Очень часто во время ночных путешествий из-за деревьев до него доносились подозрительные шорохи, он держал пистолеты и шпагу наготове, но те, что скрывались в чащобе, так и не решались на него напасть.
Однако не исключено, что это были вовсе не разбойники, а мирные жители — женщины, старики, дети, спасавшиеся от войны, ее зверств и насилия. Для простых людей во время войны нет хороших и плохих военных — все они грабят, забирают скот, рукоприкладствуют, насилуют, убивают. Несколько раз на дороге ему встретились небольшие группы крестьян. Изможденные и оборванные, их силуэты потусторонне отражались в лунном свете, они молча провожали путника взглядами, в которых читались усталость и безучастность.
Бывало, что д’Артаньяну приходилось выбираться на более открытые пространства, которые он стремился преодолевать как можно быстрее.
Так было и на этот раз. На ночном небе взошла луна, и дорога была хорошо освещена.
Д’Артаньяну почудились звуки, как будто ему навстречу движутся кони. К его большой досаде, так оно и оказалось. Вскоре он увидел в отдалении смутные силуэты всадников. Прятаться было поздно. Он решил оставаться на месте и ждать.
Про себя гасконец проговаривал свою «инженерную» легенду — он не сомневался, что ему предстоит встреча с поляками, а не запорожцами.
Однако в тот самый момент, когда д’Артаньян хотел как можно любезнее поприветствовать незнакомцев, он почувствовал, как невидимая сила срывает его с лошади и валит на землю. Он попытался было вскочить, но мгновенно осознал, что не в состоянии пошевелить руками, так как они оказались крепко прижатыми к туловищу веревкой.
Кто-то, кого он не видел, наклонился над ним, перевернул лицом вверх, приподнял голову и приставил нож к горлу.
— Кim jestes? — послышался хриплый голос. Это не был человек, который над ним склонился. Вопрос был задан по-польски, но с сильным иностранным акцентом.
Д’Артаньян осторожно, чтобы не пораниться о нож, повернул голову в сторону говорившего. Перед ним стоял человек в европейской одежде — в шляпе с пером, в колете и узких сапогах до колен.
Он попытался изложить заученную им наизусть историю о дальней дороге в заднепровскую вотчину князя Вишневецкого, однако из его горла вырвался лишь хрип.
Стоявший напротив него мужчина сделал знак убрать нож от шеи д’Артаньяна.
Гасконец закашлялся и только теперь смог взглянуть на того, кто готов был перерезать ему глотку. Это был смуглый малый с раскосыми глазами, явно татарин.
«Интересно, — подумал д’Артаньян, — если я у поляков, почему тогда среди них татары? Или я не у поляков? Тогда какой, к черту, инженер и Вишневецкий!».
— Кim jestes? [1] — повторил иностранец, — Polska? Deutsch? [2] — поинтересовался он.
Д’Артаньян слабо улыбнулся — по крайней мере, его не считают козаком.
— Francais [3], — уже более уверенно, но все еще слабо произнес он.
Разговаривавший с ним человек отвернулся и махнул рукой кому-то, кого не было видно.
— Арман, Анри, — коротко крикнул он.
Д’Артаньян смог, наконец, оглядеться по сторонам. Вокруг него было человек семь. Трое были явно татарами — именно они, вероятно, заарканили его и стащили с лошади, остальные по виду были европейцами.
Через несколько секунд к ним подъехали еще два всадника европейской наружности.
— Vous- etes Francais? [4]- спросил один из них.
— Oui… Non, je suis Suisse. De Geneve [5], — путанно ответил д’Артаньян.
Француз, а это, судя по выговору, без сомнения был француз, сделал ему знак подняться.
Д’Артаньян встал.
При свете луны он различал черты стоявшего напротив него человека. Он был еще довольно молод, вряд ли старше тридцати лет. При этом в его взгляде читалась спокойная уверенность и хладнокровие.
Он что-то снова хотел спросить д’Артаньяна, как вдруг из-за его спины послышался страшный шум, и на дороге со стороны леса показалась фигура совершенно исполинского вида, а ночь придавала ей облик вовсе сверхъестественный.
Новоприбывший бесцеремонно растолкал стоявших вокруг д’Артаньяна людей.
— Что за драка без меня, — рявкнул он по-французски, и на д’Артаньяна вдруг повеяло чем-то родным, поскольку сказано это было с тем милым беарнским акцентом, который невозможно ни с чем спутать, и который был свойствен ему самому (хотя он его старался всячески скрывать, особенно сейчас, когда выдавал себя за женевца).
Новоприбывший яростно сопел, его глаза сверкали в темноте.
— А, — снова проревел он, глядя на д’Артаньяна, — лазутчик Хмельницкого! Сейчас ты у меня заговоришь!
— Но месье, — запротестовал гасконец, — я вовсе не лазутчик. Я инженер из Женевы. Я еду на восток к князю Вишневецкому…
— С каких это пор козаки изъясняются по-французски? — вновь загрохотал великан.
Его товарищи ответили ему взрывом хохота.
