«Обнаружение того, что животные готовы упорно работать, чтобы добыть еду, невзирая на наличие такой же «бесплатной» еды, показывает, насколько поверхностно мы объясняем поведение животных. Когда студент приходит в лабораторию и впервые видит мышь, нажимающую на рычаг, или голубя, клюющего ключ, он довольствуется объяснением, что они испытывают голод или жажду и таким образом добывают себе еду или питье. Но это объяснение теряет смысл, если они предпринимают усилия для добычи пищи, когда рядом с ними находится кормушка с едой. Напротив, мы, несомненно, столкнулись с тем, что другие животные, как и человек, любят предпринимать какие-то шаги, видеть изменения, вызванные этими действиями, и гордятся тем, что могут сами добыть себе еду и питье и в какой-то мере управлять своей жизнью» (Марковиц, 1982).
Попрошайничество – очень распространенное поведение многих животных в зоопарках и можно предположить, что этот тип поведения не является стереотипным или ненормальным, так как цели животного очевидны. Но попрошайничество относится не только к получению еды.Отчасти это поведение сродни тому, что проявляли крысы и голуби Марковица, это один из тех способов, с помощью которых животные могут сколько-нибудь управлять своими жизнями.
Дезмонд Моррис (Desmond Morris), заведующий млекопитающими в лондонском зоопарке в 1964 году, сказал:«Животных в зоопарках всегда хорошо кормят. Они не голодны, но все равно выпрашивают еду. Очевидно, что их основная цель – чем-то себя занять»
Профессор Моника Мейер-Холзапфел (Monica Meyer-Holzapfel) в 1968 определила состояние животных, содержащихся в неволе, как апатию. Она также говорит, что:
«Индифферентность животных по отношению к происходящему вокруг, сравнимо со скорбью и депрессиями, которые наблюдаются у людей». Это прямое описание состояния, которое мы можем определить как эмоцию.
Профессор М.Картмилл (M. Cartmill), заведующий кафедрой биологической антропологии и анатомии Университета г. Дюк (Duke University), недавно писал:
«Приписывание животным человеческих черт осуждается как псевдонаучный антропоморфизм. Это предположение помогает объяснить причину того, почему многие биологи и социологи возражают против того, чтобы приписывать животным человеческие чувства, мысли и способности. Например, недавно лорд Цукерман (LordZuckermann) ответил на предложение Джейн Гудолл (JaneGoodall) о том, палки, используемые шимпанзе для счета термитов, можно считать орудием труда, следующим образом:
«В течение первых пяти лет своей научной карьеры… я «познакомился» со многими содержащимися в неволе шимпанзе. У взрослой самки, с которой я часто играл, была привычка «делать маникюр» - я не могу подобрать лучшего слова – при помощи соломинки. Но мне никогда не приходило в голову сказать, что она использует инструмент, равно как и испытывать к ней какие-либо «родственные» чувства, когда она «чистила» мои волосы»(Цукерман).
Этим утверждением Цукерман пытается доказать, что как ученый он лучше Гудолл, но его точно так же можно считать признанием в предрассудках. Как и многие другие ученые, Цукерман не может заставить себя использовать без кавычек даже самые простые психологические и мотивационные термины («познакомился» или «маникюр») применительно к животному, как бы разумно это животное ни было, как бы оно ни напоминало человека». (Картмилл, 1993).
Основной аргумент против использования терминов вроде «эмоции» состоит в том, что они считаются псевдонаучными. Часто их избегают по причине того, что их рассматривают как антропоморфные термины, с помощью которых дилетанты описывают поведение своих животных.
В своей работе о скуке животных Франсуаза Вемелсфелдер (Francoise Wemelsfelder) из Института теоретической биологии (Instituut vor Theoretische Biologie), Лейден, Голландия, предположила, что:
«У каждого животного есть основные, наследуемые генетически поведенческие потребности, и они имеют для него принципиальное значение: если животное не имеет возможности вести себя в соответствии с ними, у него появляются признаки ненормального поведения, или же оно впадает в апатию. О скуке животного можно говорить тогда, когда ему для поддержания чувства собственной индивидуальности приходится адаптироваться к окружающей обстановке аномальным способом, свидетельствующим о недостатке стимуляции. Скука может считаться формой расстройства, указывающего на то, что животное испытывает стресс не из-за избытка стимулов, а из-за их недостатка». (Вемелсфелдер, 1984).
Скука может привести к ненормальному поведению, а последнее, в свою очередь, может привести к причинению физического вреда. Моррис (Morris, 1964) приводит в пример стадо гарн, которые содержались в вольере без кустарников или ветвей.
Особи этого вида метят территорию, обтирая побеги и кусты лицевыми или глазными железами. Из-за отсутствия таких материалов, они стали помечать кончики рогов других отдыхающих антилоп – с последующим риском потерять глаз.
