Параллели с христианством
Христианство как религия настолько сильно повлияло на развитие мировой культуры, что до сих пор является неотъемлемой частью жизни всего человечества. Григорианский календарь, введенный папой римским Григорием XIII в католических странах аж 15 октября 1582 года, теперь принят почти во всех странах мира. А ведь ведет он отсчет от Рождества Христова. Современная европейская культура пестрит отсылками к библейским и евангельским сюжетам, огромное количество фантастических произведений опирается на образы Христа, Пресвятой Марии, Иуды, Моисея и других персонажей Нового и Ветхого Заветов. Разумеется, в Японии не так много христиан, однако христианские мотивы так или иначе находят отражение в творчестве восточных писателей, мангак, киноделов, геймдизайнеров и мультипликаторов. С ходу вспоминаются многочисленные библейские отсылки из нашумевшего «Евангелиона», «Призрака в доспехах», и даже относительно недавняя игра Elden Ring не обошлась без отсылок к образу распятого Христа и полученному им в подреберье «удару Милосердия», нанесенному Гаем Кассием Лонгином из сострадания к Мессии.
Слева: королева Марика Вечная из игры Elden Ring подвешена на рунической дуге в позе, подобной положению распятого Иисуса. Ее тело пронзено шипом снизу вверх, на что указывает разрушенная в верхней половине тела оболочка. Точно так же, согласно Библии, был убит Иисус. Справа: «Удар Милосердия. Христос, распятый среди двух разбойников», Схелте Адамс Болсверт, XVII в. Гравюра, повторяющая работу Рубенса Питера его учеником
Как и в случае со значимыми трудами Толкина в жанре фэнтези, подобную культурную глыбу нельзя проигнорировать, можно лишь оттолкнуться от нее, или же, наоборот, пройти по проторенному ею руслу.
Но почему же библейские сюжеты снова и снова заимствуются, интерпретируются и пересказываются? Даже если отбросить тот факт, что многие творцы современности родились в культурах, насквозь пропитанных христианством; даже если забыть о глобализации произведений культуры, из-за которой многие стремятся включить в свои творения образы, понятные большему количеству зрителей, почему же раз за разом мы видим отсылки к христианству? Полагаю, все это именно из-за того, что христианство, помимо прочего, является и невероятно интересной философией, которую интересно изучить, оспорить или проверить на прочность в рамках литературного произведения. Неслучайно многие исследователи склонны полагать, что сам исторический Иисус Христос мог позаимствовать основные тезисы своей философии у известного на тот момент греческого философа Филона Александрийского. В общем, христианство – это настолько огромный феномен, что его можно рассматривать с самых разных сторон и так и не рассмотреть полностью. В рамках же данного исследования мы не будем касаться христианства как религии, не будем разбирать его как исторический нарративный источник и вряд ли заденем его с точки зрения философии. Для нас в данном случае интерес представляют общеизвестные христианские сюжеты и образы, так что рассмотрим их исключительно как художественное повествование, на которое в своей работе и ссылался Исаяма.
Ветхий Завет
В конце «Атаки титанов» уцелевшие люди прячутся на возвышенном плато, из которого марлийцы сделали крепость с ангарами для дирижаблей. Сцена их безуспешного противостояния Эрену и Гулу Земли сильно напоминает историю о Вавилонской башне, которую в незапамятные времена, согласно Ветхому Завету, построили говорившие на одном языке люди, чтобы добраться до небес и достигнуть Бога. Безусловно, это действие было расценено Богом как дерзкий вызов. Об этом можно прочесть в Книге Бытия: «И сошел Господь посмотреть город и башню, которые строили сыны человеческие. И сказал Господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать; сойдем же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого. И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город. Посему дано ему имя: Вавилон, ибо там смешал Господь язык всей земли, и оттуда рассеял их Господь по всей земле» [Быт. 11:5].
«Столпотворение Вавилонское», неизв. автор, около 1370 года. Из рукописи «Мировой хроники» Рудольфа Эмсского, принадлежавшей Мюнхенской библиотеке
Интересно, что в тексте в очередной раз боги упоминаются во множественном числе во фразе «сойдем же и смешаем там язык их», что отсылает нас к исследованию российского и советского историка, библеиста и востоковеда Николая Михайловича Никольского об изначальном политеизме Израиля, который лишь со временем перевоплотился в монотеизм [Политеизм и монотеизм в еврейской религии]. Также стоит заметить, что фраза «Вавилонская башня» не встречается в тексте Библии, там всегда используется словосочетание «город и башня» или просто слово «город». Первоначальное происхождение названия «Вавилон» неизвестно. Коренное, аккадское название города было Баб-илим, что означает «врата Бога».
