— как «прогресс» правовых идей, науки, духовной «культуры». Буржуазная социология совершенно чужда пониманию качественного своеобразия общественной жизни — общественных отношений и закономерностей их развития: она поэтому легко подменяет изучение особых законов общественных формаций общими схемами, охватывающими все явления природы и общества (вроде схемы «интеграции» и «диференциации» Спенсера), или физическими и биологическими уподоблениями.
Какой классовый смысл имеет это натуралистическое понимание законов общественного развития, особенно ярко обнаруживает так называемая «органическая школа» в социологии (Конт, Спенсер). Её представители рассматривают общество как биологический организм, в котором существует «органическое» разделение функций между его отдельными органами, т. е. группами людей: одни группы необходимо работают, другие группы, представляющие «мозг» общества, необходимо управляют и т. п. Отсюда выводятся идеи классового сотрудничества, общности и «гармонии» классовых интересов, идея о неизбежности классовых различий во всяком обществе.
Другое — ярко буржуазное направление в социологии — так называемый «социальный дарвинизм». Следуя плохо понятому учению Дарвина, буржуазные социологи стремятся доказать неизбежность борьбы и конкуренции в современном обществе. Борьба рас, народов, общественных групп ведёт, по их мнению, лишь к тому , что за счёт более слабых «выживают более сильные», экономически более «приспособленные» народы и общественные группы. Таким путём освещается порабощение пролетариата буржуазией, и эта эксплоатация увековечивается как неизменный закон общежития. Основная идея буржуазной социологии — это сохранение «порядка», равновесия буржуазного общества, выяснение условий его «гармонического» существования. Буржуазная социология всячески прикрывается своим «объективизмом», своей аполитичностью, своим стремлением стать выше классовых противоречий и дать «чисто научное», «беспристрастное» освещение жизни общества, в противоположность «односторонности» исторического материализма. Однако, этот мнимый объективизм современной социологии не может никак прикрыть насквозь выпирающее из неё классовое буржуазное содержание, делающее социологию классовой, партийной наукой, — наукой буржуазной.
Неудивительно, что идеи буржуазной социологии оказывают сильное влияние и на мелкобуржуазных «социалистов» и даже на теоретиков, называющих себя марксистами. Возьмём, например, субъективную социологию народничества, с которой пришлось немало бороться марксизму с первых шагов его развития в России и которая позже была разоблачена как методологическая основа эсеровско-кулацкой идеологии. Ленин показал в своих «Друзья народа», как недиалектическое понимание общества, представление его в виде механического агрегата индивидов, ведёт народников к идеалистическим представлениям о возможности его изменения «по воле общества» или «по воле начальства». Субъективные социологи отрывают цель развития общества от объективного изучения причин его развития, они абстрактно представляют себе это развитие как духовный «прогресс». Они крайне переоценивают роль «критически мыслящих» личностей в истории и т. д.
Элементы механицизма и натурализма в понимании исторического развития, как мы увидим дальше, не были чужды и таким теоретикам, как Плеханов. Всецело под влиянием идей буржуазной социологии оказывается современный социал-фашизм. Социология Г. Кунова, «материалистическое понимание истории» К. Каутского, М. Адлера и др. под видом критики буржуазной социологии в действительности повторяют её основные положения, только облекая их в костюм «марксистской» фразеологии. Каутский открыто протаскивает социальный дарвинизм в своё понимание истории, рассматривая процесс развития общества, — согласно своей собственной «диалектике», — как процесс биологического «приспособления». Вульгарная теория эволюции и механистическая идея необходимости сохранения обществом своего равновесия проникают всю установку Каутского. Натурализм в объяснении общества, непонимание учения об общественных формациях соединяется у него с идеализмом в характеристике развития производительных сил и производственных отношений, с кантианским пониманием «собственности» и т. п. Этому вполне соответствует и позитивизм Каутского в его взглядах на соотношение философии и истории и его «объективизм», на деле прикрывающий социал-фашистское обоснование Каутским беспредельного развития капитализма, и его ненависть к коммунизму. Проникая в советскую литературу через посредство механистической и одновременно идеалистической теории А. Богданова, те же основные идеи буржуазной социологии — теория общественного равновесия, классового сотрудничества и т. д. — получили своё яркое выражение в механистической социологии т. Бухарина, в «объективистской» методологии правых оппортунистов. C другой стороны, идеализм «субъективной» социологии, её разрыв между политической целесообразностью и объективным изучением истории, возвеличение «героев», её субъективизм и волюнтаризм возрождаются в контрреволюционном троцкизме и «левом» оппортунизме.
