– Почему же ты раньше молчал? – спросил Рокубэй.
– А что бы мне дал разговор с тобой? Этот призрак – не дух умершего. Его питает ненависть живого человека, и притом того, кого ты хорошо знаешь.
– Кто же это? – спросил удивлённый Рокубэй[7].
– Хозяйка этого дома, – смущённо пробормотал молодой человек, – жена господина Кихэя… Это она хочет моей смерти.
Рокубэя новость ошеломила. Он не сомневался в том, что племянник сказал ему правду, только не мог понять причину такой ненависти. Икирё может вызвать либо несчастная любовь, либо яростная неприязнь, и тогда он может появляться без ведома хозяина. Несчастная любовь здесь вряд ли подходит: жене господина Кихэя всё-таки далеко за пятьдесят. С другой стороны, что ещё мог сделать молодой работник, чтобы вызвать ненависть, способную породить икирё? Вёл он себя примерно, вежливостью обладал отменной, с обязанностями справлялся прекрасно. Загадка. И она весьма беспокоила Рокубэя. После долгих размышлений он всё же решил посоветоваться со своим господином и умолял его помочь разобраться в этом деле.
Кихэй тоже пришёл в замешательство, однако за сорок лет, что он знал Рокубэя, у него не было ни малейшей причины сомневаться в словах приказчика. Поэтому Кихэй позвал жену и тщательно расспросил её, по ходу дела поведав то, о чём рассказал больной молодой человек. Жена побледнела и заплакала, но после некоторых колебаний откровенно ответила:
– Думаю, то, что рассказал твой новый сотрудник об икирё, правда, однако я старалась ни словом, ни взглядом никогда не выдать своё отношение к нему, которого не могла изменить. Ты знаешь, что этот человек весьма ловок в делах, у него получается всё задуманное. С некоторых пор он приобрёл у нас в доме немалое влияние; рабочие и подмастерья смотрят ему в рот. А наш единственный сын, которому надлежит унаследовать наше состояние, сущий простак, им легко управлять. Я давно думаю о том, что этот ловкий молодой помощник при желании легко может обмануть нашего ребёнка и лишить его всего имущества. Подумай сам, ему не составит труда развалить наше дело, облапошить сына и пустить его по миру, сделав всё это без малейшего риска для себя. Поэтому я боюсь и ненавижу твоего сотрудника. Случалось, я желала ему смерти; даже подумывала, не убить ли его… Понимаю, что такая ненависть предосудительна, но ничего не могу с собой поделать. Целыми днями я желаю ему зла, поэтому не сомневаюсь в достоверности того, что он поведал Рокубэю.
– Что за чушь лезет тебе в голову! – воскликнул Кихэй. – До сих пор этот молодой человек не сделал ничего такого, что могло бы бросить на него тень, а вот ты причинила ему жестокие страдания. – Хозяин задумался. – А что если я отправлю его вместе с дядей в другой город, чтобы открыть там ещё один наш магазин? Может, это позволит тебе отнестись к нему более снисходительно?
– Если я не буду видеть его и слышать его голос, – ответила женщина, – и он покинет наш дом, думаю, я смогу контролировать свою ненависть.
– Что ж, надо попробовать, – продолжил Кихэй. – Потому что если ты не уймёшься, то прикончишь его своей ненавистью и будешь виновна в смерти человека, от которого мы видели только хорошее. Он поистине образец слуги.
Кихэй спешно озаботился открытием новой фарфоровой лавки в другом городе и назначил Рокубэя возглавить его вместе со своим племянником. И действительно, после этого ирикё перестал мучить юношу, и вскоре молодой человек пошёл на поправку.
Гора черепов[8]
В закатный час они вступили на склон горы. Ни единого признака жизни не было вокруг – ни капли воды, ни травинки, ни тени пролетающей птицы. Царило запустение, лишь увеличиваясь по мере подъёма. Вершина горы терялась в заоблачной выси. Тогда бодхисаттва[9] сказал своему юному спутнику:
– Ты увидишь то, что хотел. Но место, где ты сможешь прозреть, далеко, а дорога трудна. Следуй за мной и ничего не бойся. Сила пребудет с тобой.
Чем выше они поднимались, тем глубже становился сумрак вокруг. Не было никакой торной тропы, ни малейшего следа человека; путники пробирались через бесконечное нагромождение глыб, оторвавшихся некогда от горы. Каждый шаг мог оказаться последним, ибо камни шатались и поворачивались под ногами. Временами целые пласты с грохотом обрушивались вниз, а скала под ногами вдруг отзывалась гулкой пустотой. В вышине мерцали звёзды, но темнота вокруг казалась ещё гуще.
– Не бойся, сын мой! – призвал бодхисаттва, уверенно шагавший впереди. – Как бы ни была мрачна дорога, тебе ничто не угрожает.
Так они поднимались под звёздами всё быстрее и быстрее, ибо сила, неведомая прочим людям, наполняла их и помогала идти. Они миновали места, окутанные туманом, и теперь у их ног расстилался безбрежный и беззвучный молочный облачный океан.
Час за часом длился подъём. Незримые толщи расступались по сторонам, с глухим треском возникали трещины, и при каждом разломе вспыхивала и гасла череда бледных холодных огней. Однажды под руку ученику попалось что-то гладкое, по ощущениям совсем не похожее на камень. Он поднял странный предмет и успел заметить, как перед ним мелькнула гримаса смерти.