В «Атаке титанов» форт Салта, который был марлийским укреплением и исследовательской базой дирижаблей в южном горном регионе, даже визуально сильно напоминает классическое изображение конусообразной Вавилонской башни.
Слева: глава 133. Справа: «Вавилонская башня», Лукас ван Фалькенборх, 1594
Но, кроме внешнего сходства, разумеется, присутствует и контекстуальное. Титан Прародитель по сравнению с обычными людьми поистине был богом, а потому, укрепившись на территории форта Салта, люди встали у него на пути и бросили вызов, как было в истории о Вавилонской башне. Неслучайно 135‐я глава в манге, где и начинается противостояние человеческого рода и армады Стенных титанов, так и называется «Бой между небом и землей». Однако в отличие от оригинала «Вавилонская башня» в манге выстояла, пусть и не без серьезных потерь. Другим отличием является то, что в Вавилоне все люди собрались единым народом, говорившим на одном языке, а разошлись народами разными, говорящими на разных языках. В истории Исаямы же все произошло с точностью до наоборот: форт Салта собрал в себе ненавидящих друг друга людей, которые, объединившись, сумели не только одолеть Бога, но и остаться единым народом после его поражения. Эта особенность часто прослеживается в действиях автора, когда довольно известная история или миф выворачивается наизнанку или при одинаковой завязке приводит героев манги к противоположной (от классической) развязке. При этом Исаяма настолько мастерски вплетает эти истории в свой собственный сюжет, раздавая известные роли своим персонажам, что не всегда удается сразу же вычленить подобное заимствование. Как будто бы автор играет с собственными героями, заставляя их участвовать в спектакле, воплощая старые сюжеты по-новому, что позволяет читателям переосмыслить классику…
Но вернемся к христианским отсылкам и заимствованиям. Самая явная библейская отсылка заключается в том, что остров, на который сбежал со своим народом король Фриц, назывался «Парадиз». Английское слово, обозначающее рай – paradise, – имеет достаточно длинный этимологический путь. Слово paradise вошло в английский язык от французского paradis, унаследованного от латинского paradisus, от греческого παράδεισος, которое, в свою очередь, произошло от древнеиранской формы и протоиранского parādaiĵah, что значило «огороженное стеной помещение». Этимология слова в конечном итоге происходит от праиндоевропейского корня dheig – «приклеивать и устанавливать (стену)» и per – «вокруг».
К VI–V векам до н. э. древнеиранское слово было заимствовано в ассирийское pardesu – «владение». Впоследствии оно стало обозначать обширные сады Первой Персидской империи, обнесенные стеной, а затем было заимствовано в греческий язык как παράδεισος parádeisos, что значит «парк для животных». В Ветхом Завете еврейское слово pardes встречается в Песне Песней 4:13, Екклесиасте 2:5 и Неемии 2:8, в каждом случае означая «парк» или «сад». В иудаизме эпохи Второго Храма «рай» стал ассоциироваться с Эдемским садом и пророчествами о восстановлении Эдема на земле, а также был перенесен на небеса.
Также необходимо отметить, что в Эдеме находилось древо Жизни. В иудаизме и христианстве дерево Жизни впервые описывается в Книге Бытия как находящееся «посреди Эдемского сада» вместе с деревом Познания добра и зла [Быт. 2:9]. После изгнания человека из Рая дается разъяснение, что это было сделано, «чтобы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно» [Быт. 3:22]. Древо Жизни стало предметом споров: исследователи до сих пор не могут прийти к единому мнению насчет того, является ли древо Познания добра и зла тем же самым деревом, или древо Жизни все-таки отстоит от него [Makowiecki, 441–457]. Возможно, данный миф перекочевал из похожего сюжета шумеро-аккадской мифологии про первого человека Адапу, отказавшегося от бессмертия. В таком случае древо Жизни могло быть единственным деревом, а древо Познания добра и зла появилось в результате многочисленных правок текста [Израиль и Вавилон, 175–177].
В конце концов в Коране дерево никогда не называется древом Познания добра и зла, обычно оно называется просто «древо» или (по словам Иблиса) «древо Бессмертия» [Коран 20:120]. Мусульмане верят, что Бог сказал только что созданным Адаму и Еве, что те могут наслаждаться всем в саду, но не подходить к этому дереву. Поэтому-то Сатана явился им, сказав, что единственная причина, по которой Бог запретил им есть плоды этого дерева, заключалась в том, что они станут ангелами или бессмертными [Коран 7:20].
