ваны, гуны [и] сановники не смогли найти [этому] конкретного применения. Чуский Вэй-ван, услышав о достоинствах Чжуан Чжоу, отправил [к нему] посла с обильными подношениями, предлагая стать сяном. Чжуан Чжоу, рассмеявшись, сказал чускому послу: «Тысяча золотых большие деньги, должности цина и сяна — весьма почетны. Но разве вы не видели, как приносят в жертву быка в храме в окрестностях столицы? Его откармливают несколько лет, одевают в [40] узорчатые ткани, чтобы ввести в главный храм. В это время он готов стать хоть сирым кабанчиком — да куда там! Поскорее уходите отсюда! Меня оскорбляет ваше присутствие! Уж лучше мне валяться в грязной канаве в свое удовольствие, пребывая в недеянии, чем быть в узде правителя княжества. До конца дней своих я не хочу никому служить — вот мое истинное желание!»[89]
Шэнь Бу-хай[90] был родом из Цзин[91] и когда-то служил мелким чиновником в [княжестве] Чжэн. Ученостью он привлек внимание ханьского Чжао-хоу[92]. Чжао-хоу поставил его сяном. В течение 15 лет он совершенствовал управление [и] обучение в княжестве, во внешних сношениях наладил хорошие отношения с чжухоу. При жизни Шэнь-цзы государство было в порядке, армия сильной, [и] никто не мог напасть на Хань. Учение Шэнь-цзы восходит к [школе] Хуан-Лао и делает упор на наказаниях [и принципах] наименования[93]. [Он] написал книгу в двух частях, которая именуется Шэнь-цзы.
Хань Фэй[94] был княжичем в Хань. Ему нравилось изучать законы и [доктрину] синмин, [он] обращался к ее корням в даоском учении Хуана и Лао. [Хань] Фэй страдал дефектом речи и не любил вести беседы с людьми, зато был искусен в написании книг. Вместе с Ли Сы[95] он служил Сюнь Цину[96]. [Ли] Сы признавал, что по способностям он уступает [Хань] Фэю.
Фэй видел ослабление Хань [и] неоднократно обращался с письменными увещеваниями к ханьскому вану, [но] тот не сумел воспользоваться [ими]. В то время Хань Фэй был озабочен тем, что не занимаются совершенствованием [и] прояснением системы законов, не опираются на силу для управления подданными, не обогащают государство, не усиливают армию, не отыскивают талантливых [и] не назначают на должности достойных, а напротив — выдвигают бездарных и погрязших в разврате, ставят их над теми, кто имеет действительные заслуги. [Хань Фэй] считал, что конфуцианские книги вносят сумятицу в законы, а вооруженные люди силой нарушают нормы и запреты. Когда законы продуманы, тогда выдвигаются достойные люди; когда законы не продуманы — используют мужей в шлемах [и] латах. Печально, что честные и прямодушные не допускаются к службе лукавыми и бесчестными чиновниками.
Познав причины превращения успехов в неудачи в историческом прошлом, [Хань Фэй] создал труд, где были главы «Возмущение одинокого», «Пять червоточин», «Собрание [советов] о внутренних [и] внешних [действиях правителя]», «Лес мнений», «Трудности убеждения», а всего — более 100 тысяч слов[97]. [41] Хань Фэй знал, как трудно убеждать и подробно написал об этом в [главе] «Трудности убеждения». [Но] в конце концов сам погиб в Цинь, не сумев избегнуть [опасностей].
В «Трудностях убеждения» говорится:
Трудности убеждения состоят не в сложности того, в чем убеждаешь, и не в трудности ясно изложить свое мнение, и не в том, чтобы наперекор общепринятым представлениям осмелиться полностью изложить свои взгляды. Вся трудность убеждения состоит в понимании намерений убеждаемого, дабы наставление оказалось уместным.
Если тот, кого [я] убеждаю, превыше всего ставит славу, а я пообещаю ему крупную выгоду, он сочтет меня мелочным и будет относиться ко мне как к низкому человеку и непременно отвергнет [мой совет и] отдалится [от меня]. Если для того, кого [я] убеждаю, важнее всего крупная выгода, [а] я пообещаю ему славу, он сочтет меня неразумным, далеким от сути дела и, конечно, не примет [совета]. Если тот, кого [я] убеждаю, с виду превыше всего ставит славу, а на самом деле исходит из выгоды, [то] если обещать ему славу, [он] внешне приблизит [советника], но на деле будет держаться подальше от него; если же обещать ему крупную выгоду, то [он] втайне использует его высказывания, но внешне отбросит [его] самого. [Всего] этого нельзя не понимать.
Дела завершаются успехом, когда они исполняются в тайне; советы приведут к неудаче, если их разглашают. И вовсе не обязательно, чтобы [советник] сам это сделал. Откуда бы ни пошли толки о делах, которые надо скрыть, опасность возникнет для самого советника. Если правитель делает ошибку, а советник в ясных словах с самыми добрыми намерениями укажет ему на то зло, которое из нее следует, — это грозит опасностью [самому советующему]. Если благорасположение правителя еще не распространилось на советующего, но его слова были все же восприняты правителем и в деле был достигнут успех, то заслуги [советника] будут забыты. Если же совет плох и правитель потерпел неудачу, то советник попадет под подозрение и жизнь его будет в опасности.
