[45].
Во-вторых, пока ускорение получилось во многом за счет роста производства ненужной продукции. Характерен, например, вывод, к которому пришел автор статьи «Советская экономика на переломе», опубликованной в журнале «Коммунист»: в двенадцатой пятилетке «по многим видам продукции рост запланирован выше реальных потребностей»[46]. Действительно, рост без разбора, рост производства всего и вся, рост ради роста — разве это то, что нам сегодня нужно?
В то же время заметно ухудшилось положение многих промышленных предприятий, попавших в тиски между двумя взаимоисключающими требованиями: с одной стороны, гнать, не считаясь ни с чем, вал (вернее, товарную продукцию), с другой — подстраиваться под госприемку и соответственно обеспечивать непривычный пока для них уровень качества выпускаемой продукции. Это породило дурную цепь взаимосрываемых поставок: предприятия не могут получить в необходимых объемах комплектующие изделия от своих поставщиков и, в свою очередь, не могут выполнить и свои обязательства по поставкам перед потребителями собственной продукции. Результаты работы предприятий, перешедших на самофинансирование с начала 1987 года, оказались не лучше, а кое-где и хуже, чем у прочих. Заводы залихорадило, увеличились простои, снизились заработки, в печати опять послышались голоса (причем не только руководителей, но и рабочих) о необходимости возврата к «твердой руке». В то же время вновь стали расти непроданные запасы никому не нужной продукции, но теперь уже не только некоторых товаров народного потребления, но и средств производства (например, тракторы и комбайны).
В-третьих, широко распространилось мнение (может быть, связанное с возросшими ожиданиями людей), что положение на рынках продовольствия и товаров широкого потребления в последнее время не только не улучшилось, но даже ухудшилось. Очереди в магазинах и пустота на прилавках сохраняются по-прежнему: производство продовольствия из государственных ресурсов выросло незначительно, качество отечественного ширпотреба не изменилось, импорт (включая даже такие товары первой необходимости, как чай и кофе) заметно снизился.
Декларированное право реализовать на рынке всю сверхплановую и до 30 процентов плановой продукции, предоставленное совхозам и колхозам три года назад, не привело на деле ни к каким результатам. Республиканские и областные агропромы продолжают расписывать всю продукцию хозяйства, вплоть до последнего огурца, так что продавать на рынке им фактически нечего. Некоторые сугубо административные начинания вроде ярмарок с колес, будучи сплошь и рядом в убыток сельскохозяйственным производителям, идут лишь из-под палки и могут скоро исчезнуть сами собой (конечно, они дали определенный эффект, но этот эффект был достигнут не на экономической основе, и потому он не может не быть временным). Головотяпская, а возможно, и злонамеренная борьба против приусадебных участков, продажи продукции в других, «чужих» районах привела во множестве мест лишь к оскудению и без того небогатых колхозных рынков: на краснодарском рынке, например, в 1987 году из 1200 мест пустовало 500. Запуганный местными властями и тяжелейшими трудностями организации (бумажная волокита, поборы, враждебность милиции, невозможность нормального снабжения), индивидуально-кооперативный сектор в мелком производстве и сфере услуг не смеет пока поднять голову, и ждать от него какой-то серьезной отдачи в скором времени вряд ли было бы реалистично.
В-четвертых, среди населения усиливаются различного рода опасения, связанные с дискуссией в печати относительно некоторых намеченных экономических мер, прямо затрагивающих социальную сферу.
Вполне понятны, например, опасения, что центральный вопрос перестройки — реформа цен и как следствие ее возможное повышение их на целый ряд продовольственных товаров и коммунальные услуги — будет решен со значительным ущербом для массового потребителя, что государственные органы не удержатся от традиционного для них соблазна решить эту проблему за счет интересов населения, что они, наконец, просто в силу торопливости не успеют подготовить и провести реформу цен так, чтобы обеспечить соответствующую компенсацию мало- и среднеоплачиваемым слоям трудящихся, пенсионерам, студентам, лицам, живущим на различные пособия, и т. д. Усиленно циркулируют слухи о возможной денежной реформе и соответственно о конфискации определенной части вкладов в сберкассах. Людей пугает также перспектива закрытия предприятий, которые не выдержат полного хозрасчета и новых требований к качеству, более жесткой (уже не административной, а экономической) дисциплины на предприятиях, необходимость переквалификации или перемещения в другие районы, возможные потери в заработках. Успех перестройки сулит пока мало хорошего многим из тех 18 миллионов больших и малых работников управления, которые сейчас имеются в стране. Социальное и имущественное положение какой-то части из них может быть основательно подорвано наметившимся курсом на сокращение как центрального, так и местного аппарата. А это ведь тоже наши люди, и их тоже можно и нужно понять.