– Не задерживайся, сынок, – поторопил его учитель. – До вершины ещё очень далеко.
Они шли дальше сквозь мрак. Под ногами то и дело раздавался слабый и едва заметный треск, холодные огни вспыхивали и гасли. Наконец на краю ночи появилась серая полоса, звёзды в небе стали бледнеть, а на востоке чуть забрезжила новая заря.
И всё же они продолжали свой быстрый подъём. Нечеловеческая сила наполняла их тела, а вокруг расстилались только стылые пространства, заполненные мертвенным холодом, и безмерная тишина. Но золотой пожар зари на востоке разгорался всё ярче.
И вот тут немыслимая гора впервые явила молодому паломнику крутизну нагого склона. Вид его внушал трепет и зловещий ужас, ибо ни одного ровного клочка земли глаз уже не встречал. Вокруг громоздились чудовищные груды черепов, обломков и костяной пыли. Отовсюду скалились беззубые челюсти, а разбитые скелеты вызывали в памяти морской берег, усеянный обломками раковин.
– Не бойся, сын мой! – снова прозвучал голос бодхисаттвы. – Только сильный духом достигнет вершины, где можно узреть истину!
Мир позади растворился; не осталось ничего, кроме облаков внизу, неба вверху и груды черепов, исчезнувшей из виду. Затем вместе с паломниками, поднявшимися на вершину, взошло солнце, но его лучи вместо тепла принесли острый, как клинок, холод. Огромная высота, бездна и тишина пугали, сковывая движения молодого путника. Ноги уже не слушались, и силы внезапно отхлынули от него. Молодой человек застонал, как спящий, которому привиделся дурной сон.
– Поспеши, сын мой! – воскликнул бодхисаттва. – День короток, а до вершины ещё далеко!
– Не могу! – возопил молодой паломник. – Я очень боюсь! Силы покинули меня!
– Они вернутся, сын мой, – ответил бодхисаттва. – Оглядись вокруг. Скажи, что ты видишь.
– Не могу! – Ученик, задрожав, бросился к наставнику и прильнул к нему. – Я не могу смотреть вниз, ведь вокруг сплошные черепа!
– Верно, сын мой, – с улыбкой сказал бодхисаттва. – Ты ещё не понял, из чего сложена эта гора?
– Страх отнимает у меня разум! – выкрикнул ученик. – Это же черепа людей!
– Верно, – кивнул бодхисаттва. – Это Гора черепов. Знай, сын мой, все они принадлежат тебе. Каждый из них в своё время был прибежищем твоих мечтаний, заблуждений, снов и желаний. Здесь нет ни одного чужого черепа. Все они твои, скопившиеся в течение бессчётных прошлых жизней.
Снежная дева(Юки-Онна)[10]
Когда-то в провинции Мусаси жили два лесоруба: Мосаку и Минокити. Мосаку уже был стариком, а его напарнику Минокити исполнилось восемнадцать лет. Каждый день они вместе отправлялись в лес, подальше от своей деревни. На пути им предстояло пересечь широкую реку с переправой. Там не раз пытались построить мост, однако его неизменно сносило паводком.
Как-то раз, когда они возвращались домой морозным вечером, началась буря. Возле переправы выяснилось, что лодочник уже перебрался на другой берег. Мороз крепчал, ветер хлестал всё яростнее, так что у них и мысли не возникало переправляться вплавь. Пришлось воспользоваться хижиной лодочника, лесорубы порадовались, что нашлось хоть какое укрытие. В хижине не оказалось ни жаровни, ни очага, чтобы развести огонь, – было лишь две циновки. Мосаку и Минокити поплотнее закрыли дверь и улеглись спать, накрывшись соломенными плащами. Поначалу они не особенно мёрзли и надеялись, что буран скоро утихнет.
Старик почти сразу заснул, а Минокити долго не спал, прислушиваясь к завыванию ветра и снегу, бившему в деревянную дверь. Какой ужасный буран… Становилось холоднее, и Минокити дрожал, лёжа под соломенным плащом. И всё-таки сон сморил молодого парня.
Неизвестно, сколько прошло времени, но Минокити разбудил снег, падающий на лицо. Дверь хижины оказалась распахнутой настежь, а в их маленькой комнатке, освещённой снегом, маячила фигура женщины в белом.
Миг – и она оказалась посреди хижины. Склонившись над Мосаку, незнакомка дохнула ему в лицо, и дыхание её было подобно маленькому снежному смерчу. Вдруг она повернулась к Минокити и склонилась к его изголовью. Он пытался вскрикнуть, но тело ему не повиновалось, и крик застрял в горле. А незнакомка наклонялась всё ниже… вот её лицо почти коснулось щеки Минокити, и он увидел, что она была очень красива, но выражение её лица пугало. Женщина долго рассматривала его, а потом улыбнулась и сказала:
– Я собиралась обойтись с тобой, как со всеми остальными, но что-то мне тебя жалко стало. Ты молод и красив, Минокити. Пожалуй, я не стану губить тебя. Но смотри, если расскажешь кому-нибудь, даже матери своей, о том, что видел этой ночью, тебе не жить! Помни, что я сказала!