Никольский в своих трудах доказывает происхождение израильского монотеизма от предшествовавшего ему политеизма, утверждая, что в изначальных версиях мифа в Эдеме обитало множество богов [Политеизм и монотеизм в еврейской религии, 45]. Если, согласно этой трактовке, взглянуть на цитату из Бытия: «И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас» [Быт. 3:22], можно предположить, что по изначальному сюжету Адам (проживший 930 лет) практически обрел бессмертие, вкусив плод дерева, которое даровало бессмертие богам. Подобный сюжет напоминает концепции древнегреческой мифологии, где боги Олимпа вкушали амбросию – легендарную пищу, дающую им молодость и бессмертие; а также источник молодости богов скандинавских, поддерживавших свое бессмертие молодильными яблоками богини Идунн.
«Древо Жизни» из «Атаки титанов» мы уже с вами обсуждали в главе, посвященной скандинавской мифологии, но тем не менее нельзя не упомянуть его и теперь. Ведь Иггдрасиль не даровал бессмертия людям и богам. В то же время эдемское древо Жизни даровало вечную жизнь, а потому так же, как и древо Познания, было запретно для новорожденных людей. В манге же великое древо не дает вечной жизни, даже наоборот, скорее укорачивает ее, но взамен предлагает необоримую силу – силу титанов, которая, как и бессмертие в мифологии, позволяет свершить великие дела.
В сцене, где запуганный властями отец Гриши Йегера пересказывает сыну пропитанную пропагандой историю конфликта народа Имир с людьми империи Марли, нам показывают иллюстрации из книги-методички, в которой, помимо прочего, изображена сама Имир.
Глава 86
На данной картинке нам в рамках этой главы интересны сразу два момента. Во-первых, образ запретного плода, даруемого ей дьяволом, а во‐вторых, облик самого этого дьявола, явно срисованный с Бафомета. И начнем мы, пожалуй, с яблока, ибо история нарушения Божественного запрета – а надо сказать, что библейская история напрямую связана с требованиями и обещаниями Бога [Филькенштейн], – и вкушения первыми людьми плода с древа Познания добра и зла тесно сопряжена с рассмотренным нами Эдемом. Согласно Библии, на кражу плода с дерева Познания добра и зла Еву соблазнил змей-искуситель. С этого начинается третья глава Книги Бытия: «Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог. И сказал змей жене: “Подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю?” И сказала жена змею: “Плоды с дерев мы можем есть, только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть”. И сказал змей жене: “Нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло”. И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел. И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания» [Быт. 3:1].
Хотя запретный плод в Книге Бытия не идентифицирован, христианская традиция гласит, что Адам и Ева с запретного дерева в Эдемском саду съели именно яблоко. Таким образом, безымянный плод Эдема стал яблоком под влиянием истории о золотых яблоках в Саду Гесперид. В результате яблоко стало символом знания, бессмертия, искушения, падения человека и греха во многих европейских культурах. Согласно Библии, нет ничего, что указывало бы на то, что запретный плод дерева познания обязательно был яблоком [Easton, 49].
Вероятно, яблоко появилось в истории о плоде из-за некоторой путаницы с переводами. Классическое греческое слово μῆλον или диалектное μᾶλον, а ныне заимствованное в английском языке как melon, означало плод дерева в целом, но перебралось также и в латынь как mālum, что означает «яблоко». Сходство этого слова с латинским mălum, что означает «зло», также могло повлиять на то, что яблоко стало интерпретироваться как библейский «запретный плод» в широко используемом латинском переводе Писания, называемом также «Вульгатой». На самом деле запретный плод мог быть инжиром, ведь сказано в Ветхом Завете: «И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания» [Быт. 3:7]. А смоковницей зовут именно инжир, из чего можно сделать вывод, что в Эдеме росли эти растения и именно их плоды могли стать вожделенны для обитавших там людей.
Очевидно, в воззрении марлийцев этот символ имеет также негативный подтекст, как нечто соблазнительное, но запретное. Для обычных людей сила, которую получила Имир, разумеется, представлялась злом: именно благодаря ей потомки Имир долго и успешно вели войны с марлийцами, и жертвам этих конфликтов не было числа. Отсылает нас к сюжету грехопадения также и тот факт, что дьявол предлагает яблоко девушке, как будто бы намекая на то, что первой поддалась сладким речам змея в Библии именно Ева.
Примечателен также и образ самого дьявола, дарующего яблоко Имир. Очевидно, он списан с известного облика дьявола из нашего мира, а если быть точнее, с Бафомета, историю появления которого мы обязательно рассмотрим. Дело в том, что внешность козлоногого и рогатого Бафомета так же, как и изображение в марлийской книге, была придумана для воплощения зла христианским писцом практически на пустом месте, без связи с какой-либо давней христианской традицией.
