Первым двинулся Далин. Не спеша, с хищной грацией, он пересек зал и остановился возле Кати. Его золотисто-змеиные глаза, холодные и нечитаемые, скользнули с ее пылающей щеки на искаженное яростью лицо графини. Без единого слова, без тени усилия, он наклонился, подхватил Катю под руки и поставил на ноги, как пушинку. Его пальцы, обхватившие ее локоть, были тверды как сталь и холодны как могила. Он не отпускал, поддерживая, но этот жест был лишен всякой заботы – это был жест владения.
Затем он повернул голову к графине Элеоноре. Его голос, когда он заговорил, был тихим, ровным, но прорезал тишину как лезвие по льду:
«Графиня. Объясните. Что здесь происходит?»
Элеонора Вейлстоун, еще секунду назад пылавшая неистовым гневом, вдруг побледнела. Она поняла, что перегнула палку не просто перед дочерью, а перед ним. Перед драконом, который только что объявил ее своей собственностью. Она засуетилась, пытаясь придать лицу извиняющееся выражение, но получилась лишь жалкая гримаса.
«Герцог Далин, я… я просто… учила дочь уму-разуму!» – залепетала она, голос дрожал от страха и подобострастия. «Она… она наговорила вам дерзостей! Я должна была…»
«Учить вы можете, графиня, – перебил ее Далин, его ледяной тон не изменился ни на йоту. – Кричать, ругать, даже, простите за прямоту, оскорблять. Это ваше право, как матери.» Он сделал микроскопическую паузу, и следующая фраза прозвучала как приговор: «Но прикасаться к МОИМ вещам – вы не можете.»
Слова «моим вещам» прозвучало с такой неоспоримой, первобытной силой, что даже граф Оливер содрогнулся. Себастьян замер, как вкопанный.
«Поэтому, – продолжил Далин, его взгляд скользнул по бледным лицам Вейлстоунов, – я начинаю сомневаться в безопасности… моего имущества… под этой крышей.» Он резко повернул голову к Луизе, стоявшей у стены, бледной как смерть, но неотрывно смотревшей на Катю. «Служанка. Собери вещи твоей госпожи. Все необходимое. Без излишеств. Катарина переезжает в мой замок. Немедленно. На правах невесты, под мою личную защиту.»
В столовой повисло ошеломленное молчание. Графиня ахнула, прижав руку ко рту. Граф открыл рот, но не смог выдавить ни звука. Себастьян остолбенел. Луиза лишь кивнула, слишком напуганная, чтобы говорить, и метнулась к двери.
Катя, все еще оглушенная пощечиной и поддерживаемая стальной хваткой Далина, почувствовала, как ледяной ужас сменяется волной протеста. Она не может туда! Рядом с ним, под его постоянным наблюдением! Как она будет учиться магии? Как скрывать свою истинную сущность?
«Нет!» – вырвалось у нее громко, резко, прежде чем она успела подумать.
Все головы, как по команде, повернулись к ней. Взгляды графа и графини – шокированные и злобные, Себастьяна – насмешливо-изумленный. Взгляд Далина – ледяной, бездонный, полный предупреждения. И только глаза Луизы, остановившейся у двери, стали вдруг невероятно широкими. Она смотрела не на Катю, а чуть выше, на плечо Далина.
Катя инстинктивно проследила за ее взглядом. И увидела. На темной ткани камзола Далина, прямо на его плече, лежала одна-единственная, идеальной формы… снежинка. Она медленно таяла, оставляя крошечное влажное пятнышко.
Кулон! Мысль ударила как молния. Он перестал работать? Когда? Когда она крикнула "Нет"? Сердце Кати бешено заколотилось. Она судорожно сжала кулон под платьем. Он был на месте, холодный и гладкий. Но снежинка… ее видели? Луиза – да. Но остальные? Все были слишком потрясены ее возгласом и решением Далина. Далин, казалось, вообще не заметил ничего, кроме ее неповиновения.
«У тебя, – произнес Далин медленно, отчетливо выговаривая каждое слово, его голос стал тише, но опаснее во сто крат, – нет права голоса. Ты – часть договора. Мое обязательство. Моя… собственность. Ты едешь.» Он отпустил ее локоть так резко, что она едва удержала равновесие. « Я жду до конца ужина. Вы будете готовы к отъезду. Вещи…» Он бросил взгляд в сторону, откуда скрылась Луиза. «…успеют или нет. Мне плевать. Ты – главное, что нужно собрать.» Он резко развернулся и, не глядя больше ни на кого, вышел в библиотеку. Граф и Себастьян, бросив на Катю взгляды, полные немого вопроса и страха, поспешили за ним.
Катя, оставшись одна с графиней, тяжело опустилась на свой стул. В голове бушевал ураган мыслей.
Не могу к нему уехать! Он будет следить за каждым шагом!
Учиться магии? Забудь! Он сразу почувствует, если кулон снова даст сбой!
Снежинка… Лед? Третья стихия? Но как? И почему именно сейчас?
И вдруг, как луч света в темноте:
Расторгнуть помолвку! Должна же быть лазейка! Какая-то причина, условие… Надо выяснить!
Рядом графиня Элеонора тяжело дышала, пытаясь прийти в себя после унижения и страха перед Далином. Постепенно ее дыхание выровнялось, лицо приняло привычное выражение холодного презрения. Она повернулась к Кате.
