыми глазами стала помогать мне переодеться, — возьмите уже себе кого-то из наших слуг.
— Ой синьора Джиневра, я сам не привык к тому, что приходится всё делать самому, — вздохнул я, когда она аккуратно поправила мои повязки на ране, — но Бернард ещё не вернулся, а Алонсо остался у мастера Донателло.
— О, вы купили себе что-то из его творений? — полюбопытствовала она.
— Да, несколько мраморных скульптур и бронзовое распятие, мне оно очень понравилось, — кивнул я.
— А это правда, что архиепископ пригласил вас на ужин, Иньиго? — она бережно надела на меня сорочку, — ко мне прибежали слуги от Франческо Сассетти, говорят вы с ним столкнулись в мастерской у мастера Донателло.
Немного офигев от того, с какой скоростью информация распространяется по городу, я лишь подтвердил её слова.
— Всё верно синьора Джиневра, хотя я сильно удивлён, что вы узнали это за то время, какое мне понадобилось доехать до дворца Медичи, — удивлённо покачал я головой.
— Ой Иньиго, наш архиепископ необычный человек и всё, что касается его и его жизни, любопытно всем, — она растерянно пожала плечами.
В комнату открылась дверь и вошёл Козимо Медичи.
— Оставь нас пожалуйста дорогая, — попросил он и Джиневра с низким поклоном вышла.
— Всё больше понимаю, что сделал правильную ставку, выбрав вас, синьор Иньиго, — улыбнулся он мне, протягивая кипу бумаг, — здесь все договоры, расписки и верительные письма, которые мы обсуждали и согласовали. Кодекс вам принесут в комнату сегодня, можете читать его, сколько хотите.
Я взял бумаги, и стал внимательно читать всё, не пропуская, чтобы в них не внесли тех поправок, которые мы не обсуждали. Всё было честно и чисто, что впрочем и не удивительно, поскольку Козимо знал, с какой скоростью я читаю и насколько внимателен к деталям.
— Вы об ужине с архиепископом? — поинтересовался я, откладывая ворох бумаг на кровати в сторону.
— Об этом уже знают все, — кивнул он, — мне прислали просьбы пригласить вас от их имени, на ужин пять знатных флорентийских семей. О вас резко заговорили в городе синьор Иньиго.
— Что скажете вы, синьор Козимо?
— Примите их, лишними, знакомства никогда не будут, даже со своими врагами, — весьма мудро заметил он.
— Тогда пусть так и будет, — согласился я, — составите мне компанию, как мой партнёр?
Медичи задумчиво посмотрел на меня.
— Хотите, чтобы об этом узнали все?
— Чем раньше, тем лучше, — пожал я плечами, — пусть недоумевают по поводу того, что знатный флорентийский банкир нашёл общего с маленьким кастильским графом.
— Скоро они поймут синьор Иньиго, что определение «маленький», касается только вашего роста, — улыбнулся он, — конечно, я согласен.
Глава 14
Под вечер, когда я решал в чём ехать к архиепископу, в дом вернулся Бернард, одетый в робу послушника. В таком виде его Алонсо и привёл ко мне.
— Решил завязать с наемничеством Бернард? — удивился я, увидев его в таком виде.
— Вам бы всё шутить, сеньор Иньиго, — скривился он, — нет, пришлось сделать вид, что я хочу стать монахом и эти дни жить в монастыре.
— А-а-а, — тут до меня стало доходить, — не в том ли, где сейчас живёт архиепископ?
— В том, сеньор Иньиго, — довольно кивнул швейцарец, — я узнал, что вы приезжаете, так что решил заканчивать это представление и поделиться с вами тем, что я узнал там.
— С радостью тебя выслушаю, — обрадовался я, показывая ему на стул.
— Антонин Пьероци в первую очередь аскет, синьор Иньиго, — начал швейцарец, — ведёт абсолютно простую жизнь даже в качестве архиепископа, продолжая следовать доминиканскому правилу о бедности, в его келье только стол со стулом, кровать и больше ничего. Также имеет отличную репутацию богослова и помогал в качестве папского посланника на Флорентийском соборе. Завоевал всенародное уважение и любовь, своей энергией и деньгами в борьбе с последствиями чумы и землетрясения во Флоренции в 1448 и 1453 годах. Постоянно живёт в своей епархии, и ежегодно посещает каждый приход и монастырь Флорентийской республики пешком.
Когда Бернард закончил перечислять достоинства моего нового знакомого, то я задумался, сколько в свете новых данных, похоже нужно было менять как свою линию поведения при ужине, так и одежду, в которой я собирался поехать.
— Моя доминиканская роба при нас? — обратился я к Алонсо, который тоже слушал рассказ Бернарда.