Имя Бафомет впервые упоминается в письме об осаде Антиохии французским крестоносцем Ансельмом Рибемоном в июле 1098 года, который писал, что жители Антиохии «громко призвали Бафомета» [Letters from the East, 29]. Раймонд Агилерский, летописец Первого крестового похода, сообщает, что трубадуры использовали термин Bafomet для Мухаммеда, а Bafumaria – для мечети [Muscat]. Но термин, очевидно, не вызывал никакой негативной коннотации, а даже наоборот – был вариацией произношения имени Пророка. Однако в умах христианских воинов это слово отразилось в противоположном качестве, ведь термин использовался их врагами. Поэтому уже в 1307 году в поклонении Бафомету, как порождению дьявола, ложно обвинили Орден тамплиеров: во Французском королевстве они были внезапно обвинены в ереси и арестованы после того, как их лидер магистр Жак де Моле прибыл во Францию для встречи с папой Климентом V. Король Франции Филипп IV приказал арестовать многих французских тамплиеров, а затем пытать их, чтобы добиться признаний, однако предпосылки этого события, разумеется, крылись всего лишь в деньгах.
Впрочем, для того чтобы разобраться в этом и в том, откуда появился рогатый Бафомет, необходимо изучить историю ордена тамплиеров. Дело в том, что ставший со временем неимоверно богатым орден начинал свой путь едва ли не в нищете. После захвата крестоносцами Иерусалима в 1099 году по итогам Первого крестового похода ко Гробу Господнему потянулись вереницы паломников, жаждавших увидеть наконец-то святыню своей религии в руках собратьев-католиков. Но на дорогах было опасно из-за многочисленных банд разбойников, и поэтому в 1119 году французский рыцарь Гуго де Пейн обратился к королю Балдуину II Иерусалимскому и Вармунду, патриарху Иерусалимскому, предложив создать монашеский католический религиозный орден для защиты этих паломников. Предложение рыцаря было одобрено, а штаб-квартира ордена разместилась на Храмовой горе в Иерусалиме, отчего имя орден получил в честь Храма – Tample.
Полное же название ордена было «Бедные собратья-воины Христа и Храма Соломона», что во многом отражало действительность, ведь в ряды рыцарей храма вступали зачастую бедняки, многим из которых даже не удавалось скопить денег на новую лошадь, отчего в ранний период на двух рыцарей ордена приходилась всего одна лошадь. Это было даже запечатлено на официальной печати ордена, где с одной стороны изображался Храм Иерусалимский, а с другой – два рыцаря, скачущие на одном коне.
Печать ордена тамплиеров
Разумеется, члены ордена, как добропорядочные монахи (орден все-таки был монашеским), давали клятву личной бедности, но это, к счастью, никак не мешало богатеть самому ордену. Дворяне, участвовавшие в крестовых походах, начали передавать свои активы под управление тамплиеров на время своего отсутствия. Стоит заметить, что примерно треть рыцарей возвращалась обратно из Святой земли, еще треть оставалась там жить навсегда, а последняя часть и вовсе умирала. Накапливая таким образом богатство по всему христианскому миру и Заморью, орден в 1150 году начал выпускать специальные документы – «аккредитивы» для паломников, отправлявшихся в Святую землю: паломники сдавали свои ценности в местный прецепторий тамплиеров и получали документ, указывающий стоимость депозита. По прибытии же в Святую землю они предъявляли братьям-рыцарям этот документ, чтобы получить свои средства в полном объеме обратно. Эта новаторская договоренность была ранней формой банковского дела и, возможно, была первой формальной системой, поддерживающей использование чеков, что, разумеется, повысило безопасность паломников, сделав их менее привлекательными целями для разбойников и воров, а также способствовало финансированию ордена тамплиеров [Sean].
Основываясь на этом сочетании пожертвований и деловых отношений, тамплиеры создали финансовые сети по всему христианскому миру. Они приобрели большие участки земли как в Европе, так и на Ближнем Востоке; покупали и управляли фермами и виноградниками; строили огромные каменные соборы и замки; занимались производством, импортом и экспортом; у них был собственный флот; и в какой-то момент они даже владели всем островом Кипр. Орден тамплиеров можно даже назвать первой в мире многонациональной корпорацией [Ralls, 28]. Разумеется, вместе с богатствами росло их влияние, а также и численность ордена. Ведь, как говорят в народе, чем шире наши морды – тем теснее наши ряды. Работает как в прямом, так и в переносном смысле: к богатствам тамплиеров потянулись руки, и некоторые из них даже монаршие.
Два столетия спустя, в начале XIV века, французский король Филипп IV, как и его предшественники, держал тамплиеров в своей королевской казне в Париже для надзора за различными финансовыми действиями, полностью доверяя их умению распоряжаться средствами и монашеской честности. В 1299 году орден даже одолжил Филиппу значительную сумму в пятьсот тысяч ливров для приданого его сестры, а также для ведения Фламандской войны. Позже, когда король обесценил монеты (что привело к восстанию в Париже), тамплиеры защищали его и даже предоставили убежище во время беспорядков. Но тем не менее ничто из этого не помогло рыцарям спастись от жадности французского монарха.
