У прадеда Канчиеллари было две жены, одна после другой; у каждой были дети, а потом внуки и правнуки, так что и составились две отдельные линии, представителями которых были Гульельмо и Бертукка. Одна из двух прабабушек называлась Бьянка. Гульельмо, происходивший от нее, стал называть себя и всю свою партию белыми, а противная партия, для противоположности, называла себя черными.
Во время одного из редких перемирий между белыми и черными, решено было, что уж довольно драться, что лучше обратиться к Флоренции, и дать ей рассудить эту ссору. Флорентийцы, вместо того, чтобы унять ссору, сами приняли в ней участие и скоро сами Гвельфы разделились на черных и белых.
Сторону белых приняли те Гвельфы, которые держались народной партии. Предводителем их был Виери ди Черки, человек храбрый, богатый, любимый народом за щедрость и ласковое обращение.
На стороне черных собралось все старинное дворянство, которое отстаивало свои прежние привилегии против народа, не переходя однако же на сторону Гибеллинов, не любимых за то, что они постоянно призывали на Италию вооруженных иноземцев. Данте, по своим убеждениям и привязанностям принадлежал к партии черных. Начальник ее, Корсо Донати, был его родственником и сверх того был человек необыкновенно замечательный по блестящим качествам своего ума, характера и красноречия. Данте любил его потому, что был поклонником всего прекрасного.
После нескольких кровавых встреч, партия белых, народная партия, взяла верх над черными. Сделано было несколько постановлений, которыми все старинное дворянство исключалось из управления; положено было, что нельзя выбирать синьоров, то есть правительственных лиц, из семейств грандов, а только из народа, именно, из людей, записанных в какой-нибудь цех. Еще положено было, что ежели гранд обидит пополана, то есть, кого-нибудь из народа, то обидчик изгоняется, а дом его предается огню и разрушению. Для довершения несправедливости, не требовалось даже свидетеля обиды для того, чтобы можно было произнести приговор над личностью и имением гранда. Такой порядок вещей или, точнее сказать, беспорядок, не мог долго существовать; потому что без справедливости рано, или поздно гибнут и люди, и народы.
Чтобы принять участие в делах, Данте, принадлежащий к числу грандов, должен был записаться в какой-нибудь цех, и по просьбе его, был принят в цех докторов и аптекарей. Он был записан таким образом: «Данте Алигьери, Флорентийский поэт». Из этого уже видно, чем был известен Данте, прежде чем принял участие в общественных делах. Вступлением своим в цех Данте открыл себе дорогу ко всем почестям: он мог даже достигнуть звания Гонфалоньера, то есть, главного лица, председателя республики.
В самом деле, с тех пор правительство не принимало никакого важного решения, не встречало никакого иноземного посла, не отвечало такому послу ничего, не посоветовавшись с Данте. «В нем вера всего общества, в нем общая надежда; в нем разрешаются все возможные трудности» — говорит Бокаччио, знаменитый писатель и биограф Данте.
С 1293 до 1300 года Данте был четырнадцать раз отправляем в качестве посланника к разным соседним и дальним владетелям, для решения вопросов, касавшихся республики. Тогда посланники были не то, что теперь; тогда посланник садился верхом и отправлялся, куда надобно было, один, без свиты, приезжал, оканчивал данное поручение и возвращался домой точно так же, как уезжал один, верхом. Знаменитый Макиавель, часто бывший посланником еще через два столетия после Данте, отправлялся в путь, только что получал предписание: Nicolo, tu cavalcherai (Николай, ты поедешь).
В 1300 году, именно, в обычный день гулянья, первого мая, среди многочисленной толпы, группа гуляющих из партии белых задела, нарочно, или нет, не известно, несколько молодых людей, принадлежащих к партии черных. После нескольких грубых слов с той и другой стороны, обе партии схватились за шпаги и за топоры, и кровь потекла. Весь город разделился на два неприязненные лагеря. Потом в продолжение полутора месяца сряду беспрестанно надо было ждать всеобщего кровопролития.
При таком-то напряженном положении дел Данте был избран в приоры, которых было всего восемь, во главе управления. Ему было тогда тридцать пять лет. Уже и прежде Данте имел влияние на дела, если не политическим местом своим, то умом; а тут он почти один стал управлять делами. Происхождением он был Гвельф, по наклонностям принадлежал к партии белых; но он не мог управлять несправедливо, потому что понимал великость своего назначения и нравственную ответственность, которая лежала на нем одном.
Флоренция понимала все опасности, которые скопились вокруг нее, и потому выбрала себе главою Данте, поэта, самый обширный и твердый ум того времени. Беспристрастие, одушевлявшее Данте, одно только могло спасти республику, если в те печальные времена было для Флоренции какое-нибудь спасение.