— Конечно, сеньор Иньиго, — ответил управляющий, — я всегда весь ваш гардероб вожу с собой.
— Отлично, поеду в ней, — решил я, — переодеваемся.
Алонсо отправился за одеждой, а швейцарец стал помогать снимать с меня то, что я уже успел надеть.
— Рана не беспокоит, сеньор Иньиго? — поинтересовался он, показывая на мой бок.
— Прошу врача дома Медичи осматривать её каждый день, говорит, всё заживает, беспокоиться не о чем.
— Хвала господу, — облегчённо вздохнул швейцарец.
Вернувшийся Алонсо раскрыл завёрнутую в ткань робу, которая была чиста, но не отглажена.
— Сейчас прикажу слугам погладить, — увидел он то же, что и я.
— Нет Алонсо, в таком виде само то, — остановил его я, — одевайте меня.
Давно я не был в этой одежде, так что было слегка непривычно, но благо что я не сильно подрос с тех пор, так что она сидела на мне так же идеально, как и тогда, когда мне её подарили. Даже горб и тот скрылся под широкими одеяниями монашеской робы.
Алонсо поднёс мне венецианское зеркало, подарок от спасённого мной в Риме купца.
— Мне кажется идеально для этой встречи, — надел я на правую руку свои простые деревянные чётки с крестом и посмотрел на отражение. Уродливое лицо также не сильно изменилось, так что любоваться я долго не стал, закончив на этом свой вечерний туалет.
Мой внешний вид, когда меня выносили из дворца в повозку, привлёк всеобщее внимание и я представлял себе, какой шквал вопросов на меня обрушится, когда я вернусь, а пока мы погрузились и поехали к монастырю, который как мне сказал по пути Бернард, лишь недавно восстановили после землетрясения и всё конечно на деньги Козимо Медичи.
Подъехав к монастырю, швейцарца мы оставили в повозке, поскольку его тут знали, а меня Алонсо внёс внутрь сам. Пока он спрашивал дорогу и нёс меня к нужной келье, я осматривался по сторонам, везде замечая герб Медичи, как явное напоминание того, кто оплатил ремонт. В принципе я понимал Козимо, если не напоминать о добрых делах, которые ты делаешь, то о них быстро забудут.
Монахи в монастыре с любопытством посматривали на меня, но никто не подошёл, видимо опасаясь воинственного вида Алонсо, одетого явно не по местной моде. Наконец мы подошли к нужной комнате.
— Добрый вечер, ваше преосвященство, — поздоровался я, как младший в церковной иерархии.
Увидев на мне доминиканскую робу, явно неновую, архиепископ сильно удивился.
— Прошу брат, устраивайся, — показал он мне на кровать, поскольку, как и говорил Бернард, внутри кроме крайне скудного набора мебели ничего не было.
Алонсо усадив меня на кровать, с поклоном вышел, а я ощутил на себе удивлённый и внимательный взгляд священника.
— Вот уж не думал, что мы состоим с тобой брат в одном ордене, — сказал он.
— Не хочу вас обманывать, ваше преосвященство, — отрицательно покачал я головой, — эта одежда, подарок моего учителя, кардинала Хуана де Торквемада, я просто посчитал уместным надеть её при поездке в монастырь, чтобы не смущать братьев своей более дорогой одеждой мирянина.
— Я хочу скорее выслушать вашу историю брат, — удивлённо покачал головой маленький и сухонький священник, — уверен, она необыкновенная.
Мне ничего не осталось, как перекреститься и начать рассказ, который выдался довольно долгим несмотря на то, что я очень много сокращал в своих живописаниях. Архиепископ очень внимательно слушал, не перебивал лишь изредка крестился и удивлённо восклицал, когда я говорил о Риме.
— Брат, — он со слезами на глазах, покачал головой, когда я наконец закончил, рассказав, что приехал во Флоренцию, чтобы прочитать Ефремов кодекс, — это самая необычная история жизни, которую я слышал.
— Пути Господни неисповедимы, ваше преосвященство, — пожал я плечами, — я принимаю всё, как есть.
— Меня заинтересовало ваше ученичество у кардинала Виссариона Никейского, — он перешёл на древнегреческий, — я с ним, к сожалению, лично не знаком, но виделся на Соборах и испытываю к нему личную симпатию, как блестящему учёному.
— О, если хотите, я напишу ему о вас, ваше преосвященство, — тут же предложил я, — вы можете познакомиться и продолжить переписку уже без меня. Поскольку вы правы, кардинал удивительный учёный и богослов, вам точно будет о чём с ним поговорить.
— Я буду тебе только благодарен, брат мой, — тут же согласился он на моё предложение, — ты ещё упомянул епископа Энеа Пикколомини, с которым познакомился при отъезде из Рима.