В условиях советской действительности исторический идеализм получил своё выражение в контрреволюционном меньшевистском кантианстве Рубина, в меньшевиствующем идеализме группы Деборина, являющемся в основном гегельянской ревизией марксизма, а также в исторических воззрениях контрреволюционного троцкизма, к рассмотрению которых нам ещё придётся неоднократно возвращаться.
Революционная и партийная сущность материалистического понимания истории, как мы уже могли убедиться, претерпела коренное извращение в писаниях теоретиков II Интернационала. Они совершенно не усвоили истинного учения Маркса о развитии общественно-экономических формаций, его неразрывной связи с теорией классовой борьбы и учением о пролетарской революции. Они превратили исторический материализм в исторический объективизм, в механистическую теорию общественного развития, в исторический фатализм.
Особую популярность получила пресловутая меньшевистская теория «производительных сил»; развитие производительных сил изображается теоретиками социал-фашизма, как некоторый автоматический стихийный рост мёртвых средств производства, в фатальной зависимости от которого — лишь как его пассивное следствие — выступают и политическая борьба рабочего класса и его идеология. Активное участие революционных классов в определении хода исторического развития социал-фашисты таким путём подменяют проповедью необходимости для пролетариата покорно «выжидать», покуда «не созреют» производительные силы. В то же время эти теоретики доказывают, что капитализм способен предоставить ещё огромный простор развитию производительных сил! Какой же уровень производительных сил необходим для успеха пролетарской революции? Об этом Сухановы и Каутские предоставляют только догадываться. Такое созерцательное абстрактное понимание международным меньшевизмом исторического материализма и исторических законов в дальнейшем приводит теоретиков социал-фашизма к чисто идеалистическому их толкованию: Каутский, как это мы подробно выясним дальше, кончает тем, что превращает развитие материальных производительных сил в духовный процесс, в процесс развития человеческого познания. В то же время он всячески суживает исторические пределы действия подлинных законов исторического развития, установленных Марксом, — закона классовой борьбы и революции, — особенно оберегая от действия этого закона эпоху империализма и пролетарских революций.
Особое место среди теоретиков II Интернационала занимает Г. В. Плеханов. Плеханову принадлежат известные заслуги в деле обоснования и защиты исторического материализма от «критических» поползновений субъективной социологии, струвизма и т. д. Такие его работы‚ как «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю», его статьи против Струве и некоторые другие — в этом смысле имели серьёзнейшее историческое значение.
Основная заслуга Плеханова в области исторического материализма состоит в том, что он показал в своих работах и притом в достаточно развёрнутом виде закономерное развитие марксизма из всего предшествующего исторического развития философии и социальной теории. Уже в своих «Очерках по истории материализма» Плеханов поставил вопрос об исторических предшественниках марксизма, о подготовке его во французском материализме, в немецкой идеалистической философии, в утопическом социализме. Те же вопросы ставит и подробно развивает Плеханов в своём «монистическом взгляде». Одновременно Плеханов выявил тесную связь исторической теории Маркса с его философией, с философским материализмом и с революционной диалектикой. Это обстоятельство в своё время имело весьма важное значение для дела пропаганды диалектико-материалистической философии. Здесь Плеханов на много голов возвышается над другими теоретиками II Интернационала, над буржуазными и мелкобуржуазными интерпретаторами исторической теории Маркса, которые давали вульгарное истолкование этой исторической теории, понимая её как «экономический материализм».
Плеханов показал, что «экономический материализм», который ставит все прочие «факторы» общественной жизни в зависимость от «экономического» фактора и в то же время развитие самой экономики объясняет развитием человеческих идей или общественных потребностей, представляет собой разновидность того же исторического идеализма. В противоположность вульгаризаторам, Плеханов стремился в этих лучших своих работах подчеркнуть диалектическое единство общественного бытия и общественного сознания, диалектическую взаимозависимость между необходимостью и свободой в историческом процессе, — подвести здесь линию борьбы как c историческим фатализмом, обрекающим общество на бездеятельность, так и с субъективизмом народников типа Михайловского. Следуя известным положениям Маркса, Плеханов стремился показать, что основную причину всякого экономического развития нужно искать в росте производительных сил общества. Однако по всем перечисленным вопросам мы имеем у Плеханова существенные отступления от марксизма. И мы находим только у Ленина действительные ортодоксально марксистские установки и дальнейшую разработку их применительно к эпохе империализма и пролетарской революции. Тем не менее исторические заслуги Плеханова, подчеркнувшего философское значение исторической теории Маркса, не подлежат никакому сомнению.
