Пролог, в котором все ещѐ живы
18 лет назад
Если бы Гале предложили назвать самый счастливый момент в жизни, она выбрала бы именно этот.
Тѐплый летний вечер. Просторный светлый кабинет. Огромное кресло, в которое можно забраться с ногами. В соседнем кресле сладко сопит дочь — где играла, там и уснула. А за столом любимый муж, обложившись заметками и книгами, увлечѐнно переписывает своѐ исследование начисто. В третий, кажется, раз. Или в четвѐртый.
У Ри был ужасный почерк, Галя не раз предлагала ему помощь, но он упрямо отказывался. Может, и правильно делал. Потому что несмотря на категоричные Ну, теперь точно всѐ идеально! во время каждого переписывания периодически раздавалось Как я мог забыть? и Какой же я идиот! Всѐ не так!
Но в этот раз работа проходила в полной тишине, лишь изредка прерываемой шелестом бумаги. Под этот шелест и самой хотелось что-то писать, поэтому Галя пристроила на коленях толстую тетрадь, на обложке которой размашисто значилось Дневник.
На самом деле это был не совсем дневник. Скорее, сборник писем, адресованных Нине, но так и не отправленных. Там, в письмах, было всѐ: про жизнь и любовь, про Исток и магию, про Ри и Алинку. И про то, как ужасно, безумно Галя соскучилась по сестре. Всѐ-таки три года не виделись, а раньше почти не расставались.
Но ничего, совсем немножко осталось! В столе уже лежало разрешение на выезд из Истока — свеженькое, со всеми необходимыми подписями и печатями. Отправиться на родину можно было хоть сегодня, они и собирались сегодня (вместе с Ри, который не хотел отпускать жену в одиночку), но работа внесла свои коррективы.
Тивасар жаждал видеть семейную чету в лаборатории и отказа бы не принял ни в каком виде.
Галя поморщилась. Начальника она не любила. Благо, пересекаться с ним доводилось не так уж и часто. Обычно его вполне устраивали ежемесячные отчѐты об
исследованиях. А тут вдруг нате вам: срочно, на ночь глядя, да ещѐ и секретно. И что
только этому хмырю понадобилось? И главное: удастся ли управиться с этим до завтра? Потому что завтра — точно домой! И на несколько дней! И никто не помешает!
— Я закончил! — объявил Ри, припечатав ладонью стопку листов. Хлопок вышел такой гулкий, что в шкафу звякнули стѐкла.
— Тихо ты, ребѐнка разбудишь, — шикнула Галя. Соскользнула с кресла, подошла к столу, с любопытством уставилась на почти аккуратные записи. — Совсем всѐ? То есть, до конца?
— Теоретически — да. А практически… Пока не попробуем — не узнаем. Так что надо поймать братишку за хвост и проверить.
— Думаешь, он согласиться?
— Уверен, что нет. — Ри вздохнул. — Но, может, поймѐт, что это для его же блага и безопасности.
Галка многозначительно хмыкнула. С еѐ точки зрения, слово безопастность Ракун вообще ни разу не слышал, более безалаберного человека найти было сложно. Но не насильно же над ним эксперименты проводить!
С другой стороны, лучше над ним, чем над дочерью. В дверь осторожно постучали.
— Да, Марина, заходите, — махнул рукой Ри, торопливо сгребая в одну кучу рассыпанные по столу бумаги, все вперемешку: черновики, чистовики, случайные записки
и даже утреннюю газету.
В кабинет просочилась няня, умилѐнно посмотрела на спящую в кресле Алинку и осторожно подхватила малютку на руки.
— Какая же она хорошенькая! И как на вас похожа, господин Эллерт. Дочка действительно удалась в отца: темноволосая, кареглазая, безумно
обаятельная. И совершенно неугомонная. Тем приятнее были моменты, когда этот маленький ураган внезапно затихал, превращаясь в обычного ребѐнка.
— Там брат мой не появился? — мимоходом поинтересовался Ри, запихивая рассыпающуюся стопку бумаги в сейф. Туда же отправился выдернутый из рук Гали дневник, хотя уж в нѐм-то точно не было ничего секретного.
— Нет, как ушѐл после обеда, так пока не возвращался.
— Если вдруг увидите его, передайте, чтоб меня дождался. Или нет, лучше ничего не говорите, а то точно сбежит. И спокойной ночи вам с Алинкой. Надеюсь, она будет вести себя хорошо.
Судя по вздоху няни, она тоже надеялась на это, но не особо верила. Хотя пока что малышка вела себя на редкость мирно, и Марина, поудобнее перехватив свою подопечную, покинула кабинет. А его хозяин, захлопнув сейф, повернулся к жене:
— Готова?
— Всегда готова, как пионер, — хихикнула Галя.
— Тогда пошли, — муж галантно предложил ей руку и улыбнулся. Улыбка у него была удивительная, тѐплая и светлая.
И вечер был тѐплый и светлый.
И на душе у Гали было тепло и светло. И казалось, что так будет всегда.
До взрыва в лаборатории оставалось два часа.
Глава 1, в которой у Алины ничего не получается
Коралина подошла к окну и стала смотреть на дождь
(Нил Гейман, Коралина)
Дождь шѐл уже третий день — то лил, как из ведра, то едва моросил, но не прекращался ни на минуту. Настроение было под стать погоде: хмурое, слезливое, осеннее.