Данте был убежден, что во Флоренции не будет спокойствия до тех пор, пока она не избавится от заносчивых и беспокойных предводителей партий. Он очень скоро на это решился и созвал народ вокруг дворца главного управления, Синьории. Сам он предложил решительную меру, которая и была принята: тотчас же изгнать самых опасных предводителей партии белых и партии черных. Только что это решение было исполнено, как Флоренция вздохнула свободнее. Вслед за этим управление страною стало тверже; потому что под него не подкапывались, ему не грозили. Мир, порядок, благоустройство водворились в городе, благодаря необыкновенной твердости Данте, который в числе белых поразил изгнанием многих ближайших друзей своих.
Но недолго Флоренция наслаждалась тишиною: на этот раз гроза собиралась извне. Папа Бонифаций VIII несколько времени не знал, которую из двух партий, белых или черных принять под свое особенное покровительство; потому что и та и другая была Гвельфы. Наконец папа принял сторону черных, которые безусловно отдавались ему, с тем только, чтобы он помог им насытить их кровожадную мстительность. Корсо Донати больше хотелось какими бы то ни было средствами ворваться во Флоренцию, раздавить своих противников, сжечь их дома и на другой день после победы сослать в изгнание тех, кто останется жив. Он и не думал, как придется ему после управлять, во имя Франции, или Рима, свободно, или с позором иноземного влияния. Прежде всего ему хотелось победить, во что бы то ни стало.
Граждане Флоренции знали очень хорошо, что папа любит Корсо Донати, и знали, что их ожидает, если этот человек под покровительством Бонифация VIII опять войдет во Флоренцию. Нужно было послать верного и умного человека к папе, хлопотать о том, чтоб он не помогал Донати, и объяснить, какое зло обрушится на Флоренцию с его приходом. В таком важном случае выбор пал на Данте; но он был тоже необходим и дома, и все это чувствовали. Сегодня упрашивали его остаться, и завтра уговаривали ехать. «Если я останусь, кому же ехать? — А если поеду, то кто же останется?» — говорил сам Данте, повторяя мысли своих соотечественников.
Однако он поехал с двумя другими послами. Между тем в Рим уже успел приехать французский принц, Карл Валуа, хлопотать о том, чтобы Бонифаций VIII благословил и объявил его императором Восточной Римской Империи. У него были на это некоторые права по второй жене, внуке Балдуина II. Папа обещал ему просимое благословение с условием, если он прежде поможет ему водворить порядок во Флоренции, то есть, ввести туда партию Донати.
Папа скоро понял, который из трех прибывших в Рим Флорентийских посланников заключает в себе все дела, всю будущность Флоренции, который в случае нужды, может оказать самое сильное сопротивление политическим намерениям Рима. Тогда он отпустил двух посланников республики, а третьего удержал при себе, еще не давая прямого окончательного ответа.
Между тем Карл Валуа, рассылая самые миролюбивые прокламации, уверяя в своих дружеских намерениях, вошел во Флоренцию. Вслед за ним вошли и черные с Корсо Донати. Сначала они хотели мирно вести дела. Они назначили одного из своих, именно Дино Кампаньи, чтобы он вел переговоры об устройстве правительства, составленного поровну из черных и белых. Потом черные объявили, что кроме равного числа приоров из обеих партий, они требуют, чтобы председатель республики, гонфалоньер, был непременно из их партии. Сам Кампаньи был этим взбешен и сказал: «Не хочу я быть Иудой! Чем решиться на такое предательство, я лучше отдам сына своего родного на съедение собакам».
Корсо Донати воспользовался несогласием и однажды ночью вооружил всех своих приверженцев и выпустил на улицы Флоренции ватагу, жаждущую убийства, грабительства, крови, пожаров. Прежде всего они разломали тюрьмы и присоединили к себе выпущенных преступников. С этими достойными союзниками, они бросились на дома белых и — началась резня. Убийства покрывались пожарами и чрез пять дней, по окончании резни, полгорода было разрушено и кровь высохла в пожарах.
Услышав об этих ужасах, Бонифаций VIII увидел, что приверженцы его зашли слишком далеко. Он послал во Флоренцию легата, чтобы унять жестокости и успокоить растерзанный город. Но было поздно. Огонь и меч утомились: остальных противников изгнание спасло от смерти.
Данте в Риме узнал о несчастиях своего отечества. Враги не забыли и его: и он был приговорен к вечному изгнанию, а через два месяца потом он получил известие, что первый приговор изменен на смертную казнь; ему запрещено было вступать на земли республики, и, в случае неисполнения этого запрещения, он должен был быть сожжен живой, так чтоб умер (Igne comburatur sic quod morietur).
Изгнанник Данте! Лучшая голова, благороднейшее сердце Флоренции — изгнаны были за то, что хотели добра своему отечеству, за то что всеми мерами старались воспротивиться иноземному вторжению. Лишиться отечества навсегда — величайшее несчастие, какое только может постигнуть гражданина.
Но он не унижался, не молил о прощении. Через шестнадцать лет после изгнания, друзья Данте, уже славного знаменитою поэмою «Ад», выхлопотали у Флорентийского правительства, чтобы ему позволено было возвратиться в отечество с условием, если он захочет публично покаяться в соборе, будет просить прощения у республики и заплатит известную сумму как штраф. Вот что он отвечал на это своему родственнику, духовному лицу: