Для чего понадобился академику столь напряженный режим работы целого отдела? Что лежало в основе подобной гонки?
Назаренко отвечает одним словом — «предвидение». Уже вошло в сознание человечества русское слово «спутник». Уже фотографии симпатичной дворняги Лайки обошли первые полосы всех газет мира. И в подмосковном небе отрабатывал действия в невесомости вместе со своими товарищами старший лейтенант авиации Юрий Гагарин. Надвигалась эпоха космических исследований, и наиболее прозорливые уже чувствовали ее дыхание. Но до полета «Союза-6», когда была проведена сварка в космосе, еще оставалось целое десятилетие. Академик и сам не знал точно, когда свершится этот первый в истории сварки эксперимент. Но если бы знал, то ответил бы так: «До полета «Союза-6» остается всего десять лет».
Назаренко впервые столкнулся с большим планомерным исследовательским поиском, принял в нем деятельное участие и увидел, ощутил то, о чем столько раз читал, что было предметом постоянных споров в студенческой компании, — интуицию ученого, опережающую время и возможности техники.
Молодой исследователь неожиданно для самого себя оказался противником этого предвидения. Академик поставил перед ним задачу: с помощью электроннолучевой пушки попытаться произвести сварку в атмосфере.
В книгах Станислава Лема, которыми тогда зачитывалась молодежь патоновского центра, автоматы сшивали в космосе огромные межпланетные станции. Но одно дело читать об этом в научно-фантастических романах, а другое — воплощать эту мечту не завтра, а сегодня же, сию минуту, в реальный металл.
Тогда Назаренко возразил академику, что сварка вне вакуума невозможна. Пучок электронов рассеется, и не имеет смысла даже пробовать. Научный сотрудник был специалистом в этой области, академик — нет, и в трудном длительном разговоре верх тогда одержал он, Назаренко. Но эта победа оказалась и поражением. Потому что знание одной узкой области заслонило перед Олегом перспективу...
Он даже написал статью об этом, в которой очень убедительно все обосновал. Статья была встречена специалистами доброжелательно. Научных противников у Патона было достаточно.
Казалось бы, можно бить отбой. Но Патон предложил продолжать исследования. В непрерывных прикидках, расчетах прошел год. Назаренко был убежден в своей правоте. Миновал второй год, начался третий. В залах третьего корпуса, где расположилась лаборатория электроннолучевой технологии, уже появились вакуумные камеры с толстенными темно-синими бронестеклами. Началось опробование аппаратуры, и Назаренко... усомнился в своей правоте.
Нет, пучок, как он и предполагал, рассеивался, и все попытки собрать его, заставить вытянуться в нужный высокотемпературный шнур пока что кончались провалом. Все было теоретически правильно, «по науке». Но у самого Назаренко не было уже такой непоколебимой уверенности. Может быть, в этом была повинна настойчивость научного руководителя. А скорее всего, как это бывает в процессе длительного и упорного поиска, у подлинного исследователя появляется свое, особое видение проблемы, которое не укладывается в прокрустово ложе существующих представлений.
Прошло пять лет с первого разговора между Патоном и Назаренко в кабинете академика. Назаренко потерпел поражение и одержал победу. Потому что на столе у него лежали образцы, сваренные, вопреки предположениям, с помощью электроннолучевой пушки в атмосфере инертных газов. Прежде чем показать их директору, он сам проглядел последний шов под микроскопом. Патон мог торжествовать и делать оргвыводы...
Но торжества не было, а оргвыводы оказались самыми неожиданными. Нет, он не напомнил Назаренко об их споре. Это было для директора уже глубоким прошлым. Патона же интересует только будущее. Поэтому он и предложил подумать, как поместить электроннолучевую пушку внутрь камеры и сделать ее подвижной...
В первом эксперименте в камере находилась только мишень, которую приходилось с помощью хитроумных приспособлений поворачивать под неподвижным лучом. А Патон потребовал свободы маневра. Это вынуждало начинать почти все сначала. Прежде всего надо было думать об уменьшении габаритов пушки. А значит — заново рассчитывать систему и практически полностью менять всю технологию изготовления.
Назаренко показалось тогда, что академик перечеркивает все сделанное им с таким трудом, и бросился в бой. Главным его аргументом был вопрос: «Зачем?» Целесообразно ли перечеркивать достигнутое и начинать практически вновь? И что, наконец, даст подвижность пушки? Свободу маневра. Но зачем она, если уже сегодня они могут повернуть мишень в камере, как им надо?
Борис Евгеньевич сочувственно выслушал горячую и длинную тираду сотрудника. Патон вообще умеет слушать людей с видом, располагающим к горячим выступлениям. Но когда Назаренко произнес: «И потом, какое значение здесь имеют для нас габариты?» — ответил неторопливо, чуть растягивая слова: «Здесь, на земле, никакого. Но вот в космосе...»
Патон еще не знал, какие очертания примет установка для эксперимента на орбите. Но идея уже владела им, и он подготавливал непосредственных исполнителей для ее претворения.
