***
Ехать было недалеко. Никак сидел спокойно глядя в окно на мелькающие фонари. Радио наигрывало какой-то древний, но привязчивый хит. Я пытался предположить, когда он мог быть популярен, но в голову ничего, кроме палеозоя не приходило. Однако, история любви в песенке чем-то напоминала мою собственную. Я проникся ритмом заводного регги и даже слегка подпел в припеве: «Нет, мама, Клава не просто забава!». Никак повернул свою большеглазую голову ко мне, удивлённо посмотрел и фыркнул. Я замолчал. Стихла и музыка.
Блок новостей начался, как обычно с горяченького. В этот раз — в самом прямом смысле.
— В центре Москова произошёл крупный пожар, — зачастил голос диктора.
— Огонь охватил несколько зданий на улице Дверской. Пожарные работают на месте, но ситуация остаётся напряжённой, пожару присвоена третья категория сложности.
Я непроизвольно нахмурился. Метка на ладони снова напомнила о себе.
— Опять, — пробормотал себе под нос.
Никак насторожился, завертел головой, как будто тоже почувствовал что-то неладное. Странности продолжались.
Через полчаса я открыл дверь квартиры, и пёс тут же забежал внутрь, как к себе домой, решительно топая грязными лапами по полу. Лохматый, с висящими мохнатыми ушами, он сразу начал обнюхивать всё вокруг, а я бросил ключи на полку в прихожей. Катя сидела на диване, уткнувшись в телевизор, но тут же повернулась, услышав шаги.
— Ой, Стас, это кто? — крикнула она, вставая и хлопая в ладоши.
— Говорил же, тот самый пёс, — ответил я, снимая куртку. — Никак зовут, подобрал на шоссе у киосков.
— Какой хорошенький! — взвизгнула она, подбегая ближе. — Смотри, какая мордашка, это же точно ши-тцу!
— Так я не ошибся? — переспросил я, глядя на Никака, который сел и уставился на нас. — Ну, наверное да, мордахой точно похож. Судя по картинкам, которые ты показывала.
— Точно ши-тцу, — сказала она, наклоняясь к нему. — Милый такой, глазки круглые, ты прав был, симпатичный.
Никак ткнулся мохнатой мордой ей в руку, а она засмеялась, теребя его свалявшуюся шерсть. Потом выпрямилась и посмотрела на меня с хитрой улыбкой.
— Помой его, Стас, — предложила она, кивая на пса. — Лапы грязные, да и пахнет улицей.
— Я? — удивился, отступив назад. — Не знаю, как собак мыть. Даже не знаю с какой стороны начать.
— Ой, ну ты же его притащил, — сказала она, уперев руки в бока. — Я тут сериал смотрю, а ты герой, вот бери и мой.
— Катя, я в этом не разбираюсь, — возразил вновь, пожав плечами. — Вдруг что-то не так сделаю и он меня покусает?
— Да он же лапочка, — ответила она, глядя на внимательно слушавшего нас пса.
Мы прошли в кухню и Никак побежал за нами, забавно виляя пушистым хвостом. Катя открыла холодильник, вытащила кусок колбасы, отрезала немного и бросила псу.
— Ешь, лохматый, — сказала она, а я достал хлеб и сыр.
— Это точно собакам можно? — спросил я, глядя, как Никак жадно глотает колбасу.
— Ну, он же голодный, — ответила она, пожав плечами. — Макарошек ещё дадим, которые ты вчера варил.
— А мне останется?, — уточнил я.
— Ты привёл — вот и делись своей порцией, — ответила Катя и вильнув бёдрами вышла из кухни.
Никак смёл всё, что ему наложили, за минуту, облизнулся и посмотрел на меня, будто просил добавки. Мы поели сами — я сделал бутерброды, Катя заварила чай, а пёс сидел рядом, положив голову на лапы. После ужина он запрыгнул на диван, забрался на подушку Кати и свернулся калачиком. Через пару минут уже сопел, смешно поскуливая во сне.
— Смотри, как устроился, — засмеялась она, глядя на него. — Прям царь на троне.
— Это твоя подушка, между прочим, — заметил я, допивая чай. — Пусть спит, что ли?
— Нет уж, — сказала она, ткнув меня в бок. — Делай ему какую-нибудь лежанку, а то привыкнет к дивану.
— Ладно, сейчас, — ответил я, вставая с кресла.
Пошёл в комнату, взял старое одеяло, сложил его в углу у батареи, сделал подстилку. Вернулся, аккуратно поднял Никака — он был лёгкий, тёплый, кажется, даже не проснулся — и перенёс на пол. Уложил на одеяло, а он только вздохнул, вытянув лапы.
— Вот так лучше, — сказал я, глядя на него. — Спи, лохматый, завтра со всем разберёмся.
— Милый он всё-таки, — добавила Катя, улыбнувшись. — Но мыть его будешь ты, Стас, я серьёзно.
— Ну это мы ещё посмотрим, — буркнул я, и мы оба засмеялись, пока телевизор гудел на фоне. ***
Мы сидели на диване, Никак спал на своей подстилке в углу, а по телевизору заканчивался какой-то старый фильм. Катя допила чай, поставила кружку на стол и потянулась, зевая во весь рот.
— Спать пора, Каримов, — сказала она, глядя на меня. — Устала я что-то за сегодня.
— Давай, — с удовольствием согласился я, выключая в кухне свет. — День какой-то длинный был, я тоже вымотался.
— А он точно не сбежит? — спросила она, кивнув на Никака.
— Не знаю. А куда ему бежать? Сразу бы со мной не пошёл, наверное. В тоже время я же не зоопсихолог. Так что время покажет. — ответил я и улыбнулся. — Спит как убитый, смотри.