1.5. Исторический материализм в борьбе с историческим идеализмом
Исторический материализм должен вести непримиримую борьбу со всеми проявлениями механицизма в нашей общественно-исторической науке как с главной опасностью на советском теоретическом фронте на современном этапе. Но это вовсе не означает, что нами хоть на минуту может быть оставлен без внимания и забыт другой фронт — фронт идеалистической ревизии исторического материализма.
Идеализм в истории — основной, вековечный враг, в борьбе с которым выковалось и сложилось материалистическое понимание истории. В буржуазной исторической и экономической науке Запада идеализм до сих пор продолжает занимать господствующее положение. Он лежит в основе учений теоретиков современного социал-фашизма. Это влияние идеализма не преодолено и в советской теоретической литературе — в философии, в политической экономии, в исторической науке и т. д., как мы убедимся дальше, оно находит одно из своих проявлений в методологии меньшевиствующего идеализма. Видное место занимает идеализм и в исторических воззрениях контрреволюционного троцкизма и «левого» оппортунизма. Огромную роль в развитии большевизма сыграла борьба с махизмом, в частности с воззрениями А. Богданова и с его извращениями исторической и экономической теории марксизма. Ленин выявил весь идеализм исторических взглядов Богданова. Однако, влияние богдановщины в области политэкономии, теории культуры, искусства, религии проявлялось и в советских условиях и полностью ещё не преодолено. Мы остановимся на двух основных идеалистических течениях, на разоблачение которых должно быть направлено особое внимание исторического материализма: на неокантианстве и новогегельянстве в общественно-исторической науке. Проникая к нам и проявляясь у нас как две разновидности идеалистической ревизии марксизма, эти течения, как мы убедимся, в условиях диктатуры пролетариата принимают очень тонко завуалированную форму.
Современные неокантианцы и неогегельянцы в своей социальной методологии стремятся опереться на философию своих великих предшественников, Канта и Гегеля. Однако, различие между старым и новым кантианством и гегельянством, быть может, ещё более разительное, чем между старым и новым механицизмом. Это две совершенно различные ступени в развитии идеологии буржуазного общества.
Историко-философские работы Канта и философия истории Гегеля отразили сложный, извилистый путь развития буржуазной революции в Германии конца XVIII и начала XIX вв. Учение Канта об обществе и его взгляды на мировую историю, как и вообще всё его учение в целом, Маркс и Энгельс называли «немецкой теорией французской революции»[15]. В историческом идеализме Канта получила своё выражение идеология народившейся немецкой буржуазии в условиях полуфеодальной Германии, где буржуазия колебалась между симпатиями к идеям буржуазной революции и страхом перед революционным насилием. Учение Канта о нравственности отразило эту двойственность, печать которой лежит на всей его философии: Кант отрывает мир «свободы» от мира «необходимости», общество — от остальной природы. Сознание нравственного долга, отличающее человека от животных, по мнению Канта, представляет собой нечто априорное, врождённое человеку. Нравственный идеал возвышается над действительностью, независим от каких бы то ни было общественных условий. Развитие мировой истории мыслится Кантом как выход человека из первобытного естественного состояния, в котором человек следовал своим страстям и инстинктам, и последующее развитие правового общества и государства. Общественно-историческая теория Канта — это не развитие исторической «необходимости», но разумный прогресс человечества в сознании им своей «свободы», развитие нравственных свойств, изначала прирождённых человечеству, это — мирный путь реформ, отрицающий всякое насилие, всякое право угнетённых на революцию!
Философия истории Гегеля явилась отражением следующего, более зрелого этапа в развитии немецкой буржуазии и буржуазной революции в Германии. Через посредство идеалистической диалектики Гегель стремится преодолеть кантианский разрыв между природой и историей. Но Гегель преодолевает этот разрыв на идеалистической основе. Он объявляет и природу и историю ступенями развития абсолютного духа: целью мировой истории и внутренней связью исторических событий им провозглашается осуществление абсолютной идеи; исторический «разум» проявляется, например, в истории Греции как выработка «прекрасной индивидуальности» и т. п. Семья, гражданское общество, государство — таковы три главные ступени, которые необходимо проходит мировая история по Гегелю. Государство — высшее воплощение мирового разума и свободы: оно стоит у Гегеля