Эмблема ордена тамплиеров, изображающая двух рыцарей на одном коне, рядом с черно-белым флагом – гонфалоном. Из «Большой хроники» Матвея Парижского, около 1250 года
Король Филипп уже имел в своей биографии эпизоды захвата имущества и людей, когда того требовала его безопасность или его кошелек. Поэтому, прознав, что папа римский Климент V собирается провести расследование в отношении рыцарей ордена, Филипп решил не дожидаться конца бюрократических промедлений и примерно за неделю до запланированного официального расследования провел масштабную полицейскую операцию, в ходе которой утром в пятницу 13 октября 1307 года проживавшие во Франции члены ордена были арестованы чиновниками короля Филиппа. Аресты производились именем святой инквизиции, а владения тамплиеров конфисковались. Ордер на арест начинался словами: «Бог недоволен. У нас в королевстве есть враги веры» [Les derniers jours des Templiers, 52–61].
Кстати, именно из-за ареста тамплиеров ранним утром в пятницу 13 октября и появилось знаменитое суеверие по поводу пятницы, которая выпадает на тринадцатое число месяца. Дурной же славой само число «13» обязано, судя по всему, еще новозаветному сюжету о Тайной Вечере, где среди тринадцати присутствовавших был также и Иуда, впоследствии предавший Христа. Число «13» часто называют «чертовой дюжиной», также подчеркивая его мрачную составляющую. Не ускользнуло это суеверие и от взора Исаямы. Возможно, именно из-за дурной славы автор использовал это число в своем произведении: именно столько прожила Имир после обретения силы. Из-за этого жизнь остальных разумных Девяти титанов – шифтеров – ограничивалась всего лишь тринадцатью годами.
Тотчас же Климент V получил удивительное сообщение о том, что члены ордена были арестованы, заключены в тюрьму и обвинены в ереси инквизицией, которую не созывал папа. Поначалу разгневанный этим вопиющим пренебрежением к его власти, Климент V тем не менее смягчился и 22 ноября 1307 года издал указ, предписывающий монархам христианской веры арестовать всех тамплиеров и конфисковать их земли от имени папы и церкви.
По всей Европе начались судебные процессы, в которых тамплиеров обвиняли во всевозможных прегрешениях: что во время церемоний приема в орден новобранцев заставляли плевать на крест, отрекаться от Христа и заниматься непристойными поцелуями; обвиняли в поклонении идолам и говорили, что орден поощрял гомосексуальные практики. Правда, точно такие же обвинения обычно предъявлялись всем, кто попадал под горячую (даже «докрасна раскаленную», я бы сказал) руку святой инквизиции, а именно евреям, ведьмам и еретикам (к примеру, катарам). Более того, ранее Филипп IV похищал папу Бонифация VIII и обвинял его в почти идентичных преступлениях. С другой стороны, писатель Шон Мартин говорил, что «Шинонский пергамент предполагает, что тамплиеры действительно плевали на крест», и что эти действия были направлены на имитацию унижения и пыток, которым крестоносец мог подвергнуться, если бы его захватили в бою сарацины, поэтому во время посвящения в ордене их учили, как совершать отступничество «только умом, а не сердцем» [Sean].
«Дьявол» в колоде Таро Райдера-Уэйта
Тогда же тамплиеров обвинили и в поклонении фигуре, известной как Бафомет, а кроме того, в поклонении мумифицированной отрубленной голове, которую инквизиторы обнаружили среди прочих артефактов в первоначальной штаб-квартире ордена на Храмовой горе. Некоторые предполагали, правда, что эта голова могла принадлежать Иоанну Крестителю. Описание объекта менялось от признания к признанию; некоторые тамплиеры отрицали какие-либо знания о нем, в то время как другие (которые признались под пытками) описывали его как отрубленную голову, кошку или голову с тремя лицами. Никакого козла с рогами в тех делах и в помине не было. Нужно отметить, что средневековые христиане считали, что мусульмане были идолопоклонниками и поклонялись Мухаммеду как богу, при этом mahomet стал mammet в английском языке, что означает «идол» или «ложный бог» [Games, 143–144].
Позже, в XIX веке, имя Бафомета стало еще больше ассоциироваться с оккультизмом. Элифас Леви опубликовал Dogme et Rituel de la Haute Magie («Догма и ритуалы высшей магии») в двух томах, куда включил собственный рисунок Бафомета, или Козла Шабаша, изображающий крылатого гуманоидного козла с парой грудей и факелом на голове между рогами. Это изображение стало самым известным представлением Бафомета. Причем козел Леви состоит из бинарных элементов, представляющих «символику равновесия противоположностей»: получеловек и полуживотное, мужчина и женщина, добро и зло. Ведь намерением Леви было символически передать свою концепцию равновесия, и в его исполнении Бафомет представлял собой совершенство общественного порядка.