В-пятых, в последнее время привлекают особое, повышенное внимание наши успехи и неудачи в борьбе с подлинным национальным бедствием страны — пьянством.
Несмотря на то что достигнуты определенные результаты в этой борьбе (в частности, снижение производственного травматизма и «пьяной» преступности), нельзя не видеть, что мы здесь пока еще только в начале пути. Первый этап этой борьбы прошел в целом успешно. Но вызывает тревогу то, что пьянство в массе своей начинает, по-видимому, приспосабливаться к новым условиям и принимает сегодня новые, нередко еще более безобразные формы — такие, как потребление химических препаратов, моющих средств, токсикомания и т. п.
Одновременно становится все более очевидно, что государство шаг за шагом втягивается в самогонную войну с населением. Эту изнурительную войну оно выиграть не может: простота кустарного производства, выгода и масштабы потребностей в спиртном делают в конечном счете безнадежными любые мыслимые противодействующие усилия органов МВД. К каждому деревенскому дому, а теперь и к каждой городской квартире не приставишь же милиционера. Судя по мировому опыту, мы сегодня уже на пороге массового промышленного производства подпольного спиртного (как в Америке 20-х годов), а это значит, что мы, возможно, и на пороге серьезной вспышки организованной преступности, ибо сегодняшняя прибыль на самогоне оправдывает — даже чисто статистически — любую степень риска.
Административные меры борьбы с пьянством, по-видимому, уже дали все или почти все, что они могли дать. Борьба с ним вступает в новый этап, и важно не проглядеть эту перемену. Борьбу сегодня необходимо перенести прежде всего в экономическую и социальную плоскости. Многие сейчас испытывают разочарование в низкой результативности принимаемых мер. Спрашивается: а чего же мы ожидали? Неужели мы действительно верили в скорый результат? Спаивание населения продолжалось шестьдесят лет, и реально ли надеяться, что сложившуюся психологию и образ жизни целого народа можно поломать за год-два?
По моим оценкам, если на рубеже 80-х годов две трети доходов от спиртного получало государство и одну треть — самогонщики, то сегодня (при сохранении общего душевого уровня потребления спирта) мы добились лишь того, что поменяли эту пропорцию на прямо противоположную. Но, отдав доход от спиртного самогонщику, государство за два последних года пришло к резкому усилению несбалансированности бюджета, дефицит которого сегодня покрывается таким в высшей степени опасным, нездоровым средством, как печатный станок.
Следует подчеркнуть, что с точки зрения чисто финансовой техники таких нелепостей — чтобы отдать фактически добровольно законные государственные доходы самогонщику! — в истории начиная с шумеров насчитывалось немного. Для Америки, в частности, сухой закон был, как известно, тоже нравственным экспериментом, закончившимся, однако, полной неудачей. Но он при этом затрагивал преимущественно доходы частных компаний, производивших спиртное. Акцизные сборы от спиртного в американском федеральном бюджете того времени играли относительно второстепенную роль.
Общественный климат в нашей стране за последние три года изменился. Изменился в принципе. Но многие у нас пока еще не понимают, что никакой реальной альтернативы перестройке нет, что в экономическом смысле мы пока еще не отошли от края пропасти. Печать в основном занята пропагандой успехов, во многом мнимых, и это сглаживает, стирает остроту стоящих перед страной задач. Ни в народе, ни в руководящих слоях далеко не все еще осознали серьезность положения. Чувство успокоенности, равнодушие, уверенность в том, что все как-нибудь образуется само собой, порождают у многих вопрос: а зачем вообще мы это все затеяли? Немало людей еще не поняли, что иначе мы окажемся на обочине истории, превратимся в слаборазвитую страну, что иначе нашу революцию в конце концов задушат.
Обнадеживает, однако, то, что пока еще кредит нового курса в народе в целом весьма высок, особенно в среде интеллигенции. Но, учитывая, что политика перестройки началась уже три года назад, естественно, задаешься вопросом: на сколько хватит этого кредита? По-видимому, речь может идти о двух-трех годах, после чего можно ожидать поворота в настроениях масс — разочарования, апатии, растущего недоверия к намеченному курсу.
Нужен успех, видимый успех — успех не когда-то, а в ближайшее время. Этот успех уже мог бы быть достигнут, если бы сознательное (или бессознательное — что не легче) сопротивление перестройке, особенно на селе, не парализовало подобную возможность. Не исключено, что, если нам не удастся добиться в ближайшие годы чего-либо существенного, ощутимого всеми, судьба перестройки может оказаться под угрозой.
Думается, что прежде всего необходимо несколькими крупными акциями поломать складывающееся сегодня в народе убеждение, что места сильнее Москвы и что некоторые центральные ведомства сильнее ЦК КПСС.