Со стороны казалось, что у нее все прекрасно. Она же Марика Януш, ни дня без работы, один проект сменяется другим, песни входят в хит-парады, ей дают награды и за актерскую работу, и за музыку! И одна лишь она знала, что на самом деле ее личная дорога перевалила через вершину холма и теперь идет вниз.
– Такие, как я, – куколки, – горько усмехнулась Марика. – Мы ценнее всего, пока мы юные и свежие. Пока нас можно засунуть в любую сцену с обнаженкой, и это принесет деньги. Как бы я ни старалась, меня не воспринимали как глубокую актрису, мне не доверяли серьезных ролей. А как я должна была доказать, что я их достойна, если мне не позволяли даже попробовать?
В музыке ситуация складывалась примерно так же: чем меньше на Марике было одежды в клипе, тем больше времени она получала в эфире. Подвох в том, что этой нехитрой стратегией пользовались очень многие певицы – и ей на смену уже подкрадывалось новое поколение, а она так и не сумела ничем запомниться. Если бы завтра вместо Марики Януш по радио мурлыкала какая-нибудь Софочка Рублик, слушатели этого по большей части не заметили бы.
Когда Марике исполнилось тридцать, она стала замечать, что ей предлагают все меньше ролей, а музыкальные продюсеры при встречах улыбаются ей все менее искренне. Но тогда это было не критично, и она смогла убедить себя, что ей просто чудится, явление временное. Однако еще через пять лет «временное явление» стало постоянным, а когда Марика отпраздновала сорокалетие, ждать предложений стало бесполезно, ей приходилось самой звонить старым знакомым и униженно выпрашивать у них работу.
– Но ты же постоянно снимаешься! – не выдержала Майя.
– Потому что постоянно звоню.
– Я не понимаю… Ты такая красивая! Ты даже не выглядишь на сорок!
– А какая разница? Я не выгляжу и на двадцать – при том, что у любого продюсера под рукой хватает двадцатилетних. Я сопротивлялась этому знанию, сколько могла, и все же в какой-то момент стало очевидно: я не сумела построить карьеру мечты. Я стала узнаваемой – и только. Если бы я перестала появляться на экране, меня бы забыли за… сколько? Месяц, год? Не больше. Я понятия не имела, где выход, возможен ли он…
– И тогда ты встретила Германа?
– Нет. Тогда я встретила Алису.
Майя не ожидала услышать это имя, но мигом насторожилась. Она прекрасно помнила, что со смерти Балавиной и начались все беды. Возможно, получится добыть даже больше данных, чем она планировала!
Оказалось, что женский клуб внутри «НФ» основала именно Алиса. Она понимала, что есть проблемы, которые не обсуждают всем сообществом, те самые, которые требуют доверия и поддержки. Она пересеклась с Марикой на семинаре по профессиональной эффективности, на который актриса записалась в отчаянной попытке спасти свою карьеру.
Алиса не предлагала ей быстрых решений, не давила и не ограничивалась пустым состраданием, тем самым, которое существует только на словах. Она готова была выслушать и понять, это уже много. Потом она рассказала Марике про такую вот группу поддержки.
Марика ценила ее, это чувствовалось. Она до сих пор не могла говорить о погибшей приятельнице без слез, и Майя, у которой хватало вопросов, так и не осмелилась их задать, ей показать, что сейчас это будет слишком жестоко.
– Герман появился позже, и многие отнеслись к нему так, как ты сейчас, – настороженно, – пояснила Марика. – Но я просто прошу тебя дать ему шанс. Может, тебе доводилось слышать, что некоторые девочки заводят с ним… отношения.
– Не доводилось, теперь вот услышала, и звучит… совсем не маньячно!
– Иронизируешь? Ну, я это понимаю, со стороны смотрится и правда банально до тошноты. Но это их личные дела с Германом, я тебе клянусь, что с тобой он просто поговорит. Ты ведь мне веришь?
– Да… Тебе верю.
Майя не могла сказать, что действительно прониклась таким доверием к женщине, которую встретила пару дней назад, но она заставила себя согласиться. У нее не было причин отказываться, да и потом… Если она поговорит с этим Германом, она может добыть какие-нибудь ценные сведения. Разве не ради этого она на все решилась?
Они встретились вечером, после ужина. Майя даже не заметила, как Герман появился в ресторане, он просто подошел к ней, пригласил на беседу. Они уединились на большом балконе второго этажа – здесь были установлены деревянные кресла для отдыхающих. Днем они пользовались такой популярностью, что чуть ли не очередь выстраивалась, да и по вечерам обычно не пустовали. Но сегодня Майя и Герман почему-то оказались тут одни.
Она не возражала, она понимала, что, возможно, придется снова касаться сложных и болезненных тем. Будет лучше, если в такой момент она не обнаружит на своем плече ухо какой-нибудь любознательной бабули…
– Я понимаю, что вызываю у вас беспокойство, – очаровательно улыбнулся ей Герман. – Надеюсь, мне удастся это исправить.
– Беспокойство не такое уж большое.
Тут Майя не соврала. С момента их встречи Герман вел себя галантно, держал дистанцию и вообще к ней не прикасался. Майю это полностью устраивало.
