— Обещаю. Вот вам моя рука, — воскликнул д’Артаньян. Он снова чувствовал себя мушкетером, предвкушение сражения пьянило его.
Атос пожал протянутую руку д’Артаньяна, двое других мушкетеров положили свои правые руки сверху.
— Местным жителям сложно произносить наши имена, — продолжал Атос, — поэтому в польской армии мы известны как Атос, Портос и Арамис. Не знаю, как сложится дальше, но пока: Атос, Портос, Арамис, д’Артаньян! Вперед! — негромко сказал он.
— Ну, что же, вы будете благоразумными? — нетерпеливо крикнул главный немец.
— О, да, мы — само благоразумие! — насмешливо ответил Арамис.
— Тогда почему шпаги до сих пор в ваших руках?
— Потому что мы атакуем. Защищайтесь, господа! — алчно произнес Портос.
— Scheiвe [6], — воскликнул немец. — Вы об этом пожалеете!
Ответом ему был беззаботный смех мушкетеров.
Французы и немцы ринулись навстречу друг другу.
У Портоса и Атоса оказалось по два противника, у Арамиса и д’Артаньяна — по одному.
Впрочем, Арамис довольно быстро расправился со своим немцем — он его ранил в бедро, и тот прекратил сопротивление.
Мушкетер оглядел поле брани и принял решение помочь Атосу, которого один из немцев уже успел ранить в руку. Помощь подоспела вовремя, так как раненому, даже такому мужественному человеку как Атос, было сложно справиться сразу с двумя.
Арамис, несмотря на некоторую женственность облика, проявлял истинные чудеса фехтовальной техники. Он довольно быстро победил и второго своего противника, также ранив его.
Теперь он решил помочь Портосу, который из-за грузности начал понемногу уставать. Его лицо покраснело и стало мокрым от пота, дыхание стало чаще. Однако, оставшись один на один с немецким гвардейцем, Портос, к которому, похоже, быстро вернулись силы, сделал резкий выпад и отправил его на землю.
Оставались теперь только Атос с д’Артаньяном и их противники. Гасконец дрался с командиром. Тот был неплохим фехтовальщиком, но д’Артаньяну он не мог доставить больших хлопот. Гасконец чувствовал это, а потому сбавил темп, навязав противнику свою манеру фехтования и наслаждаясь теперь этой игрой. Атос, чья рана не была серьезной, уверенно теснил своего соперника, который, однако, хладнокровно оборонялся.
— Сдавайтесь, господа, — прорычал, отдуваясь, Портос.
— Да, господа, будет лучше, если вы прекратите сопротивление, — пропел Арамис.
Немцы фехтовали грамотно, но все же им было далеко до французских мушкетеров, хоть и бывших, но, как известно, бывших мушкетеров не бывает. Кроме того, немцы известны своим благоразумием, а потому они согласились сдаться, предотвратив таким образом бессмысленное кровопролитие.
Французы не стали забирать у них шпаги — все же они были из одной армии, хотя немцы состояли при князе Владиславе Доминике Заславском, а Атос, Портос и Арамис, как они стали себя именовать вслед за поляками, входили в личную свиту князя Александра Конецпольского.
Глава четвертая. В замке князя Конецпольского
Немцы ретировались с поля битвы подавленные и угрюмые. С ними было заключено соглашение о неразглашении всего, что произошло на лесной опушке, при этом пленник оставался у французов.
— Несмотря на то, что вы оказали нам неоценимую услугу, мы будем вынуждены доставить вас в расположение польских войск, — сказал Атос, когда все четверо французов ехали по лесной просеке.
— И все-таки, если вы назвались чужим именем, значит, вам есть что скрывать. Что же это? — непринужденно поинтересовался Арамис.
— Друзья, я надеюсь, я могу вас теперь так называть. Я с огромным удовольствием рассказал бы вам все. Все, что знаю. Но это — не мой секрет, — твердо сказал д’Артаньян.
— Это секрет Мазарини, не так ли? — вновь спросил Арамис.
— Это государственный секрет, а, значит, — секрет Его Величества и Ее Величества, — уклончиво ответил гасконец.
Атос лишь печально вздохнул.
— Вы не инженер, мой друг. Значит вы шпион — другого объяснения просто не находится, — присоединился к беседе Портос.
— Поверьте, — сказал Атос, — нам абсолютно все равно, что вы делаете в этой Богом забытой стране, но вот князю Заславскому это вряд ли будет безразлично.
— И князю Конецпольскому тоже, — добавил Портос.
Некоторое время всадники ехали молча.
— Да, у меня действительно есть задание от кардинала Мазарини, первого министра Франции. Мне необходимо тщательнейшим образом изучить ситуацию в Речи Посполитой и с подробным донесением вернуться назад. Если, конечно, к тому времени я буду еще жив, — д’Артаньян попытался пошутить.
— Предполагает ли ваша миссия посещение ставки Хмельницкого и его козаков? — спросил Арамис.
— Это не исключается, — вновь уклончиво ответил д’Артаньян.
— А вот об этом я не стал бы распространяться, когда мы прибудем в замок, — захохотал Портос.
