– Мы вроде пока никуда не собираемся, – улыбнулась ему Ника. – Так что у тебя ещё есть время всё придумать.
Не смотря на улыбку девушки, в её глазах Герман заметил глубокую печаль. Что-то происходило, что-то неуловимое, незаметное для самого писателя.
Девочка у микрофона продолжала напевать одну и ту же фразу с разными интонациями…
– Ваш заказ, – раздался голос официанта, вновь незаметно возникшего рядом с из столиком.
На столе перед писателем и его спутницей возникли тарелки на которых лежало по паре больших бутербродов с колбасой и сыром.
– Приятного вечера, – произнёс своим вкрадчивым голосом официант и растворился в окружающей их столик темноте.
Герман удивленно смотрел на свою тарелку, пытаясь понять, что это за странная шутка. Он ведь вроде ясно помнил, что заказывал лучшее блюдо от шеф-повара этого ресторана.
– Я… – произнёс писатель, поднимая глаза на Нику. Девушка как ни в чём ни бывало уже уплетала свои бутерброды.
– Что? – удивленно спросила она его. – Что-то не так?
– Нет, – покачал головой Герман. – Просто какое-то странное блюдо…
– Да, не особо изысканное, – кивнула Ника, откусывая от своего бутерброда очередной кусок. – Но есть можно.
Герман отодвинул от себя тарелку. Есть ему почему-то расхотелось.
– Ника, я хотел тебя спросить…
Она подняла на него свои большие глаза.
– Даже не знаю, как это сказать, чтобы тебя не шокировать… – снова замялся Герман. – Ты… не хотела бы уехать со мной?..
Ника застыла. В этот же момент группа на сцене прекратила играть, заставив вопрос Германа повиснуть в тишине.
– Я понимаю, как это звучит, – продолжил писатель уже более уверенно. – Но ты правда мне очень нравишься, и я хотел бы узнать тебя получше. Согласен, это звучит банально, но я ничего не могу с собой поделать. Последнее время я думаю только о тебе.
Ника положил свой недоеденный бутерброд обратно на тарелку и аккуратно вытерла губы.
– Я не могу… – печально ответила девушка. – Я очень хочу, правда… Но прости… Я не могу…
Со сцены вновь полилась музыка. Мелодия немного изменилась, став ещё более печальной. Теперь юная певица у микрофона затянула другую песню, так же состоявшую из одной единственной фразы – «Где ты?» Герману эта композиция даже показалась отдаленно знакомой…
– Хорошо, хорошо… – кивнул писатель. – Только скажи почему? Ведь ты же сама сказала, что хочешь…
– Это сложно объяснить… – Ника опустила взгляд.
Герман почувствовал на своём плече чью-то руку.
– Эй, приятель, – раздался вкрадчивый голос официанта. Это оказалась его рука. – Ты будешь её уже трахать или нет? Время-то не резиновое…
Следом за этим он смёл со стола всё что там было.
– Давай, дорогуша, – теперь он уже обращался к Нике. – Залезай, принимай рабочую позу. Надо отрабатывать своё пропитание – сама понимаешь.
Девушка послушно поднялась со своего места и улеглась на стол, задрав подол своего платья и раздвинув ноги перед Германом.
– Что происходит? – возмутился писатель.
– Давай доставай своё дрочило и действуй, – спокойно ответил официант с бородкой. – У этой мадам ещё сегодня забот полон рот. Причём в прямом смысле!
После последних слов он мерзко расхохотался. Что-то в его смехе было неуловимо знакомо писателю…
– Я не знаю, чего вы добиваетесь и что здесь происходит, но мы уходим! – поднимаясь со своего места сказал Герман. – Пойдём, Ника.
Ситуация была странной, настолько странной, что писатель начал осознавать, что на самом деле происходит…
Ника осталась неподвижно лежать на столе с раздвинутыми ногами и задранным подолом платья, демонстрируя своё белое кружевное бельё. Девушка даже и не думала подниматься.
