Отвернувшись от него, женщина вышла из хижины. Минокити понял, что подвижность вернулась к нему, вскочил и выглянул за дверь. Да только ничего не увидел, кроме летящего в лицо снега. Он закрыл дверь и положил у порога несколько поленьев. Минокити старался уверить себя в том, что дверь распахнул ветер, а женщина, которая ему привиделась, была лишь снежным отражением, но успокоиться никак не мог. Он позвал Мосаку, но старик молчал, и это испугало Минокити. Он протянул в темноту руку, коснулся лица старого дровосека и почувствовал, как его ожгло холодом. Старик умер.
К рассвету непогода улеглась. Утром пришёл лодочник и нашёл в своей хижине бесчувственное тело Минокити рядом с насмерть замёрзшим Мосаку. О юноше позаботились, отогрели, и вскоре Минокити пришёл в себя, но промёрз он изрядно и потом долго болел. Да и смерть старика очень его расстроила, хотя о том, что привиделось ему в хижине во время бури, Минокити никому не рассказывал. Поправившись, он вернулся к своему занятию: каждое утро отправлялся в лес, а возвращался уже в сумерках с вязанками дров, которые его матушка потом продавала в городе.
Прошёл год. Однажды вечером Минокити возвращался, как обычно, домой и по дороге нагнал девушку, шедшую в ту же сторону. Она была высокая, изящная и очень красивая. Когда Минокити вежливо поприветствовал её, девушка ответила таким приятным голосом, будто рядом певчая птица пропела. Раз уж им оказалось по дороге, вскоре они разговорились. Девушка поведала молодому дровосеку, что зовут её О-Юки[11], она с недавних пор сирота и теперь идёт в Эдо, где у неё оставались друзья, которые обещали подыскать для неё место служанки. Минокити уже через пять минут разговора был очарован привлекательной спутницей, а чем больше он смотрел на неё, тем более красивой она ему казалась. Он поинтересовался, не обручена ли она. В ответ девушка рассмеялась, сказала, что не связана никакими обязательствами, и в свою очередь поинтересовалась, женат ли Минокити. Он отвечал, что из родных у него осталась только мать, но и она пока не заводила разговор о достойной невестке. После этих взаимных признаний молодые люди некоторое время шагали молча, но, как говорит пословица, «при желании глаза говорят не хуже губ». На подходах к деревне Минокити и О-Юки настолько освоились друг с другом, что лесоруб предложил девушке переночевать у них в доме. О-Юки засмущалась немножко, но потом согласилась и отправилась вслед за ним. Мать Минокити встретила незнакомку приветливо и, не в силах устоять перед невероятным обаянием О-Юки, очень быстро привязалась к ней. Она принялась уговаривать девушку погостить у них ещё и отложить отъезд в Эдо. Так и получилось, что О-Юки осталась в доме Минокити, поскольку его мать нашла-таки себе достойную невестку.
Она и правда оказалась хорошей невесткой. Когда мать Минокити умирала, перед смертью она благодарила жену сына. О-Юки родила мужу десятерых детей, все оказались красивыми и отличались удивительно белой кожей.
Соседи не могли надивиться на О-Юки. В то время как другие женщины в деревне старели рано, она, даже став матерью десятерых детей, выглядела такой же молодой и красивой, как и в тот день, когда впервые пришла в деревню.
Как-то раз, когда дети уже спали, О-Юки шила при свете лампы, и её лицо заливал белый свет. Минокити долго разглядывал её, а потом сказал:
– Знаешь, смотрю я на тебя, освещённую этим нежным светом, и вспоминаю один случай. Мне тогда было лет восемнадцать. Я встретил женщину, которая была очень похожа на тебя и оказалась такой же красивой.
– И где же ты её встретил? – спросила О-Юки, не поднимая глаз от работы. – Расскажи.
И Минокити поделился с женой историей о той ужасной ночи в хижине лодочника, описав женщину в белом, которая с улыбкой наклонилась над ним. Не забыл он и о старом Мосаку, который тихо умер в ту ночь.
– Не знаю, было это во сне или наяву, но только раз я видел существо столь же прекрасное, как ты. Я очень испугался тогда и понял, что эта женщина не была человеком. Её кожа сверкала ослепительной белизной! До сих пор не знаю, что случилось: то ли это был сон, то ли я по-настоящему видел снежную женщину!
О-Юки бросила шитьё, грозно встала и, наклонившись над мужем, закричала ему в лицо:
– Это была я! Ты видел меня, О-Юки! И я предупреждала, что тебе не жить, если ты скажешь кому-нибудь хоть слово о той ночи! Только ради детей, которые спят сейчас в соседней комнате, я оставлю тебе жизнь! Но берегись! Хорошо заботься о них, и, если они хоть раз пожалуются на тебя, я разделаюсь с тобой так, как ты заслужил!
Она всё кричала, и голос её слабел, становясь едва слышным, как свист ветра. О-Юки растворялась в белом тумане, прекрасном и сверкающем, который закрутился смерчем, взвился к потолочной балке и втянулся в дымовое отверстие. И О-Юки больше никто и никогда не видел.