В этих ранних своих работах Плеханов обнаруживает известное понимание связи между материалистическим пониманием истории и политической борьбой рабочего класса. В своей ранней брошюре, сыгравшей определённую роль в развитии русского марксизма, — «Социализм и политическая борьба», а затем в своих известных статьях, направленных против Струве, Плеханов показал значение теории классовой борьбы для материалистического понимания истории. Он показал, что классовые противоречия вовсе не притупляются, как хотели бы Струве и К°, но обостряются в процессе исторического развития общества. Однако уже в 1894 г., как отмечает Ленин в «Государстве и революции», в его брошюре против анархизма в вопросе о государстве сказывается оппортунизм и филистерство. Критика Плехановым — в целом ряде его статей — кантианства, махизма и т. д., несмотря на все её существенные недостатки, имела для своего времени немаловажное значение. Наконец, несомненный интерес представляют исследования Плеханова в области теории и истории искусства, истории религиозных верований и т. д., где целый ряд положений, выдвинутых Плехановым в той или иной мере до сих пор ещё сохраняет своё значение, хотя и по отношению к этим областям ни в какой мере не приходится говорить о последовательной марксистской трактовке вопросов.
К пониманию исторического материализма Плехановым с нашей стороны необходим критический подход. Неправильно было бы полагать, как это делают представители меньшевиствующего идеализма в лице Карева, что если у Плеханова и имеются ошибки по линии философии, то зато он безукоризнен в области материалистического понимания истории. Следуя такому взгляду, мы должны были бы стать на путь разрыва между историческим материализмом и философией, между историческим материализмом и политикой. Философские ошибки Плеханова и его политический оппортунизм не могли не получить и действительно получили своё сильное отражение в его теоретических воззрениях на общество и историю.
У Плеханова мы прежде всего не находим понимания общественного развития в его конкретном целом, как некоторой живой картины истории. Исторический материализм воспринимается Плехановым как социология «вообще», которая не связана с непосредственным историческим рассмотрением общественной жизни, а потому излагается Плехановым без того, чтобы рассматривать конкретные этапы в развитии общества, — общества каждый раз на определённой исторической ступени. Отсюда — чрезмерное разграничение, которое Плеханов проводит между социологией и историей, — или, как он выражается, между «алгеброй» общественного развития и его «арифметикой»[16]. Между «общим», «особенным» и «единичным» в историческом развитии мы не находим у Плеханова понимания их диалектического перехода и взаимной связи, при условии наличия которых только и можно преодолеть кантианский разрыв между «социологией» вообще и конкретной историей. В понимании общества у Плеханова мы не находим учения Маркса об общественно-экономических формациях, o социально-производственных организмах, которые имеют особые законы своего возникновения и развития. Поэтому у Плеханова нет и достаточно правильного понимания той роли, которую играют в развитии общества его внутренние закономерности, и того, в каком отношении эти последние находятся к внешним условиям географической среды, в которых протекает общественная жизнь.
Этот «оттенок», эта линия воззрений Плеханова на исторический материализм получили своё выражение уже в его ранних работах, которые были написаны ещё в тот период, когда Плеханов в основном занимал последовательно революционные позиции. Достаточно сравнить статью Плеханова «К 60-летней годовщине смерти Гегеля» с теми высказываниями, которые мы находим у Ленина о философии истории Гегеля, чтобы стало ясно всё существенное различие между этими двумя «оттенками марксизма», — как выражался сам Плеханов. Ленин видит у Гегеля самое важное в его «постановке вопроса» о подходе к изучению общества, в его стремлении схватить историческое развитие как «живую картину истории», вскрыть внутреннюю диалектику исторической формы, выяснить роль практики в историческом развитии. Плеханов же ограничивается тем, что ищет отдельные примеры материалистического понимания Гегелем исторических событий, попытки дать им экономическое объяснение; всё своё основное внимание Плеханов посвящает гегелевской «географической основе всемирной истории»[17].
Внешней, географической среде и её влиянию на общественную жизнь Плеханов придаёт чрезмерно большое значение и в своей лучшей работе, в «Монистическом взгляде». Так, по словам Плеханова, наши человекоподобные предки, благодаря некоторым особенным свойствам географической среды, могли подняться на высоту умственного развития и начали «делать орудия». И в дальнейшем историческом развитии общества «только некоторые особенности той же среды» могли дать простор для усовершенствования способности человека делать орудия. «В историческом процессе развития производительных сил, — замечает по этому поводу Плеханов, — способность человека к «деланию орудий» приходится рассматривать прежде всего как