, был уверен в себе и действовал решительно, не упуская своих возможностей, кто заслугами прославил свое имя в Поднебесной, я и составил семьдесят глав ле чжуаней» (см. [254, т. VI, с. 3319]).
Необходимо отметить, что во всех жизнеописаниях Сыма Цяня большое, а иногда и решающее значение придается моральным качествам личности (в основном — в конфуцианском толковании), воспеваются действительные или мнимые добродетели многих героев. Однако к чести историка следует сказать, что в большинстве случаев он не сбивается на славословие своих героев, отмечая и их ошибки, недостатки, проступки или преступления. Более того, ряд личностей (жестокие чиновники, подхалимы и др.) отнюдь не вызывают добрых чувств и симпатий к себе. В этом — и широта картины жизни, нарисованной историком, и искусство настоящего художника, видящего общество в противоречивой реальности. Сыма Цянь, несомненно, стремился быть объективным, как бы следуя известному тезису Тацита: sina ira et studio («излагать без гнева и пристрастия»).
Структурно главы Ле чжуань можно разделить на несколько групп. К первой относятся жизнеописания, которые или целиком, или преимущественно посвящены одной личности, являясь как бы индивидуальными биографиями (по В.М.Алексееву — «монобиографии»). Среди всех 70 глав их 21, а в данном томе — 12: 64, 66, 68-70, 72, 75, 77, 78, 80, 82, 85. В последующих томах такими являются главы 87, 91, 92, 94, 104, 106, 108, 109 и 117.
Вторая группа — парные жизнеописания (что не всегда отражено в названии главы), т.е. соединенные в общей главе жизнеописания двух персонажей (по-китайски иногда именуемые хэ чжуань). Подобные объединения производятся чаще всего по близости либо родственной, либо по роду деятельности, или же по сходству судеб и устремлений. К этому типу в данном томе следует отнести восемь глав: 61, 62, 65, 73, 74, 79, 83, 84.
Иногда такая парность базируется на полярности платформ [15] героев. Так, в гл. 65 рассказано о двух военачальниках — Сунь-цзы и У-цзы. Если первый полагал, что в воинском искусстве важнее всего составление планов (т.е. стратегия), то для второго на первом месте было вооружение. В гл. 74 представлены два конфуцианца — Мэн-цзы и Сюнь-цзы. Первый исходил из тезиса об изначальной доброте натуры человека, а второй считал, что она исходно зла. К той же группе примыкают еще не опубликованные главы 88-90, 99-101, 105, 112, 118, т.е. в общей сложности 19 из 70 глав.
Третья группа — групповые жизнеописания, которые ряд китайских ученых называют лэй чжуань («рассказы о людях общего типа»). Эго могут быть описания целых народностей либо повествования с одним главным действующим лицом и несколькими второстепенными персонажами (его преемники по службе, потомки). Они называются иногда фу чжуань («рассказы с добавлениями»). В данную группу могут быть включены главы 63, 67, 93, 95, 97, 98, 103, 107, 111, 119, 121, 122, 124-128. Сюда же можно отнести шесть глав (110, 113-116, 123) о малых народностях и некоторых территориях тогдашнего Китая.
Особняком стоят две заключительные главы раздела: гл. 129, посвященная естественным богатствам Китая и некоторым вопросам экономической жизни, и гл. 130, по сути являющаяся послесловием ко всему труду. В ней рассказано о некоторых фактах жизни самого Сыма Цяня и его отца Сыма Таня, об общих целях Ши цзи, а кроме того, содержатся резюме всех 130 глав.
Из этого краткого обзора становятся яснее и диапазон жизнеописаний в Ши цзи, и их тематическое богатство, и многообразие представленных в них героев и характеров.
В калейдоскопе имен главных героев Ле чжуань нет (как у Светония) монархов, рассказы о которых остались в первом разделе памятника — Бэнь цзи, относительно немного представителей княжеской знати (речь о них в основном в главах Ши цзя). В жизнеописаниях фигурируют главным образом крупные государственные мужи, военачальники, мыслители разных школ, врачи, гадатели, деятели всевозможных типов и рангов: добродетельные и жестокие чиновники, убийцы и подхалимы, мудрые советники, рыцари, острословы, известные поэты и множество других лиц, представляющих высший и средний эшелоны власти, образованную часть общества и даже иногда — его низы. Таким образом, перед нами раскрывается широкая панорама китайского общества I тысячелетия до н.э., зафиксированная добросовестным и весьма критичным наблюдателем, что отмечают современные как западные, так и [16] китайские исследователи (см., например, [260, с. 69]).
Временные рамки деятельности героев Ле чжуань велики, они охватывают многовековую эпоху Чжоу, период Чжаньго, время империи Цинь и первый век существования западноханьской империи. О деятелях чжоуского периода рассказывается в гл. 61 (о Бо И и Шу Ци), гл. 62 (о Гуань Чжуне) и гл. 63 (о ранних даоских проповедниках, начиная с полулегендарного Лао-цзы). В группе других глав повествуется о жизни и борьбе деятелей различных княжеств и царств (в гл. 64 — о диском Сыма Жан-цзюе, в гл. 66 — о чуском полководце и политике У Цзы-сюе, в гл. 65 — о представителях военной мысли Древнего Китая и др.).