Остальные охотно разделили его веселье.
— Мы поручимся за вас, но обещайте, что не сбежите. Уверяю, скоро вы узнаете всю обстановку, что называется, из первых рук, — сказал Атос, когда смех утих.
— Хотя бы неделю-другую, — подмигнул д’Артаньяну Портос. — Скоро возобновится война, и тогда… Надеюсь, вы меня понимаете? — он хитро посмотрел на нового друга и пришпорил коня. Остальные мушкетеры поспешили за ним.
— Обещаю, — крикнул д’Артаньян, подстегнув свою лошадь, пытаясь не отставать.
Польская армия расположилась в Глинянах, многие военные еще оставались во Львове, который служил неким перевалочным пунктом для прибывающих полков. Князь Доминик Заславский большую часть времени находился в своем замке, где постоянно устраивал пиры, но иногда наведывался и в расположение войск.
Князь Александр Конецпольский также в основном жил в своих имениях — в Бродах или, как в последнее время, в Подгорцах, где пару лет назад имел честь принимать покойного короля с супругой (которая, к счастью, здравствовала и поныне).
Тем временем, к Глинянам подтягивались все новые и новые войска. Были здесь и гусары, и драгуны, были валашские и татарские конники. Прибыли полки немецкой отборной пехоты. Из артиллерии было не менее ста пушек.
Всего полякам удалось собрать тысяч тридцать войска, может чуть больше. Еще — до десяти тысяч — были наемники, в основном немцы. Но в два раза больше солдат было здесь всякой обслуги — только девиц тысяч пять. Можно было подумать, что шли приготовления к грандиозной свадьбе, а уж никак не к войне.
Вояки пьянствовали с утра до ночи и с ночи до утра, после наступления темноты начиналась пальба из тысяч мушкетов. Хмель (имеется в виду не Хмельницкий, известный под этим именем у поляков, а вино и горилка) дурманил рассудок, подогревал и без того бурную кровь, провоцируя ссоры. А поутру в каждом полку не досчитывались по нескольку воинов, чаще всего, самых смелых и отчаянных.
Офицеры не уставали хвастаться друг перед другом нарядами, лошадьми, каретами, количеством сопровождающей их челяди. Шляхта выставляла напоказ (у кого было, что демонстрировать) все свои драгоценности — рубины, брильянты, шелка, бархат.
Но над всей этой вакханалией витал дух войны, и все понимали, что совсем скоро праздник сменится бойней, и далеко не все в ней уцелеют, а потому буйство, обжорство и пьянство возобновлялись с новой силой, и никто не хотел останавливаться, никто не хотел думать о дне грядущем.
Однако военачальники понемногу начинали проявлять беспокойство. Дисциплина ухудшалась с каждым днем, и вернуть ее под контроль можно было только во время реальной военной кампании. А она все никак не начиналась.
К концу дня французы добрались до Подгорцев. Замок располагался на краю большого плато и хорошо просматривался с дальнего расстояния. Крепость, выполненная в форме квадрата, возвышалась над речной долиной, ее окружали сады и виноградники, что так напоминало Италию, родину Андреа дель Аква, который и спроектировал это прекрасное произведение искусства, сочетавшее в себе черты ренессанса и барокко. Красоте окрестностей в полной мере соответствовали роскошь и изящество внутреннего убранства — не зря король Владислав был так искренне поражен великолепием замка.
Проект фортификационных укреплений создал француз Гийом Левассер де Боплан, хорошо известный и другими своими трудами в Речи Посполитой в ту пору. Очевидно, что д’Артаньян, когда сочинял свою легенду, думал, в первую очередь, об этом славном сыне Галлии.
Друзья въехали в замок через большую арку с двумя колоннами. Если бы они проезжали здесь в дневное время, то наверняка бы заметили надпись на портике: Corona militum labores est victoria, victoria est triumphum, triumphum est feriatum [7]. Впрочем, надпись эту не видел лишь д’Артаньян, поскольку Атосу, Портосу и Арамису она была давно знакома.
Семья Конецпольских действительно могла похвастаться громкими победами. Дед князя, также носивший имя Александр, под началом Стефана Батория участвовал в Ливонской войне против Московии. Затем прославился обороной Кракова, который осаждали австрийцы. Его отец, Станислав Конецпольский, тоже принимал участие в военных кампаниях против Москвы, воевал против турок (у которых побывал в плену), шведов, подавлял восстание в Украине.
Теперь и его сыну предстояло отметиться на военном поприще. Что до отдыха, обеспеченного победами и триумфом предков, то в нем молодой хозяин замка знал толк, и в этом занятии мог уступить, пожалуй, только Доминику Заславскому.
Князь Александр Конецпольский был приятным молодым человеком, примерно одних лет с Атосом и Арамисом, однако ему не удалось избежать налета напыщенности и высокомерия, которые свойственны польской шляхте.
Мушкетеры рассказали князю о встрече с д’Артаньяном на лесной просеке, о ссоре с немцами, однако умолчали о некоторых подробностях, о чем договорились заранее, пока ехали к замку.