– Марика сказала мне, что у вас сложная жизненная ситуация, – пояснил он.
– Разве сюда приходят те, у кого все замечательно?
– Нет, но Марика об этом знает. Если она выделила вас, должна быть причина.
– Я обязана говорить об этом?
– Ни в коем случае! Просто мне показалось, что, если вы расскажете, вам станет легче… Ведь в первый раз стало?
Ей не хотелось говорить, и прошлый раз ей точно не понравился. Если бы она была обычной клиенткой, Майя отказалась бы. Но ей нужно было расположение этого человека, его доверие… А у нее в арсенале не было ничего, кроме искренности.
Проходить через это снова оказалось чуть легче, чем ожидала Майя. Герман был действительно хорошим слушателем, он не позволил себе ни одного замечания, ни одного сального взгляда… Да дело даже не в этом. Просто, когда он смотрел на нее, она чувствовала, что ему не плевать. Она даже не заметила, когда он взял ее за руку, к этому моменту она уже плакала. К тому же в его жесте не было ничего интимного, просто дружеская поддержка, так что одергивать руку Майя не стала.
Ее рассказ не превратился в монолог, Герман задавал ей вопросы. Причем у нее не было ощущения, что ему просто нужно подать голос. Он очень тонко чувствовал ее эмоции, он понимал, как трудно ей было… Марика сказала про него правду: рядом с ним действительно создавалось ощущение, что он способен помочь.
– Прошел год, не так ли? – спросил Герман, когда Майя взяла паузу, чтобы вытереть слезы. – Как вы чувствуете себя сейчас?
– Лучше, чем было, это точно, потому что хуже невозможно.
– Но вы не можете сказать, что все в норме?
– Так разве ж прежняя норма возможна? – рассмеялась Майя. – Очень сильно сомневаюсь в этом! Я пытаюсь понять, что для меня норма теперь.
– Думаю, это вполне здоровое поведение… А в чем вам видится эта норма?
– Да в том же, в чем и всем… Я учусь: вернулась в универ, научилась водить машину. У меня есть работа, и она мне нравится. Я даже не шарахаюсь от незнакомых людей по вечерам, хотя, если совсем уж честно, случается. Ну и я надеюсь, что у меня получится построить отношения…
– Вы покраснели, – мягко улыбнулся Герман. – Я так понимаю, вы говорите не об абстрактных отношениях, у вас кто-то есть на примете?
– Ну… в некоторым смысле, – признала Майя. Она помнила, что, вообще-то, познакомилась с Германом только сегодня. Но ее не покидало чувство, что рядом с ней друг, знающий ее много лет. – Там все сложно.
– А когда все было легко в любви?
– Я не говорила про любовь!
– Говоря об отношениях без любви, не краснеют. Тогда это уже бизнес! Что вас смущает?
– Меня – ничего… Но мне кажется, что смущает его… многое. Вы понимаете, что именно.
Он действительно понимал. Когда Майя устраивалась в кресле поудобней, шаль, в которую она куталась, сползла с плеч и шеи, открывая шрамы на коже. Самые страшные на шее… из тех, которые видно. Майя пыталась прикрыть их ожерельем, сделанным на заказ, но окончательно спрятать все равно не могла. И это ведь не самые уродливые из тех, что оставила та ночь!
Герман не удержался, взглянул на ее шею, но ему хватило такта быстро отвести взгляд.
– Я знаю, о чем вы.
– Человек, который мне нравится… он хороший человек. Я не думаю, что он может обвинить меня в случившемся, он добрый… Но меня не покидает чувство, что он просто не способен преодолеть барьер, который создают эти шрамы… Я знаю, что приписываю ему свои мысли, и это глупо…
– Это совсем не глупо, Майя, – покачал головой Герман. – Мне тяжело это говорить, но, полагаю, вы правы.
– Что?.. Нет! Вы ведь этого не знаете, и он действительно добрый…
– Я верю, что человек, о котором вы говорите, и правда хороший. Жизнь научила вас разбираться в людях, вы не ошиблись бы в нем. Но порой быть умным и добрым недостаточно. Вы хотите от него любви, Майя, а любовь предполагает и сексуальное притяжение. Он знает о вашем прошлом, не так ли?
– Да… Он все знает.
– И не его вина, что он не может преодолеть этот барьер. Умом он наверняка понимает, насколько вы замечательная, сильная… уникальная! Но если его тело не способно почувствовать к вам притяжение как к женщине, что он может с этим сделать? Что от него зависит?
Майя только-только успокоилась, пообещала себе, что больше не заплачет… Напрасно, конечно. Слезы вернулись мгновенно, скользнули по щекам тоненькими ручейками, и она даже не пыталась их сдержать.
– То есть, вы… вы считаете, что все безнадежно?
– С этим человеком – да. Это не его вина и не ваша, просто так получилось. Он ведь вам друг, не так ли?
– Да, он… Он очень помог мне, когда все случилось.
– Следовательно, он знаком с вами минимум год. И если за это время он не предпринял никаких усилий, чтобы сблизиться с вами… Вы ведь знаете, что это означает, Майя?
Она действительно знала… Принимать такую правду не хотела, отворачивалась, сколько могла, но вечно убегать не получится.