– Ника? – удивленно произнёс Герман.
– Я же сказала тебе, что не могу… – ответила девушка.
– Думал всё будет так просто, да, приятель? – усмехнулся официант. – Либо трахай её сейчас, либо проваливай, но ты всё равно должен заплатить. Так что я бы на твоём месте уже бы приступал к делу.
«Сон», – мелькнуло в голове у Германа. – «Это снова чёртов сон!»
– К чёрту тебя! – рявкнул на официанта Герман. – Давай, Ника, пошли отсюда.
Он взял её за руку и потянул к себе, заставив девушку всё-таки подняться.
– Лучше делай, что они говорят, – шепнула она ему на ухо. – Так будет лучше для всех…
– Не так быстро, приятель, – спокойно произнес официант. – Это шалава принадлежит мне, и она никуда не пойдёт. Так что у тебя есть всего два варианта – либо трахайся и плати, либо сваливай, но всё равно плати. Цена вопроса будет одинаковой в любом случае.
– Не спорь с ним, – прижавшись к Герману, шепнула Ника. – Мы уже делали это раньше. Давай просто представим, что его нет рядом…
– Ну уж нет, – сказал он, отстраняясь от девушки. – Так дело не пойдёт. Я не потерплю такого отношения к тебе. Ты не чья-то собственность!
– Меня мало волнуют твои моральные заморочки, – хмыкнул официант. – Если у тебя не встал, то мог бы так об этом сразу и сказать. Нечего было тут изображать благородного рыцаря на белом коне. Спрашиваю в последний раз – ты будешь её трахать или нет?
Герман проигнорировал его вопрос.
– Мы уходим, – уверенным тоном произнёс писатель.
Он аккуратно взял Нику за талию и подтянул девушку к себе, снимая её со стола. После этого Герман взявшись с ней за руки направился на поиски выхода.
– Ты совершаешь большую ошибку… – тихо сказала Ника. – Он всё равно найдёт меня…
Герман промолчал. Он уверенно шагал вперёд, в темноту, не имея ни малейшего представления, что ему теперь делать. Их столик моментально пропал из виду, стоило им только отойти на пару метров. Вместе с ним пропала и сцена с тем странным музыкальным квартетом, оставляя писателя и девушку в кромешной тьме. Однако Герман ощущал тепло ладони Ники в своей руке и большего ему сейчас было и не нужно.
Они долго шли вперёд, потеряв всякий счёт времени. Говорить особо не хотелось, да и сказать было нечего. Герман лишь ждал очередного подвоха. Этот сон не был пугающим, как предыдущие, но писатель понимал, что всегда стоит готовиться к худшему. Он не знал с чем имеет дело, не имел ни малейшего представления, как во всем этом замешана Ника и кто такой этот чёртов официант. И самое главное – почему Герман видит эти сны? Почему именно сейчас?..
– Это было смело, – нарушила долгое молчание Ника. – Мне это нравится… Но ничего не выйдет.
– Почему? – спросил Герман. – Вот мы вместе ушли, хоть этот кретин и грозился…
– Ты не понимаешь… Здесь он не сможет тебе что-то сделать…
– Тем хуже для него, – пожал плечами писатель.
– Но это только пока… – продолжила Ника.
– В смысле?
– Тебе нужно бежать, – ответила девушка. – Бежать как можно дальше. Бежать от этого дома и города рядом с ним. Бежать и забыть обо всём, как ты уже сделал раньше.
– А как же ты? Не могу же я тебя бросить.
– Это так романтично, – Герман почувствовал её ладонь на своей щеке. – Но ты вряд ли сможешь что-то сделать.
– Ты не знаешь наверняка…
– Ты тоже многого не знаешь, – ответила она. – Точнее ты просто не помнишь.
– Никогда не страдал провалами в памяти, – усмехнулся Герман.