Тем не менее на дворе был март.
Здешний март.
Март в Истоке наступал после весеннего равноденствия, так что основная его часть приходилась на обычный человеческий апрель. Тут главное было не перепутать его с местным апрелем, который был осенним месяцем. Зато октябрь, например, стоял на привычном месте и даже заканчивался, как положено, Самайном.
Именно по праздникам Алина и ориентировалась первое время, когда переводила даты в нормальный вид и обратно. Потом привыкла, но пометки на календаре так и остались. Под сегодняшним числом, например, виднелась карандашная подпись 1.04.
Первое апреля, день дурака. Идеальная дата для окончания новогодних каникул.
Да, Новый Год в Истоке праздновали весной.
Без ѐлки, без мандаринов, без сугробов! А в этом году — ещѐ и с затяжным дождѐм.
Алина с надеждой выглянула в окно, но дождь никуда не делся.
Фелтингеры тоже.
Шкафоподобным бритоголовым близнецам погода, кажется, нисколько не мешала. Они торчали в парке уже больше часа, поджидая жертву. Из-за этого Алина пропустила занятие по истории, но следующим уроком в расписании стояли основы магических стуктур у долбанного Гатига, прогулять которые было никак нельзя! Со свету потом сживѐт и к экзамену не допустит!
Нет, на самом деле Гатиг был неплохим старикашкой, и к юной магиссе относился очень тепло. Ещѐ бы не относился, она же ему жизнь спасла! Но на занятиях все прежние заслуги отходили на второй план, и профессор требовал от Алины едва ли не больше, чем ото всех остальных вместе взятых.
С такой наследственностью вы просто не имеете права хлопать ушами на галѐрке!
— заявил преподователь на первом же уроке, заставив девушку пересесть ближе. — Не вздумайте посрамить имя вашего отца, он был одним из лучших моих учеников!
Зато дядя — одним из худших, — пробормотала Алина, обречѐнно переселяясь за первую парту.
Сама она никаких особых талантов в себе не замечала, особенно в местных аналогах программирования. Она и в прошлой-то жизни такие предметы тянула еле-еле, и после обретения магии легче не стало.
Если уж начистоту: стало намного сложнее.
Магия вообще была сложной штукой. Особенно для того, кто родился и вырос в другом мире. И для того, кто не знает собственное имя.
Алина покосилась на часы (до занятия осталось десять минут) и решительно натянула резиновые сапоги и плащ с капюшоном. Сапоги были пронзительно-жѐлтые, плащ — ярко-синий. Ко всей это цветовой какофонии явно требовался красный шарф, но для этого пришлось бы снять зелѐный шейный платок. Впрочем, платок тоже неплохо вписывался.
Хоть какое-то средство от окружающей серости. Ещѐ бы от Фелтингеров средство найти…
Близнецы, как и ожидалось, никуда не делись. Завидев Алину, они довольно осклабились и направились прямиком к ней — один по лужам, второй по газону.
Выглядели они как стереотипные гопники, разве что одеты не в китайский Abibas, а в местный аналог спортивного ширпотреба. Что характерно — тоже с полосочками. В другой момент Алина бы первая посмеялась над такой трогательной любовью
представителей разных миров к похожим шмоткам, но сейчас ситуация к шуткам не располагала.
— Кого я вижу! — радостно провозгласил старший братец (от младшего он отличался свежей ссадиной на левой щеке и татуировкой Прим на бритом затылке).
— Почему так долго? Мы соскучились! — поддержал его младший (ломаный нос и татуировка Сек).
— Мы уже думали, что ты от нас прячешься!
Близнецы наконец-то добрались до Алины и приветственно припечатали еѐ ладонями по спине, да так, что девушка едва не упала.
— Отвалите, а, — сквозь зубы процедила она, надеясь, что ладони были чистые. А то могли ведь и краской вымазать.
До учебного корпуса было не дольше пяти минут через парк. Но эти пять минут требовалось пережить, не растеряв остатки собственного достоинства. И вокруг, как назло, не было никого, кто мог бы приструнить двух великовозрастных идиотов.
Хотя совсем уж идиотами Фелтингеры не были. Для того, чтоб не нападать при свидетелях, мозгов им вполне хватало.
— Ой, какие мы грозные! И что ты нам сделаешь, внешка? Испепелишь взглядом? Братцы, сами о том не зная, оказались неожиданно близки к истине. Испепелить их
Алина очень даже могла. Правда, это было бы последнее действие в еѐ жизни.
Об этом еѐ предупредили весьма однозначно.
Любое постороннее колдовство в Истоке — мучительная смерть. Сразу же. Без вариантов.
Нельзя пользоваться, нельзя упоминать, нельзя снимать кольцо. Никогда. Умирать Алине не хотелось, поэтому она ограничилась тем, что мысленно
пожелала Фелтингерам испепелиться без еѐ помощи. Или хотя бы слегка поджариться.
Ровно настолько, чтоб отпала охота докапываться до первокурсников.
Приставали братцы, конечно, не ко всем, а только к тем, кто не мог дать отпор: к девчонкам, к выходцам из дальних миров, к отщепенцам без связей и влияния. С этой точки зрения Алина была идеальным кандидатом.