Далее — заблуждений множество. Автор Сокровища говорит, что радуга состоит из четырех главных цветов, потому что в ней принимают участие все четыре стихии: огонь, воздух, вода и земля. По его мнению, в воздухе дуют четыре главные ветра с четырех сторон света, «и сталкиваются, и стукаются друг с другом так сильно, что в воздухе родится огонь, и зажигает пары, которые гремят, воспламеняясь».
За объяснением физических явлений, у Брунето Латини следует география всего земного шара. Он говорит, что Азия очень велика и равняется половине всей земли, что она начинается от устья Нила и простирается до того места «где река Фанам впадает в объятия Святого Георгия». После довольно верного описания знаменитого разлития Нила, Брунето объясняет, отчего Красное море называется красным. Здесь он показал большую проницательность и опередил своих современников многими веками. Он говорит, что вода этого моря не красного цвета, а что только так кажется, оттого, что дно его красное. Между тем, мнение, будто вода в Красном море красная, так укоренилось, что через три столетия после Брунето, один из самых замечательных людей Португалии, ученый и неустрашимый Иоам де Кастро, нарочно заходил в Красное море, чтобы убедиться в справедливости рассказов о его цвете. Зато, с своею обычною откровенностью он говорит, что обманчивое название этого моря равно ничего не значит, если не обратить внимания на маленькие отблески подводных кораллов.
Далее, в какой-то земле Селуиции Брунето описывает гору, такую высокую, что с нее видно солнце в продолжении «по крайней мере четвертой части ночи, так что в одно и тоже время можно видеть ночь и день». Для тех, которые с очень высокой горы, например, с Монблана, видели захождение солнца, в ту минуту, когда в долинах давно распространилась ночь, описание высокой горы покажется не совсем неправдоподобным; но нельзя не признаться, что четвертая часть ночи — слишком преувеличенное время.
В Европе Брунето Латини не находит ничего удивительного, кроме разве только того, что Ирландия — страна пагубная для всякого пресмыкающегося животного, так что если только туда попадет какая-нибудь змея, то в тот же миг умирает. Поэтому, говорит Брунето, против укушения змей, очень полезно носить с собою камушек, привезенный из Ирландии.
Зато в Африке чудес множество. Там, именно в Ливии, вода выше земли, так что реки текут по земной поверхности гораздо выше своих берегов и не заливают их. Троглодиты Амазонки, которые через три века потом, по мнению суеверных людей, населяли Новый Свет, Америку, разные безымянные народы, которые строят себе дома из соли, все это, по рассказам Брунето, живет и движется на огненной земле Африки.
За обширными пустынями Эфиопии, Брунето рассказывает о берегах моря-океанского (mer-осéаne). Прилив и отлив объясняется судорожными движениями земли во время ее дыхания; но тут же автор делает оговорку и говорит, что хотя это и общепринятое мнение, но что ему вероятнее кажется объяснение прилива и отлива действием небесных светил.
В отделе естественной истории лучше всего виден здравый ум Брунето Латини и в тоже время средневековая покорность его в принятии рассказов, часто совершенно нелепых. Там, где он описывает животных, которых сам имел случай видеть и наблюдать, он вполне верен природе, он — Кювье средних веков; но он не пропускает также случая поговорить и о таких зверях, о которых идет молва, что они есть. Он описывает феникса, баснословную птицу, которая никогда не умирает и возрождается из своего пепла; василиски, драконы и другие диковинные животные населяют Африку, страну чудес.
Рассказ о единороге, до сих пор украшающем некоторые гербы, составляет один из грациознейших вымыслов средних веков. Единорог — животное, величиною с лошадь, и совершенно белое, кроме головы, которая непременно ярко-пурпурного цвета. На лбу у него один рог, в нижней части белый, в средине черный, а с конца красный, и длиною в локоть, а по некоторым сказкам, в два локтя. Рог этот так крепок, что его не берет никакая пила и не сломит ничто в свете; им-то единорог побеждает всех животных и даже слона. Этот страшный и неодолимый зверь поддается однако ласковой улыбке и покорно становится на колена, когда его хотят погладит, если только ласкает его самая непорочная девица. Рогу единорога приписывалось множество удивительных свойств: человек, отравленный сильнейшим ядом, вылечивался мгновенно, если только выпивал несколько глотков воды из стакана, сделанного из этого рога; если из того же рога была сделана рукоятка ножа, то она мгновенно покрывалась влажностью, как только ножом прикасались к отравленному кушанью.
С таким учебником в руках, как Сокровище, и с таким учителем, как Брунето Латини, Данте делал огромные успехи. Из его бессмертного сочинения видно, что он пошел еще дальше, и во многом опередил своих современников. Он с точностью определил, что угол падения равен углу отражения, объяснил настоящий состав млечного пути и даже упомянул о тех четырех звездах, которые были открыты через двести лет после него и составляют великолепное созвездие Южного Креста.
До двадцатипятилетнего возраста, Данте сделался известным во Флоренции своими канцонами, песенками и приобрел себе множество друзей. Характер у него был прямой, открытый, гордый, иногда слишком заносчивый, но всегда благородный. Хотя он был прозван поэтом, но при тогдашнем состоянии Италии и особенно Флоренции этого звания было мало. Родственники и друзья настаивали, чтобы Данте принял участие в общественных делах. А общественные дела были очень запутаны и бурны.