Если правитель, использовав план [советника], пожелает приписать успех себе, то [советник], который знает об этом, окажется под угрозой. Когда правитель с виду занимается одним делом, а сам думает о другом, [советник], который знает об этом, оказывается в опасности. Если упорно настаивать на том, чего правитель делать не желает, и препятствовать тому, от чего невозможно его удержать, то это тоже грозит опасностью. [42]
С этим связано и другое: если обсуждать [с правителем] больших людей, то он сочтет, что скрыто осуждают его самого; если будешь с ним обсуждать людей мелких, то он сочтет, что [ты] из корысти заинтересован в их выдвижении; если будешь рассуждать о том, что ему нравится, то он сочтет, что к нему подлаживаются; если будешь обсуждать то, что он терпеть не может, посчитает, что его испытывают. Если быть кратким и говорить только об имеющем непосредственное отношение к делу, это сочтут незнанием и извратят; если говорить обо всем и демонстрировать ученость, сочтут многословным и отнимающим время. Если рассуждать только по делу, сочтут нерешительным и не договаривающим до конца; если же все учитывать и не ограничиваться сиюминутными интересами, сочтут заносчивым. В этом состоят трудности убеждения, [и всего этого] нельзя не понимать.
Советник должен уметь приукрасить то, что ценит принимающий советы, и отмести то, что ему нелюбо. Когда [правитель] сам строит свои планы, не следует указывать ему на его ошибки и промахи. Если [он] уже решился на что-то, советник не должен выступать противником этого решения и возбуждать гнев; если правитель даже переоценивает свои силы, то советующий не должен затруднять его действия. Если правитель планирует совместные с кем-то действия, то советник должен восхвалять тех, кто готов к таким действиям, стараясь показать, что от этого не будет вреда. Если же предприятие с союзниками закончится неудачей, то советник должен приукрасить дело, как будто неудачи и не было.
Великая преданность ничего не отвергает, умелые речи ничего не отрицают, и тем самым [советник] получает возможность развить свою рассудительность [и] знания. Близости [к правителю] и его безусловного доверия можно добиться, только познав пределы [того, что можно и нужно говорить]. И если выждать немалый срок до того, как возникнет полное благорасположение правителя и он перестанет испытывать сомнения по поводу далеко идущих планов, не будет считать преступлением пререкания с ним, тогда замыслы советника, в которых будут открыто показаны и выгоды и недостатки, станут только его заслугой. И тогда вы сможете прямо указывать, где правда, а где ложь, и это украсит вас. Когда и правитель, и его советник станут поддерживать друг друга, это и будет означать, что убеждение достигло своей цели[98].
И Инь был поваром, Байли Си — пленником[99], но оба они сумели добиться расположения правителей. Эти цзюньцзы, даже занимая низкое положение, руководствовались высшими принципами. Вот почему они оказались способны к [успешной] карьере. [43]
В княжестве Сун жил один богатый человек. [Как-то] дождь размыл стену его дома, [и] сын сказал: «Если не починить, нас могут ограбить». Отец соседа сказал то же самое. Ночью [их] в самом деле [ограбили, и] они потеряли много ценностей. Его домашние высоко оценили проницательность сына и заподозрили отца соседа.
Некогда чжэнский У-гун, задумав напасть на [царство] Ху[100], выдал свою дочь замуж за его [правителя], после чего обратился за советом к своим чиновникам: «Я собираюсь начать войну. На кого следует напасть?» Гуань Ци-сы сказал: «Можно напасть на Ху». Тогда [гун велел] казнить Гуань Ци-сы[101], сказав: «Ху — это братское государство, как же ты говоришь о походе на него?!» Правитель Ху, услышав об этом, счел царство Чжэн родственным и не принял мер предосторожности против Чжэн. Чжэнцы неожиданно напали на Ху [и] захватили его. Знания обоих этих советчиков были верными, но [обернулись тем, что] в более серьезном [случае советчик] был казнен, [а] в более легком — подвергся подозрению. Трудность состоит не в том, чтобы знать: распорядиться знанием — вот что трудно.
Некогда Ми-цзы Ся полюбился правителю [Малого] Вэй. По законам Вэй пользование украдкой колесницей правителя считалось таким преступлением, за которое отрубали ноги. Случилось так, что мать Ми-цзы заболела. Об этом узнали и пришли ночью сообщить [ему]. Ми-цзы вскочил на княжескую колесницу и помчался [к матери]. Когда правитель узнал об этом, он счел это достойным [поступком], сказав: «Вот это сыновья почтительность! Ради матери он совершил преступление, за которое отрубают ноги!» [Однажды Ми-цзы] гулял с правителем в саду [и] попробовал персик, [который] оказался [очень] сладким. Не доев, он протянул его правителю. Правитель сказал: «Как он любит меня! Забывая о своем удовольствии, думает обо мне!»