В ряде глав (67-85) описываются персонажи, выдвинувшиеся в период Чжаньго (IV-III вв. до н.э.) — время ожесточенной междоусобной борьбы за гегемонию в Поднебесной. Среди них выделяется знаменитая четверка советников: чжаоский Пинъюань-цзюнь, циский Мэнчан-цзюнь, вэйский Синьлин-цзюнь, чуский Чуньшэнь-цзюнь, а также известные военные деятели и дипломаты (например, Су Цинь, Чжан И). Ряд героев ле чжуаней активно участвовали в сокрушении циньской империи, в борьбе Лю Бана с Сян Юем, помогая первому утвердить свою власть в стране, т.е. сыграли значительную роль в утверждении на престоле ханьской династии (главы 91-95 о Хань Сине, Лу Ване, Ся-хоу Ине и др.).
Большая часть жизнеописаний связана все же с ханьским периодом, с правлением Лю Бана, императоров Сяо Хуэя, Сяо Цзина и современника Сыма Цяня — У-ди, который в подлинном тексте Ши цзи из-за табу на имя императора именуется просто цзинь шан («нынешний верховный правитель»).
Если говорить о содержательной стороне Ле чжуань, то необходимо коснуться прежде всего нескольких важных аспектов этой большой темы — выраженных в «Жизнеописаниях» мыслей о мироздании, о государственном порядке и основах управления, о человеческой морали и главных составляющих поведения человека, а также о роли дидактики в этом разделе Ши цзи, о месте трагедийного начала, о литературных, изобразительных средствах, использованных автором. Все эти вопросы, разумеется, требуют специального, развернутого изучения.
Какие же универсальные идеи китайского историка нашли свое выражение в главах жизнеописаний? Как и в прежних разделах Ши цзи, Сыма Цянь не раз высказывает свою безусловную веру в господство над миром всемогущей (мы бы сказали — божественной) силы, именуемой Небом (тянь). О его воле и непознаваемой могучей силе говорится во многих главах всех разделов [17] памятника. Типична формулировка из гл. 97: «Установление порядка среди морей не зависит от усилий людей, все управляется Небом» [254, т. V, с. 2697]. Только однажды встречается у Сыма Цяня открытое сомнение в безусловной справедливости действии верховного божества — Неба. Скорбя о трагической гибели от голода достойнейших героев — Бо И и Шу Ци, историк вопрошает: «Где же воздаяние Неба достойным людям? Разбойник Чжи каждый день убивал ни в чем не повинных людей, ел человечью печень, злодействовал как только мог. Собрав несколько тысяч приспешников, он рыскал с ними по всей Поднебесной. Но умер он, дожив до глубокой старости... Поэтому я пребываю в крайнем сомнении: неужели это и есть то, что называют Небесным Дао? Или это не является Небесным Дао?» (гл. 61). Однако такое сомнение вырвалось у Сыма Цяня лишь один раз; его вера в Небо и судьбу (мин), как правило, непоколебима.
С этой верой соседствует идея всеобщей изменчивости и бренности существования человека на земле, как правило, выражаемая героями ле чжуаней: «Жизнь человека в этом мире проносится с такой же быстротой, как шестерка скакунов над расщелиной» (слова Эр-ши из гл. 87 [254, т. V, с. 2552]); «Смерти человеку никак не избежать» (слова Фань Суя из гл. 79).
Но всеобъемлющая изменчивость подчинена общему закону цикличности мирового развития; эту идею — одну из основных в классической китайской философии — Сыма Цянь отстаивал еще в эпилоге гл. 8. Та же мысль, иногда с большой философской глубиной, вкладывается в уста персонажей Ле чжуань: «Побывав в зените, солнце клонится к горизонту, после полнолуния луна становится ущербной» (Фань Суй в гл. 79); «После того как все сущее расцветает, неизбежно наступает упадок — таков общий порядок на небе и на земле» (Цай Цзэ в гл. 79).
Сходные мотивы в различной форме звучат в цитируемых историком поэтических произведениях той поры. Так, в «Поэме о сове» (гл. 84) Цзя И говорит:
Все сущее меняется, течет
Безостановочно в мельканья лет,
Стремится времени поток
Вперед, и нет пути назад...
Ведь жизнь подобна реке,
Лишь смерть — остановка.
Наступает покой, и ты над бездной
Плывешь, словно в неуправляемом челне.
В Хань шу, в биографии Сыма Цяня, приведено письмо историка к своему другу Жэнь Аню, где он рассказывает о задаче, [18] которую поставил перед собой: «Я, как тенетами, весь мир Китая объял со всеми старинными сказаниями, подверг суждению, набросал историю всех дел, связал с началами концы, вникая в суть вещей и дел, которые то завершались, то разрушались, то процветали, то упадали... И у меня желанье есть: на этом протяжении исследовать все то, что среди неба и земли, проникнуть в сущность перемен, имевших место как сейчас, так и в дни древности далекой» (цит. по [33, с. 95-96]).
В «Жизнеописаниях», как и в других разделах, нередко встречаются соображении об управлении государством, о том, каким должен быть идеальный правитель, какие моральные качества государственных деятелей и вообще человека должны больше всего цениться. Все это — капитальные, сквозные темы китайской классической общественно-философской мысли.