«Ну что ж… – прошипела она, – может, так даже и лучше. Не желаю видеть в своем доме такое убожество. И позор.» Ее губы искривились в брезгливой гримасе.
Катя медленно подняла на нее глаза. Боль в щеке пульсировала, унижение от слов Далина и материнской пощечины горело внутри. Но сейчас горел не только стыд. Горела ярость. Холодная, ясная. Она посмотрела прямо в глаза графине, этой женщине, которая ненавидела собственную дочь.
«Да заткнись ты уже,» – сказала Катя тихо, но с такой ледяной, неоспоримой силой, что графиня буквально захлопнула рот. Ее глаза округлились от шока, она заморгала, губы беспомощно задвигались, словно рыба, выброшенная на берег.
Катя увидела это – и не смогла сдержать короткую, горькую ухмылку. Хотя бы маленькая победа.
Вернулись мужчины. Ужин продолжился в гнетущей, невыносимой тишине. Катя молча ковыряла еду на тарелке, чувствуя на себе тяжелый, аналитический взгляд Далина. Он не сводил с нее глаз, словно пытался разгадать загадку. Она не поднимала головы, сосредоточившись на сохранении внешнего спокойствия и на кулоне в руке. Он снова был холодным. Надеяться ли, что снежинка была случайностью?
Наконец, адская трапеза закончилась. Далин встал, отбросил салфетку, холодно поклонился графу и графине, проигнорировав Себастьяна, и направился к выходу. Катя замерла, не зная, что делать. Идти за ним? Ждать?
Дверь уже закрывалась за ним, как вдруг распахнулась снова. Далин стоял на пороге, его лицо было непроницаемым, но в глазах горело раздражение.
«Ты уснула?» – рявкнул он так громко и резко, что Катя вздрогнула всем телом и едва не подпрыгнула на стуле. – «Идём!»
Слов не требовалось. Катя встала, стараясь не смотреть ни на кого, и пошла к выходу. В прихожей ее ждала Луиза с небольшим, но вместительным дорожным саквояжем – видимо, успела схватить самое необходимое. Лицо служанки было бледным, но решительным.
Далин уже стоял у распахнутых дверей, за которыми виднелась темная, внушительная драконья карета, запряженная могучими, дымящими ноздрями конями. Он жестом указал на нее.
«Садись,» – бросил он Кате. – «Ты едешь одна. Служанка последует позже с вещами.»
Катя остановилась как вкопанная. Одна? В этой карете, в темноте, с мыслями о снежинке и его ненависти? Нет. Луиза – ее единственная опора, ее щит.
«Или я еду с Луизой, – сказала она четко, глядя ему прямо в его нечеловеческие глаза, – или не еду вообще.»
Далин медленно повернулся к ней. В воздухе запахло грозой и раскаленным металлом. Его глаза сузились до щелочек.
«Я сказал, у тебя нет…»
«Я помню, – перебила его Катя, делая шаг вперед. Она знала, что играет с огнем, но отступать было поздно. – Но вы же видели, герцог Далин. Я… неуклюжа.» Она намеренно сделала голос чуть дрожащим, намекая на недавнее падение. «Одна в карете, в темноте, по ухабистой дороге… Кто знает, во что я могу вляпаться без присмотра? Или на кого упасть по прибытии?» Она посмотрела на него с наигранной беспомощностью, но где-то в глубине глаз светился вызов.
Далин замер. Он видел этот вызов. Чувствовал его. Его челюсть напряглась. Он ненавидел, когда ему перечат. Ненавидел эту девчонку, ее внезапную дерзость, ее… необъяснимость. Но ее аргумент о «неуклюжести» был мерзко логичен. Он не хотел лишних проблем, лишнего внимания к своей «обузе».
«Пфф,» – фыркнул он с нескрываемым презрением. – «Ладно. Садитесь. Обе. Быстро.» Он резко махнул рукой в сторону кареты и, не дожидаясь, развернулся. В следующее мгновение он резко шагнул вперед, его контуры замерцали, и на его месте возник огромный, покрытый бронзово-золотистой чешуей дракон. Он взмахнул могучими крыльями, подняв вихрь пыли, и с оглушительным ревом взмыл в ночное небо, оставив их в облаке праха и грохота. Лететь рядом с ней в карете было невыносимо.
Катя и Луиза поспешно вскарабкались в темный, роскошный, но холодный и чужой интерьер кареты. Дверца захлопнулась, кучер щелкнул кнутом, и экипаж тронулся, подрагивая на неровностях дороги.
Луиза сразу же прижалась к Кате, обняла ее дрожащие плечи.
«Все хорошо, миледи, все хорошо… Мы вместе,» – шептала она успокаивающе, но ее собственные руки дрожали.
«Что же теперь делать, Луиза?» – прошептала Катя, глядя в темноту за окном, на удаляющиеся огни поместья Вейлстоунов. «Он… он там. Весь его замок. Как мы…»
«Шшш, – Луиза прижала палец к губам, указывая глазами на перегородку, отделявшую их от кучера. Потом наклонилась так близко, что ее губы почти касались уха Кати. Ее шепот был едва слышен, но слова обожгли: «Я видела снежинку, миледи. Я видела. И я… я думаю…» Она сделала паузу, собираясь с духом. «…я думаю, у вас есть три стихии. Огонь. Вода. И… Лед.»
Катя замерла, ощутив, как по спине пробежали мурашки. Три стихии. Гений. 1 на 1000. И все – в теле «пустышки», которую ненавидит один из сильнейших драконов.