— Дорогой Исаак! Вы же слышали, месье утверждает, что он инженер и вовсе не козак, а швейцарец, — сказал француз, который до сих пор молчал.
— И вы, Анри, готовы поверить всему, что он скажет? — не унимался исполин по имени Исаак.
— Господь хочет, чтобы между людьми царило доверие и взаимопонимание, — несколько театрально произнес тот, кого звали Анри.
— Думаю, — меланхолично сказал тот, кто, очевидно, был Арманом, — скоро все выяснится, поскольку князь Вишневецкий находится совсем недалеко отсюда — в Збараже.
— Ох, в этом я сильно сомневаюсь, — заметил Анри, — князь Доминик и князь Иеремия на дух друг друга не переносят, и я не думаю, что из-за такого пустячного дела Заславский будет посылать гонца в ставку Вишневецкого.
— Да и князь Александр Конецпольский, коему мы имеем честь служить, также не в самых прекрасных с ним отношениях, — добавил успевший несколько успокоиться Исаак.
— Согласен, — сказал Арман. — Тем более, не столь существенно, является ли этот месье инженером, которого нанял князь Вишневецкий, а важно то, не является ли он при этом шпионом гетмана Хмельницкого.
— Господа…, — начал было д’Артаньян, но в это время военный, который первым начал с ним разговор, и который, судя по всему, был немцем, что-то вполголоса сказал Арману, на что тот отрицательно покачал головой.
Немец, видимо, остался этим недоволен, он выкрикнул какое-то ругательство на своем языке, бросил злобный взгляд на французов, включая д’Артаньяна, сделал знак своим людям, к которым, как оказалось, относились и татары, и вся кавалькада удалилась в том направлении, откуда она прибыла за четверть часа до этого.
— Господа, я все поясню, — снова примирительно начал д’Артаньян. — Я инженер, швейцарский, я должен поступить на службу к князю Вишневецкому. И, если князь действительно находится недалеко отсюда, то я бы вас очень просил, милостивые государи, позволить мне ехать дальше.
Быстрый ум д’Артаньяна подсказывал ему, что эти французы, да и любые другие слуги князей Заславского и Конецпольского, не смогут проследить, действительно ли он поедет в расположение Иеремии Вишневецкого, учитывая враждебные отношения этих двух вельмож к магнату.
На самом деле он и представить себе не мог, что князь Вишневецкий находился так близко. Окажись главнокомандующий Доминик Заславский в более дружеских отношениях с Иеремией Вишневецким, все могло бы кончиться намного хуже. А если бы он попал в руки людей самого Вишневецкого? От этих мыслей д’Артаньяну стало совсем не по себе. Но, похоже, пока все складывалось для него не так уж плохо.
— Что ж, вполне возможно, — меланхолично проговорил Арман, который, казалось, был главным среди этих троих, или же, по крайней мере, двое других негласно предоставили ему право говорить и от их имени, — то, что вы нам рассказали — правда. Но отпустить вас так просто мы никак не можем.
«Черт возьми, неужели его все-таки арестуют? Насколько? Надолго? А если его разоблачат? Нет, это невозможно. Но он, безусловно, потеряет уйму времени, этого драгоценного времени, за которое Хмельницкий может быть разбит, может уйти обратно в свои татарские степи — ищи его потом как ветра в поле», пронеслось в голове д’Артаньяна.
— Господа…
— Месье… как вы сказали, ваше имя? — поинтересовался Арман.
— Э-э… Планше. Меня зовут Планше, — сказал д’Артаньян, вдруг вспомнив, что не называл раньше своего имени, и от этого ему вдруг стало тревожно.
— Так вот, месье Планше, вам придется проехать с нами. В ставку командующего армией князя Заславского. Если вы честный человек, господин Планше, вам нечего опасаться. По коням! — крикнул он, давая тем самым понять, что разговор окончен.
Теперь все снова были верхом, включая д’Артаньяна, чья лошадь все это время мирно паслась неподалеку, как будто ничего необычного не происходило.
Французы (впрочем, для его сопровождающих д’Артаньян по-прежнему был швейцарцем) двинулись по дороге, на которой произошла эта странная встреча.
Начинало светать. Лошади ехали рысью, иногда переходя на шаг.
— Скажите, господин Планше, — начал Исаак, который, как явствует из приведенного выше описания, был огромного роста и имел могучую фигуру, — мы могли с вами видеться где-то раньше? Бывали ли вы, к примеру, в Париже?
— О да, безусловно. Париж — прекрасный город и, наверное, любой хотел бы пожить в нем хотя бы немного, как это довелось мне. И я уверен, что, куда бы потом вас ни занесла судьба, Париж всегда, до конца дней останется с вами, — с чувством ответил д’Артаньян.
Надо заметить, что сейчас он говорил совершенно искренне.
— Знавал я одного Планше, — продолжал гигант. — Славный малый. Служил в Пьемонтском полку, потом вышел в отставку. Он стал кондитером, дела его шли неплохо, когда я встречал его в последний раз. У вас, случаем, нет родственника-кондитера в Париже?