Безликий призрак
На дороге Акасака, ведущей в Токио, есть откос с названием Кии но кунидзака, что означает «Склон провинции Кии». По одну сторону от дороги можно увидеть глубокий старинный ров с высокими, поросшими травой берегами, которые поднимаются к богатому саду. По другую сторону тянутся высокие стены императорского дворца. В то время, о котором идёт речь, уличных фонарей и повозок здесь не было, и окрестности сразу после наступления темноты словно вымирали. Припозднившиеся пешеходы обходили это место десятой дорогой, лишь бы не подниматься по склону в одиночестве после захода солнца. А причиной тому был барсук-оборотень, которого называли мудзиной. Он частенько появлялся здесь.
Последним видел его старый лавочник из квартала Кёбаси, который умер лет тридцать назад. Он рассказывал, как однажды ночью спешил, поднимаясь по склону Кии, и вдруг на краю рва увидел молодую женщину. Она была совсем одна и, казалось, горько плакала. Лавочник испугался, что женщина хочет утопиться, и остановился, желая помочь. Она оказалась миниатюрной и изящной, очень хорошо одетой, а волосы были уложены в такую причёску, какую носят девушки из хороших семей.
– О-дзётю, многоуважаемая![12] – воскликнул он, подходя ближе. – Не сокрушайся так! Скажи, что стряслось? Может, я сумею помочь тебе?
Он был добрым человеком и действительно хотел её выручить, но девушка продолжала рыдать, заслоняя лицо широким рукавом.
– Достопочтенная госпожа, – ласково сказал он ей, – пожалуйста, ну послушай меня. Знаешь, молодым девушкам не стоит сидеть здесь в такой час в одиночку. Не плачь! Ты только скажи, чем тебе помочь, и я постараюсь справиться с твоей бедой.
Продолжая всхлипывать и стонать, девушка медленно встала, по-прежнему не поворачиваясь к торговцу лицом. Тогда он тронул её за плечо и снова обратился к ней.
– О-дзётю! Послушай меня, пожалуйста, хоть немного…
Девица наконец повернулась к нему и плавным жестом опустила руку с широким рукавом, словно стирая слёзы с лица. Да только никакого лица там не оказалось и в помине. Был просто гладкий овал. Ни глаз, ни рта, ни носа…
Лавочник завопил и в ужасе помчался вверх по склону. Он нёсся по пустынному и тёмному берегу, не останавливаясь и не смея оглянуться, пока прямо перед ним не затеплился огонёк, столь маленький и слабый, что его можно было принять за муху, светящуюся во тьме. Но это оказался всего лишь фонарик странствующего продавца собы[13]. Его тележка стояла на обочине. Для несчастного лавочника, пережившего такое потрясение, сейчас годилось любое общество, и он бросился к продавцу, издавая одни лишь панические вопли: «А-а-а! А-а! О-о!»
– Корэ-карэ! Что с тобой? – грубо прикрикнул на него продавец собы. – Что ты орёшь? Тебя ранили?
– Нет, – едва смог выговорить, задыхаясь, лавочник. – Я не ранен, но… А-а! А-а-а!
– Кто ж тебя так напугал? – усмехнулся продавец собы. – Что, грабители на дороге?
– Нет! Я видел… там, у рва… женщину… и она… она… я даже сказать тебе не могу, что она мне показала…
– Что она такое могла тебе показать? – ухмыльнулся продавец собы, знакомым жестом проводя по лицу.
Из-под руки явился совершенно гладкий, лишённый всяких черт овал, больше всего похожий на яйцо. И в этот миг стало совсем темно.
Призрак отрубленной головы
Почти пять столетий назад жил на свете самурай по имени Исогай Хэйдадзаэмон Такэцура. Его господином был Кикудзи из Кюсю. От многих предков, которые также были воинами, Исогай унаследовал недюжинную силу и способности к боевым искусствам. Уже в юном возрасте он мастерски владел мечом и прекрасно стрелял из лука, не хуже своих наставников. У него были все достоинства для того, чтобы стать отважным и умелым воином. Неудивительно, что во время войны Эйкё[14] Исогай удостоился многочисленных высоких почестей. Однако позже на дом Кикудзи обрушились всяческие беды, и в конце концов Исогай оказался без хозяина. Он мог бы легко поступить на службу к другому даймё, однако благородный воин никогда не искал выгоды для себя и предпочёл сохранить верность господину, оставив мирские заботы. Исогай обрил голову и стал странствующим монахом. Теперь у него было новое имя – Кувайрё. Да только под коромо[15] монаха продолжало биться отважное сердце воина. Как и прежде, он презирал опасности и путешествовал в любое время года по самым неблагополучным землям, проповедуя буддизм. А время-то было лихое. Много бесчинств творилось на дорогах. Для одинокого путника они представляли двойную опасность, будь он хоть трижды монахом.
Вот как-то раз случилось Кувайрё бродить на землях провинции Кай. Однажды темнота застала его в горах вдали от всякого жилья. Пришлось ему заночевать под звёздами, и монах приготовился отойти ко сну. Дорожные неудобства никогда не тяготили Кувайрё: он и голый камень считал подходящей постелью, если ничего лучшего не попадалось, а корень дерева легко заменял ему подушку. Тренированное тело бывшего воина казалось выкованным из железа. На погоду – росу, дождь или ветер – он просто не обращал внимания.