Ненормальное поведение может также проявляться в форме смещенной активности. Самым наглядным и негативным примером является самоистязание. Животное может дойти до такого поведения из-за недостаточной двигательной активности, неудовлетворенного охотничьего инстинкта или переноса агрессии на самого себя. Моррис (1964) более детально высказывается об этом, и выдвигает предположение, что чаще всего самокалечение возникает из-за агрессии, направленной на самого себя. Например, обезьяна пытается напасть на животное в соседней клетке, но не может дотянуться через прутья. Поэтому она перенаправляет агрессию на свое собственное тело. По-видимому, для животного куда важнее выражать агрессивное поведение, чем оставаться невредимым. Иногда обезьяны кусают сами себя так сильно, что кричат от боли. Разумеется, существуют и другие причины самокалечения. Травмы могут возникнуть также из-за несчастных случаев. Получив увечье, животное начинает ухаживать за раной. Но из-за монотонности жизни в неволе, животное может настолько сконцентрироваться на ране, что не дает ей зажить. Например, содержащиеся в неволе кошачьи и обезьяны могут оставить от хвоста лишь небольшой огрызок.
«Несмотря на то, что в последнее время значительно улучшилось качество помощи, оказываемой животным, ситуация все еще далеко не идеальна. Животным оказывают медицинскую помощь, их оберегают, хорошо кормят, за ними ухаживают.
Они ни в чем не нуждаются, кроме разнообразия, новизны и стимулов, для поддержания активности. Мы можем видеть, что большинство животных в зоопарках подвержены неофобии и легко смиряются с недостатком активности и неизменностью окружающей среды. Но другие животные не выносят всего этого и пытаются избежать неподвижности разными путями.
Некоторые из этих способов (например, самокалечение) опасны, а со временем становятся губительными. Но многие другие крайне важны для отдельных индивидов. Модели поведения, емко названные «нефункциональными» или «невротическим» могут спасти особей, которые больше всего стремятся к новизне и активности, от самого опасного состояния, а именно – полной апатии»(Моррис, 1964).
Было бы разумно предположить, что эти проблемы, выявленные в далеком 1964 году, сейчас уже решены. Но трагедия заключается в том, что в наши дни, по прошествии 30 лет, это утверждение так же актуально, как в то время, когда было написано. Ненормальное поведение не всегда бывает связано с жестокостью или страданиями, даже тогда, когда оно возникает из-за невозможности проводить время, как в природе. Поскольку у животного отсутствует необходимость искать пищу, оно тратит время на пустую деятельность – больше ему заняться нечем. Но такое поведение ненормально: оно четко указывает на то, что содержание в неволе негативно влияет на животных. Ненормальное поведение в неволе недопустимо, даже если оно является наглядным доказательством страданий животного. Иногда его описывают как стереотипное поведение. Дональд Брум (Donald Broom), профессор по благополучию животных из Кембриджского Университета, приводит следующее определение:
«Стереотипы – это повторяющаяся, достаточно однообразная последовательность действий, которые не имеют никакой очевидной цели; возникновение и обусловленность такого поведения является предметом многих обсуждений».
Далее он утверждает, что:
«Какова бы ни была его причина, стереотипное поведение проявляется в трудных для животного ситуациях, иногда очень трудных. Таким образом, они указывают на низкий уровень его благополучия. Большое количество стереотипов говорит о том, что условия хуже, чем когда такое поведение наблюдается эпизодически» (Брум, 1991).
Изменения в поведении, которые наблюдаются у животных в неволе, могут стать причиной серьезных осложнений, если животное будет выпущено на волю. При ближайшем рассмотрении стереотипов поведения животных в зоопарках становится ясно, что происходящие изменения сродни эволюционным изменениям, которые происходили во время развития ритуального поведения. Если животное возьмет с собой на волю этот «багаж» ошибочного поведения, то из-за него под угрозой могут оказаться выживание животного и изменение фенотипа.
«Хорошим примером того, как в неволе происходит смена фенотипа, является лошадь Пржевальского. Зоопарки с успехом разводят эту дикую лошадь – считается, что у себя на родине, в Монголии, она почти вымерла. У 5-8 поколения, которое родилось в неволе, были отмечены по меньшей мере два изменения, и оба они, очевидно, имеют генетическую природу» (Вольф (Volf), 1975).
«Первое заключается в том, что животные рано достигают половой зрелости. Второе – в том, что в неволе у животных увеличивается период выжеребки. Изначально животные приносили детенышей только весной, а их потомки, содержащиеся в неволе, – круглогодично. В неволе эти изменения нейтральны и даже благоприятны. Но в природе животные, которые жеребятся слишком рано или слишком поздно, представляли бы собой генетическую проблему для популяции, потому чт