Так Назаренко потерпел второе поражение, которое тоже в итоге обернулось победой. Были у него и в дальнейшем споры с академиком. Иногда оказывалось, что Назаренко в отдельных вопросах прав. Но окончательный счет в этих спорах был в пользу Бориса Евгеньевича. Только теперь, если идея Патона на первых порах не срабатывала и он хмурый уходил из лаборатории, Назаренко говорил: «Борис Евгеньевич, а в этом что-то есть. Будем пробовать».
Десять лет назад первокурсник Женя Дейнеко, сын путевого обходчика с маленького разъезда под Житомиром, в огромной аудитории Киевского политехнического института слушал вводную лекцию. Тогда, еле сдерживая ликующее волнение: еще бы — студент прославленного вуза! он вбирал, впитывал в себя слова о трудностях на пути к званию инженера. Он еще не до конца понимал смысл таких выражений, как «преемственность технических традиций», «бережное отношение к творческому поиску», «широкий подход к исследуемой проблеме»... Евгений лишь запоминал все это, чтобы потом, не сразу, а основательно, как был приучен отцом, разобраться, постичь скрытый смысл сказанного. Первокурсникам предстояло одолеть пирамиду премудрости, сложенную лучшими представителями инженерной мысли за многие десятилетия. Это была прекрасная задача, и мир казался светлым. За годы учебы, в потоке зачетов и экзаменов, курсовых проектов и лабораторных работ, во время практики на заводе и в студенческих стройотрядах сверхзадача приобрела налет обыденности. Евгений отлично учился, получал именную стипендию, участвовал в работе студенческого научного общества...
Он и сам не мог сказать, когда зародились сомнения: нужно ли ему становиться «командиром производства» на заводе, как назвал их перед первой практикой декан.
Слов нет, работа, скажем, у начальника участка такая, что не соскучишься. За один день столько задач приходится решать мгновенно!.. Но тогда он думал, что все эти хлопоты, решения, оперативки и планерки направлены на одно — воплотить в металл, материализовать чужую творческую мысль, чужие идеи. Со временем, когда накопится опыт, ты и сам, может быть, подключишься к этому процессу, что-то перестроишь, дополнишь, облегчишь, улучшишь. Но все равно ты осуществляешь мысли и озарения других людей. А если потенциал знаний и метод мышления позволяют тебе творить самому? Если у тебя есть что отдать людям? Как быть? Или ты ошибаешься?..
На республиканской конференции студенческих научных обществ работу Евгения признали лучшей и отметили грамотой. Последнюю преддипломную практику Дейнеко проходил в Институте металлофизики. Он попал в отдел, где только начинались работы в новом направлении. Дипломнику Дейнеко выделили самостоятельный участок. Евгению предстояло не только решить конкретную задачу, но и проверить себя. Имеет ли он право на существование в этом удивительном мире захватывающих и головоломных идей, поисков и решений?.. Шесть месяцев отводилось Дейнеко на самостоятельный поиск...
Решение, разработанное им, сочли оптимальным.
На защите дипломов присутствовал научный сотрудник патоновского института Валентин Белогуренко. Он и рассказал своему непосредственному руководителю — одному из ведущих ученых ИЭС — о толковом дипломнике, и Дейнеко предложили поступить в аспирантуру Института электросварки.
...Евгений еще никогда не оставался на лето в Киеве. Впервые он узнал гулкую тишину пустого здания. В студенческом общежитии в те дни обитал только он. Однокурсники, получив дипломы, разъехались. Через месяц им предстояло явиться к месту первой работы. Евгению же за это время надо было подготовиться к экзаменам в аспирантуру и написать реферат.
Только погрузившись в дебри специальной литературы, он понял, сколь велика проблема, которой ему предстоит заниматься. XX век — эпоха сверхзвуковых скоростей и космоса — вдруг предстал перед ним во всей обнаженности и трудности нерешенных технических проблем.
Евгения еще не было на свете, когда впервые прозвучали в песне слова: «Мы покоряем пространство и время». Тогда скорость шестьсот километров в час казалась фантастической. Сегодня такой полет для космонавта — все равно что прогулка в пароконном экипаже. И все нарастающее ускорение в авиации требует новых материалов для лопаток мощных турбин, крупнотоннажные суда нуждаются в мощных машинах, которые смогли бы выдерживать длительную работу при высоких температурах. А из чего будут сделаны эти материалы, не знал никто.
...Лет сорок пять назад неповторимый Остап Бендер загнал предприимчивым американцам патент самогонного аппарата и технологию изготовления первача «табуретовки». Разве могли представить себе Ильф и Петров, что этот способ изготовления первача через несколько десятков лет в чем-то будет очень похож на изготовление новых материалов с заданными свойствами!..
Электроннолучевая пушка бомбардирует тугоплавкий металл в вакууме, он превращается в пар, чтобы потом, смешавшись с необходимыми компонентами, изменив структуру, конденсироваться новым, не существовавшим до этого в природе материалом. Таков принцип.