Но судьба символа сложилась иначе. Бафомет Леви стал источником более позднего изображения дьявола в картах Таро в дизайне Райдера-Уэйта, а потому в современную культуру прочно вошел именно такой внешний вид дьявола. И именно этот образ рогатого дьявола взял себе на вооружение Исаяма. Ведь теперь ни у кого уже не возникает сомнения при виде подобного образа. Дьявол он и есть дьявол.
Новый Завет
Новозаветные образы также были обыграны в аниме и манге, к примеру, в истории Имир прослеживается явный намек на основополагающее христианское таинство – Евхаристию. Евхаристия (от древнегреческого «благодарение, благодарность, признательность», от εὖ – «добро, благо» и χάρις – «почитание, честь, уважение») – это обряд, также известный как Святое причастие. Христиане верят, что обряд был учрежден Иисусом на Тайной вечере, в ночь перед его распятием, когда он дал своим ученикам хлеб и вино. Отрывки в Новом Завете утверждают, что он повелел им «творить это в воспоминание обо мне», называя хлеб «моим телом», а чашу вина – «кровью завета моего, которая за многих изливается». Разные течения христианства по-разному относятся к этому ритуалу и спорят, где именно и в каком качестве во время Евхаристии присутствует Христос. Однако все они безусловно согласны с фактом его присутствия, некоторые (например, евангелические англикане) считают это присутствие исключительно духовным. В то время как православная и католическая церкви утверждают, что Евхаристия – это в действительности тело и кровь Христа под видом хлеба и вина. И что посредством освящения субстанции хлеба и вина фактически становятся субстанциями тела и крови Иисуса Христа, в то время как внешний вид хлеба и вина остается неизменным (например, цвет, вкус, ощущение и запах). Также исследователи считают христианский ритуал Евхаристии символическим расширением жертвенного каннибализма [Lindenbaum, 479].
Вероятно, в своей манге, полной кровавых сцен пожирания титанами людей, Исаяма не мог не пофантазировать на тему данного обряда. Он довольно реалистично представил сцену, где Карл Фриц заставляет своих дочерей Розу, Марию и Сину пожрать тело собственной матери, дабы разделить между собой ее нечеловеческую силу и продолжить защищать постаревшего монарха. Евхаристия дает возможность христианину соединиться с Богом во Христе, приняв в себя часть божественного. То же самое произошло с дочерями Имир, возвысившимися над людьми с помощью полученной силы.
Помимо имени одной из дочерей Имир – Марии, – в произведении Исаямы встречается более или менее каноничный образ самой Мадонны с младенцем: в детской книге Хистории. Укрытая шалью мать, держащая на руках младенца, сильно напоминает традиционную христианскую иконографию. Похожее изображение мы встречаем и в первом опенинге второго сезона, как раз в том, где звучит покорившая сердца многих песня Shinzou wo Sasageyo. В видеоряде сначала нам показывают статую молодой женщины с покрытой головой, украшенной венком из роз, и с младенцем на руках. Статуя надломлена и лежит на земле, а к концу трейлера оказывается полностью изуродована войной с титанами.
В то же время взглянем на фрагмент картины итальянского живописца Рафаэля Санти, созданной по заказу папы Юлия II для церкви монастыря Сан-Систо в Пьяченце и известной под именем «Сикстинской Мадонны».
Слева: кадр из 1‐й серии 2‐го сезона. Справа: «Сикстинская Мадонна», Рафаэль Санти,1513–1514
Внешнее сходство образов очевидно и в одеянии фигур, и в их расположении, однако на что именно намекают этим создатели аниме? Какие параллели с младенцем Иисусом они хотят провести? Учитывая, что в манге образ был замечен только в книге Хистории, может ли быть так, что нам предлагают параллель этого персонажа с фигурой Христа? Масла в огонь добавляет также имя, под которым девочка скрывалась от властей, – Криста. Это имя происходит от греческого Χριστή, что является еще одной формой написания слова «Христос».
Нужно отметить, что слово «Христос» является не именем собственным, а скорее статусом. Дословно оно переводится как «мажу, умащаю», а используется в значении «помазанник» или «мессия». Чей? Разумеется, Божий. То есть слово обозначает избранника Господа. Первоначально Христами в Иудее называли себя многие «самовыдвиженцы от народа», но окончательно был признан мессией только один из них, тот самый, которого звали Иисус. Концепция Христа в христианстве произошла от концепции мессии в иудаизме. Христиане верят, что Иисус – мессия, предсказанный в еврейской Библии и христианском Ветхом Завете.