Вся Италия разделялась тогда на две главные партии, Гвельфов и Гибеллинов. Первые, Гвельфы, держали сторону папы, а другие, Гибеллины, сторону Германского Императора. Названия этих двух партий произошли оттого, что владетели из Гогенштауфенскаго Дома, Императоры, назывались тоже Вейблингами в Германии, а из слова Вейблинг итальянский выговор сделал Джибеллин. Другие германские владетели, герцоги Баварские, носили фамилию Вельф, (по итальянскому выговору Гвельф) от замка этого имени, и всегда держали сторону папы против Дома Гогенштауфенского. Разные города в Италии были под властью то одной, то другой из этих партий, смотря по тому, к какой партии принадлежали богатейшие граждане, имевшие самое большое влияние на своих земляков и вообще на дела своего города. Сверх того, в каждом городе были свои партии. Случалось, что два богатые семейства оспаривают власть одного у другого, и чтобы одержать верх над соперниками, призывают на помощь противную партию. Происходило междоусобие; обе партии жгли дома и грабили имущества своих противников, призывали на помощь граждан соседних городов, кровь лилась ручьями, и дело чаще всего оканчивалось жестоким поражением слабейшей стороны. Побежденная партия спасалась от окончательного истребления объявляя, что вся принадлежит душей и телом к той партии, которая одержала верх. Во всех этих бесконечных кровопролитиях виновато было ненасытное корыстолюбие и честолюбие богатейших граждан; потому что не было одной могучей власти, которая разом заставила бы замолчать все бурные и не обузданные страсти партий. В церкви, на площадях, на улицах, в домах — вечные ссоры и драки. В семействах не было спокойствия. Вопли, проклятия, стоны смерти раздавались по всей северной Италии, как будто бы народ наслаждался злом, упившись кровью, гордясь преступлениями. Убийства, засады по всем закоулкам, предательство, и повсюду столкновение всего, что только имело какую-нибудь власть. Религия, философия, наука, старинные права, необузданная чернь — все сталкивалось на одной арене. Всякое начало, низкое, или благородное, оканчивалось пропастью междоусобия, и люди кидались в эту пропасть с неукротимою яростью, как будто в предсмертном головокружении. Но среди этого мрака, освещавшегося пожарами, было множество благородных стремлений, трогательных привязанностей, высоких самоотвержений; умы просыпались и начиналось неудержимое, неодолимое стремление к великим истинам религии и науки.
В такое-то ужасное время жил Данте, и все события с животворной силой отражались в его пламенной душе. Во всем величии своего гения, стоя над клокочущей бездной современных несчастий, Данте один прислушивался ко всем стонам, взвешивал печали, изучал рыдания, сочувствовал вздохам. Потом, узнав имена, предаваемые проклятию, услышав тягостные обвинения, тяготевшие над известнейшими современными лицами, собрав в великой душе своей слезы целого поколения, он понял Ад и создал под этим именем великую поэму.
Не мудрено, что в это время чело его было так страшно бледно и взгляд такой мертвый, что дети смотрели на него с ужасом, а матери говорили им: «Смотрите, смотрите! Вон он пришел из ада!» Может быть, он думал в эти минуты, кому и как он в кровь избичует лице своим кованым стихом и чьи опозоренные имена он пригвоздит рифмою к адским безднам.
Флорентийская республика едва ли не больше всех других в Италии страдала от междоусобий и беспрестанных ссор между партиями, изредка отдыхая и потом снова погружаясь в кровопролития. В конце ХIII века во Флоренции власть была в руках Гвельфов, народной партии, бывшей под покровительством папы. Начальники противной партии, в изгнании, составляли бесплодные и бессильные заговоры. Казалось бы Флоренция, почти в безопасности со стороны Гибеллинов, могла наслаждаться миром. Но время было не такое, чтобы можно было думать о прочном мире. Республике принадлежал небольшой городок Пистойя, лежащий верстах в тридцати пяти на северо-запад от Флоренции. Там жили два семейства, происходившие от одного деда, по фамилии Канчиеллари; по-видимому жили они согласно, а в самом деле, завидовали одно другому во влиянии на сограждан. Главою одного семейства был Гульельмо, а другого Бертукка, оба Канчиеллари. Однажды вечером Лоро, сын Гульельмо, и Джери, сын Бертукки, занимались фехтованьем. Все шло хорошо сначала, но потом один из них задел другого не совсем нежно; тот отвечал ударом побольнее и получил еще удар. Молодым людям разгорячиться недолго; они обменялись несколькими жесткими словами, и Лоро нанес Джери удар почти до крови. Расстались они не совсем дружески. Лоро, придя домой, рассказал своему отцу, как что было, и раздосадованный отец приказал ему тотчас же идти к Бертукке и извиниться. Бортукка был характера крутого и заносчивого; он приказал своим людям схватить Лоро и тут же топором отрубить бедному мальчику кисть правой руки, положа ее на колено. Лоро скрепился и не крикнул. Хотя кровь текла ручьем из отрубленной руки, однако у него было еще столько силы, что он дошел домой. Там он показал отцу окровавленный остаток руки и сказал только: «Бертукка». Старый Гульельмо заревел, как раненый лев, и вышел из дому, опьяненный бешенством, оставив безрукого сына на попечение женщин и врача. Второпях созвал он, сколько успел, родственников, друзей, союзников, и всех, кто сколько-нибудь от него зависел. Собралась большая вооруженная ватага. С своей стороны, Бертукка тоже созвал своих приверженцев и ночью при свете факелов и двух пожаров произошла ужаснейшая свалка. Было много убитых, много раненых; многие поклялись мстить за своих родных и друзей, и на другой день несколько человек найдено зарезанными на улицах, в домах, на мосту. На третий день опять драка и еще несколько пожаров. Междоусобие не прекращалось и конца ему не было видно.