– Это даже к лучшему, что ты ничего не помнишь, – продолжила Ника. – Так тебе будет проще снова всё забыть…
– Но я не хочу ничего забывать! – возразил писатель. – Я не хочу забывать тебя!
– О ней тебе стоит забыть в первую очередь! – раздался уже такой знакомый хриплый голос из окружающей их темноты, заставив Германа вздрогнуть.
– Только не он… – тихо прошептала Ника.
– Кто это? Ты знаешь? – спросил её Герман.
– Ты не слушаешь меня! – раздосадовано произнёс хриплый голос. – Ты так сильно хочешь вернуться обратно? Зачем?!
– Ника! – обратился к девушке писатель, игнорируя все вопросы, обращенные к нему. – Скажи мне кто это?
Девушка хранила молчание, лишь слегка дрожала в руках Германа.
За их спинами вспыхнул свет, на короткий момент выхвативший из темноты бледное лицо Ники. Герман повернулся. Это были две мощные фары какого-то автомобиля стремительно приближающиеся к ним.
– Нужно уйти в сторону, – сказал Герман, пытаясь отступить.
В этот же момент он понял, что уходить некуда. Они с Никой словно находились в узком коридоре. Сзади на них мчались две яркие фары, а спереди ждал обладатель хриплого голоса. И писатель не был уверен, кто из них сейчас страшнее.
– Не возвращайся сюда, Герман, – прохрипел голос из темноты. – Ты не захочешь это снова видеть. Просто уходи.
– Твою мать! – выругался писатель. – Как же меня уже достали ваши чёртовы загадки! Каждую сука ночь я вижу эти ваши грёбанные сны, где какая-то мразь пытается вытрясти из меня всю душу, пугая меня до чёртиков. Куда я мать вашу не должен возвращаться?! Кто ты такой, чёрт тебя подери?! Какого хера я вообще должен вас всех слушаться?! Вы находитесь в моём сне, так что будьте так добры – либо говорите по существу, либо завалите ебальники и проваливайте отсюда ко всем чертям!
– Ты не понимаешь… – ответил хриплый голос.
– Это только пока твои сны… – закончила Ника.
Свет фар был уже совсем близко. Герман услышал ревущий мотор и чей-то злобный хохот.
– Беги, Герман… – прошептала ему Ника. – Беги и не возвращайся…
Она говорила что-то ещё, но писатель не смог разобрать ни единого слова из-за ревущего уже совсем рядом мощного мотора автомобиля. Герман с ужасом смотрел на приближающийся свет фар, готовый вот-вот получить удар…
Свет был уже прямо перед его лицом…
В этот раз Герман проснулся без крика. Он даже не вспотел, как в предыдущие ночи. Тем не менее его последний сон оставил куда больше вопросов, чем раньше. Писатель уже перестал сомневаться в том, что у этих снов есть какая-то причина. Теперь Герман был уверен в этом и что бы это ни было – оно как-то связано с его новым домом. И с Никой… История его снов всё обрастала новыми персонажами и это ещё больше сбивало с толку. Кем был тот официант с бородкой? Почему Ника так боялась его? Кто все эти люди из той странной музыкальной группы? Они ведь явно были там неспроста. Всё в этих снах было отнюдь неспроста – Герман чувствовал это. И чем больше он начинал об этом размышлять, тем больше это начинало его злить. Кто или что во всем мире имеет право вторгаться в его сны и так пудрить ему мозги и пугать его?! И что значила фраза – «Это только пока твои сны…»? Что значило предупреждение, что кто-то лишь «пока» ничего не может ему сделать? Какого чёрта Герман вообще должен бояться своих снов?! Воспоминания о былых кошмарах всё ещё вызывали у него легкую дрожь, но страх постепенно вытеснялся другим сильным чувством – злостью. Банальной и чистой злостью. Никто не мог дать Герману вменяемых ответов и это неимоверно его бесило. Конечно вряд ли сто