Интересно еще и то, что три раза (а Бог любит троицу) за все повествование именно Кристу разные персонажи называют богиней или близкими к божественности терминами. Кто в шутку, а кто и всерьез. Богиней ее называет Саша в 15‐й главе «Поодиночке» после того, как Хистория дала ей хлеб. В 24‐й главе «Лес гигантских деревьев» Армин и Жан, когда Криста приводит им лошадей после сражения с Женской Особью, думают о ней как о «посланнице Господа» и «богине». В третий раз Род Райсс в 66‐й главе «Просьба» убеждает собственную дочь, что его миссия – «возвратить Бога в этот мир» через Хисторию.
Глава 66
Учитывая то, что в манге сила титана Прародителя является практически божественной, можно заключить, что Хистория становится фантазией автора на тему, что было бы, не прими Иисус свое мессианство. В самый ответственный момент Хистория отказывается от божественной силы и тем самым позволяет впоследствии Эрену взойти на крест мученика. Ведь своими действиями он навлек на себя одного ненависть всего мира, но избавил свой народ от ненависти, которая столетиями преследовала его. Таким образом, он умер за грехи их предков, тем самым очистив их самих в глазах других людей от грехов прошлого.
Именно это и сделал Иисус – принес самого себя (сына Божьего) в жертву Господу (Богу), чтобы тем самым освободить людской род от первородного греха, который совершили Адам и Ева в кущах Эдема. В разрезе анализа данной аллегории нельзя забывать также и тот факт, что Эрен возродился даже после того, как ему отстрелили голову, и принял поистине Божественный облик. В то же время Иисус воскрес на третий день и во плоти вознесся на небо (чего простым смертным никогда не удавалось).
Слева: глава 133. Справа: «Распятый Христос», Диего Веласкес, 1632. Музей Прадо, Мадрид, Испания
Справа: «Распятый Христос», Диего Веласкес, 1632. Музей Прадо, Мадрид, Испания. Фрагмент. Слева: глава 131
Тут необходимо отметить схожесть Божественной триады христианства (Отец, Сын, Святой Дух) с триадой важнейших околобожественных персонажей «Атаки титанов»: Имир, Эрен, Многоножка. Разумеется, Многоножка, как наиболее необычный из персонажей, обладающая максимально непонятным спектром навыков и являющаяся, по словам Зика, «самой жизнью», больше всего подходит на роль Святого Духа. В роли сына, как мы уже выяснили, довольно правдоподобно выглядит Эрен, ну а в роли Бога-отца – сама Прародительница Имир. Как будто бы через призму своего сюжета Исаяма позволил себе пофантазировать на тему библейской истории в формате «А что, если?»
После метаморфозы в титана Прародителя Эрен приобретает еще больше каноничных черт Иисуса Христа. Во-первых, его руки оказываются подвешены на неких лесках, отчего его торс (наиболее антропоморфная часть всей конструкции) начинает напоминать безвольно болтающуюся марионетку или же распятую фигуру Иисуса, смиренно опустившего голову.
В момент же, когда Микасе удается прорваться в ротовую полость титана Прародителя, она видит все, что осталось от настоящего Эрена: его собственную голову. И снова выражение лица человека, смирившегося с неотвратимой кончиной во имя великой цели, заставляет подумать об Иисусе.
Но самое интересное происходит именно после смерти Эрена от меча Микасы. Разумеется, я говорю об этом странном поцелуе, если, конечно, не брать в расчет аллюзорность этой сцены. Помимо того, что библейская история о поцелуе Саломеей отрубленной головы Иоанна Крестителя – это довольно известный сюжет, нужно также отметить подозрительное сходство с поцелуем Микасы и Эрена с картиной «Иоанн Креститель и Саломея». Картина была написана японским художником Ямамото Такато в 2005 году, а первая глава манги вышла в 2009‐м, так что Исаяма вполне мог уже тогда взять ее за образец для своей сцены.
Глава 138
Однако с самой историей Саломеи все обстоит очень непросто. Надо сказать, что историческая Саломея оставила после себя не так уж много упоминаний. О ней сохранилось всего несколько малозначительных очерков. Но вот ее литературная фигура дожила до наших дней. Саломея обычно отождествляется с дочерью Иродиады, которая, согласно рассказам в Евангелии от Марка и Евангелии от Матфея, танцевала для Ирода Антипы на его дне рождения. Когда в награду за ее обворожительный танец он ей предложил просить что угодно, она, посоветовавшись со своей матерью, назвала ценой голову Иоанна Крестителя.