Вдруг телевизор мигнул — экран потемнел, потом загорелся снова, но показывал уже не фильм, а новости. Диктор, строгий мужчина в сером костюме, говорил ровным голосом.
— Сегодня вечером в районе Дарьино зафиксирован очередной пожар, — объявил он и кадры показали густой чёрный дым над домами. — Причина возгорания неизвестна, огонь вспыхнул внезапно, десять пожарных расчётов работают на месте происшествия.
Катя нахмурилась, а я почувствовал, как по спине вновь пробежал холодок. Краем глаза увидел, как за окном что-то мелькнуло — полупрозрачная тень, словно дым, скользнула по стеклу. Я замер, повернул туда голову и стал присматриваться.
— Стас, ты чего?
— Да, так, показалось, — буркнул я, отворачиваясь. — Тень какая-то мелькнула, ерунда, наверное.
— Да ну тебя, пугать вздумал, — сказала Катя, махнув рукой. — Выключай телек, спать пора.
— Ладно, — ответил я, щёлкнув пультом, и экран погас.
Катя начала заворачиваться в одеяло, а я постоял ещё, глядя на пса — он пару раз дёрнул лапой во сне, будто бежал куда-то. Тень за окном больше не появлялась, но воздух в комнате стал тяжелее, будто кто-то дышал мне в затылок. Я невольно оглянулся — пусто, только темнота. Лёг на диван, натянул одеяло до подбородка, закрыл глаза и сон накрыл меня быстро, как чёрная волна, утянув в бездну.
Мне снилось, что я бегу через лес, где деревья горели без дыма и слышался только тихий треск огня. Тени шептали моё имя голосами, похожими на скрип несмазанных дверей. Одна — длиннопалая, с ногтями, как обгоревшие спички — потянулась к моей ладони. Шрам вспыхнул синим огнём...
Я проснулся от резкой боли. Никак стоял на моей груди, шерсть дыбом, а в его глазах, расширенных до черноты, отражалось окно — и там, в стекле, за моей спиной, медленно проявлялся силуэт: высокий, с плечами, покрытыми чем-то вроде коры, но это была не кора... обугленная кожа?
В воздухе пахло чем-то горело-сладким.
Я обернулся. Но не сразу. Сначала нащупал на тумбочке ножницы — единственное, что было под рукой. Когда же повернул голову, на подоконнике лежало только несколько чёрных лепестков... нет, не лепестков. Бабочек. Сожжённых заживо, но ещё шевелящих крыльями.
Никак тихо заскулил и зарылся мордой мне под мышку. Катя во сне перевернулась на бок.
«Завтра», — подумал я, сжимая ножницы. — Если это слово ещё что-то значит.
Глава 4. Внезапная встреча
Москов горел. Не весь, не сразу, а кусками, как старая простыня, которую подожгли с углов. Человек застыл, вцепившись в руль старой машины, дворники которой давно устали бороться с грязью и снегом. Он смотрел через мутное стекло на Каганку — на ту самую площадь, где обычно гудели маршрутки и мигали витрины открытых допоздна магазинов.
Теперь там не было ни кафешек, ни их тусклого вечернего света. Только огонь и крики.
Языки пламени лизали фасад многоэтажки, той, что с облупившейся краской и вечным запахом сырости в подъездах. Огонь не просто полз, он танцевал, вырываясь из окон, как будто кто-то внутри разжёг адский костёр.
Люди падали. Не выпрыгивали, а именно падали — тёмные силуэты, кувыркающиеся в воздухе, будто куклы, брошенные капризным ребёнком.
Один ударился о припаркованный соседний «Жигуль» и крыша вмялась с хрустом, которого человек за рулём не услышал — слишком громко выли сирены и трещал огонь.
Дорога перед ним шевелилась. Машины метались, сигналя в панике, кто-то бежал, бросив руль, кто-то застрял в сугробах, что навалило за ночь.
Пожарная «Газель» стояла поперёк, врезавшись в столб, мигалка крутилась вхолостую, освещая дым красными всполохами. Человек за рулём сжал пальцы сильнее, чувствуя, как дрожит руль... или это его руки? Он не знал. Дым ел глаза, но отвести взгляд не было сил.
Там, впереди, среди хаоса, быстро двигался человек.
Нет, не бежал — шёл, пошатываясь, как пьяный, прямо через дорогу, прямо к машине. Пламя охватывало его как вторая кожа, вырываясь из-под рёбер, из глазниц, изо рта, пожирая изнутри. Водитель за рулём вжался в сиденье, сердце заколотилось, будто хотело вырваться наружу. Горящий приблизился, рухнул на капот с глухим стуком, и машина качнулась. Сквозь треск огня и вой ветра водитель разглядел, что глаза того, кто горел, были живыми, чёрными, без белков, но смотрели прямо на него.
Губы шевельнулись и горящий заговорил. Его голос хрипел, как будто огонь выжигал слова прямо из горла.
"Ты… ты должен…" — начал он, и человек за рулём рефлекторно наклонился ближе к стеклу, пытаясь разобрать, что тот кричит. Дым клубился, пламя лизало капот, оставляя чёрные следы, а голос звучал всё громче и громче: "Ты должен остановить это!"...
Я рывком сел в кровати, выныривая из долгого кошмарного сна. Холодный пот стекал по вискам, простыня липла к телу, как мокрая тряпка. Картинка перед глазами шла рябью, как в старом телевизоре при плохом приёме сигнала. Я потёр глаза ладонями и проморгался, чтобы прогнать видение.