История ее танца перед Иродом с головой Иоанна Крестителя на серебряном блюде побудила средневековых христианских художников изображать ее как олицетворение похотливой женщины, соблазнительницы, которая уводит мужчин от спасения. Однако в Евангелиях не было сцены с поцелуем. Появилась она много позже в поэме Генриха Гейне «Атта Троль. Сон в летнюю ночь», написанной в 1841 году. Там в главе XIX описывается кавалькада призраков, несущихся по небу, среди которых можно заметить многих известных людей, включая Карла X, короля Артура, Шекспира, Богиню Диану и многих других. Одной же из трех прекраснейших всадниц была сама Иродиада, которая даже в смерти не расставалась с головой Иоанна. Именно в этом произведении впервые в большой литературе была представлена народная легенда о том, что Иродиада на самом деле любила Иоанна и после того, как он отверг ее любовь, приказала казнить его и осознала сделанное лишь после поцелуя [Гейне, 63]:
Да и впрямь ведь королева,
Коль супруг ее – царь Ирод,
По ее лишь настоянью
Обезглавлен был Креститель.
За кровавое деянье
Обрекли ее носиться
Привидением полночным
Вплоть до светопреставленья.
У нее в ладонях блюдо
С головою Иоанна,
И она ее целует;
Вот ведь как целует жарко!
Был пророк любим царицей, —
Хоть молчит о том писанье,
Но идет молва в народе
О кровавой этой страсти.
Эта сцена вдохновила многих авторов, в числе которых был и Оскар Уайлд, написавший в 1893 году одноактную трагедию под названием «Саломея». В пьесе имя Иоанна Крестителя изменено, и там он появляется как Иоканаан. В начале пьесы он заключен в тюрьме Ирода, где его обнаруживает Саломея. Она влюбляется в молодого пророка и трижды просит разрешения коснуться его тела, поцеловать его волосы и губы, но тот трижды отвергает ее. Узнав о любви дочери к заключенному, мать Саломеи осыпает ее проклятиями. Тем временем внимание Ирода приковано к самой Саломее. Наконец он упрашивает девушку станцевать для него. Иродиада говорит, что негоже ее мужу смотреть на собственную дочь. Однако Саломея соглашается, стоит только Ироду пообещать взамен выполнить любое ее желание. Тогда Саломея исполняет «Танец семи покрывал», а в награду требует голову Иоканаана на серебряном блюде. Иродиада рада выбору дочери, ибо полагает, что так она сумеет отбросить нечестивую любовь к пленному пророку. Однако Ирод обескуражен. Он просит дочь изменить решение, ибо Иоканаан – святой человек и видел Бога. Но Саломея непреклонна и говорит, что Ирод должен сдержать обещание. Тогда она получает свой дар – голову Иоканаана на серебряном блюде. Тогда Саломея целует отрубленную голову в губы, произнося свою знаменитую речь: «Я поцеловала твои уста, Иоканаан, я поцеловала твои уста. На твоих губах был горький вкус. Они были соленые от крови?.. Но, быть может, это вкус любви. Говорят, что у любви горький вкус. Я поцеловала твои уста, Иоканаан, я поцеловала твои уста!» [Уайльд, 335] Обитатели двора ужасаются хладнокровию девицы, а Ирод говорит, что Саломея отвратительна и приказывает своей страже убить ее. Те тотчас же раздавливают Саломею щитами.
Именно этот образ властной, жестокой, коварной обольстительницы и остался на долгие столетия за Саломеей и сохранился до наших дней. Полагаю, именно эту историю решил взять для своей манги Исаяма, при этом поместив в основу любовной линии Микасы и Эрена сюжет трагедии Оскара Уайлда, исказив, однако, мотивационную часть. Ведь Эрен, как и Иоанн Креститель, – мученик, умерший за то, во что верил. Оба они отчаянно отвергали любовь красивой девушки, осыпав несчастных обвинениями (стоит только вспомнить сцену, где Эрен нахамил Микасе и Армину, чтобы те отдалились от него). А вот мотивы убийства уже кардинально расходятся. Ведь если Саломея добивается убийства Иоанна только для того, чтобы отомстить и украсть-таки поцелуй против его воли, то Микаса убивает Эрена из милосердия, дабы прекратить его страдания и помочь исполнить ту миссию, которую он на себя возложил. Также и поцелуй в одном случае становится наградой обезумевшей от любви женщины, убившей своим словом строптивого пророка, в другом же – искренним прощанием с самым близким человеком на свете. Микаса отпускает свою любовь, повинуясь долгу перед всем остальным человечеством. Именно поэтому Эрен показал ей прежде иллюзию того, как бы сложилась их судьба, если бы они задолго до этого момента отвергли свой долг и сбежали от мира. Но они не сделали этого. И теперь необходимо было дойти до конца, чтобы закончить начатое и показать Имир, что даже через любовь можно переступить, если она становится угрозой для всего остального мира.