спешном походе Ман Лулана на юг.
В решающей битве бирманские войска, которыми командовали Ман Лулан и его военачальник Тилуин Ман, впавший в немилость в последние годы царствования Анируды, потерпели поражение. Тилуин Ману удалось бежать. Ман Лулан попал в плен и был казнен.
Дальнейший ход борьбы с ионами интересен тем, что показывает действительную расстановку сил в Бирме в конце XI в. Тилуин Ман отступил не к Пагану, многонациональному центру молодой империи, а дальше — в долину Чаусхе, оплот бирманцев. Само имя этого военачальника, Тилуин, совпадает с названием одного из каруинов долины Чаусхе, и это дало основание утверждать, что Тилуин Ман был одним из вождей бирманцев, главой рода в Чаусхе.
Паган, брошенный на произвол судьбы (а значительную часть его населения составляли угнанные Анирудой моны), был легко взят Янмаканом и разрушен. Бирманское население города было угнано в рабство или перебито. В надписи, относящейся к концу XI в., говорится: «Когда враги нападают на город Аримадаинапур (Паган. — Авт.), то царь уничтожает их. Когда людей, живущих в городе, берут в плен и увозят вниз по реке, царь возвращает их и снова селит в городе».
В долине Чаусхе родовой знатью был избран новый царь Пагана. Им стал Тилуин Ман, наиболее популярный военачальник, опиравшийся на остатки бирманской армии. В течение короткого времени Тилуин Ман смог собрать сильное войско и выступить навстречу подходившим к Чаусхе монам. Теперь уже моны оказались в невыгодном положении. Они далеко оторвались от своих баз и очутились среди враждебного им бирманского населения. В первом же сражении Тилуин Ман нанес монским войскам сокрушительное поражение. Янмакан был убит, и бирманцы, преследуя монов, вернули себе власть над дельтой Иравади и монскими городами.
Однако это третье завоевание монского юга не сопровождалось, как предыдущее, массовым угоном населения и увозом добычи. Тилуин Ман — наиболее, пожалуй, интересная личность среди паганских царей — избрал другой путь умиротворения. Он понимал, что Пагану невыгодны постоянные войны с ионами, и потому предпочел уравнять монов с бирманцами в Паганском государстве. Период царствования Тилуин Мана можно назвать периодом ионизации Пагана. С конца XI в. монский язык становится основным языком надписей в Пагане, монские вельможи начинают играть важную роль во всех церемониях государственного характера, имена монов часто встречаются в документах о деловых сделках, монское влияние в архитектуре становится доминирующим.
Войны на юге, очевидно, не вызвали цепной реакции в других покоренных бирманцами районах. По крайней мере хроники и первые бирманские надписи не упоминают о походах Тилуин Мана на север. После заключения в 1084 г. мира с ионами в жизни Паганского государства наступил спокойный период. Тилуин Ман обратил основное внимание на внутренние проблемы. Единственным исключением была кратковременная война с араканским царем, который, очевидно, шел на помощь монам, но опоздал и оказался в одиночестве. После этой войны Аракан перешел в вассальную (правда, временами не более чем номинальную) зависимость от Пагана.
Во время правления Тилуин Мана были установлены связи с Китаем, куда паганский царь посылал два посольства (в 1103 и 1106 гг.). Паган стал господином торгового пути из Китая в Индию, сменив на нем Наньчжао, и во взаимных интересах Китая и Пагана было установление спокойствия на этом пути. Соглашения между Китаем и Наганом давали возможность Тилуин Ману частично обезопасить свои северные пределы от воинственных племен Сычуани.
Продолжали укрепляться связи и со странами на другом конце большого торгового пути. Они не ограничивались торговлей, но и распространялись на другие сферы. Ставший одним из оплотов буддизма, Паган предпринимал шаги для подъема своего авторитета в этой области. На средства Пагана был проведен ремонт священного для буддистов храма Боддхгайя в Индии, пришедшего в упадок после ослабления в Индии буддизма. Репутация Пагана как буддийского центра даже превзошла славу Цейлона, обескровленного войнами с тамилами. Множество монахов из стран, где буддизм находился в упадке, прибыло в Паган. Надписи указывают, что Тилуин Ману удалось склонить в буддизм одного из Чолов.
Широкая деятельность Тилуин Мана по укреплению Паганского государства нашла отражение в надписи, оставленной им в Проме. Пром, бывшая Тарекитара, столица пью, снова возродился в паганские времена. В промской надписи, датируемой 3 июля 1093 г., говорится о первых 10 годах царствования Тилуин Мана. Надпись эта, одна из первых больших паганских надписей, представляет исключительную ценность как достоверный документ о жизни Паганского царства в XI в. Она характерна тем, что Тилуин Ман совершенно не упоминает о своих военных подвигах, а перечисляет заслуги в строительстве и развитии страны. В надписи говорится о возведении пагоды Швезигон, о сборе и переписке питак — буддийского канона, о посылке денег, строителей и материалов в Индию для восстановления Боддхгайи, о подарках монахам, о склонении к буддизму принца Чолов, об улучшении ирригационной системы, создании водохранилищ и строительстве плотин, отчего выросли урожаи и люди стали лучше жить. Кроме того, в надписи рассказывается о народных праздниках, которые поощрялись царем, и о заповедниках для зверей и птиц. Наконец, надпись повествует о создании озера Мракан у горы Туй-ин — большого водохранилища, сохранившегося до наших дней, — и сооружении каменной библиотеки на берегу этого озера.
Другая надпись посвящена строительству царского дворца в Пагане. Дворец этот был деревянным и, как и прочие гражданские здания Пагана, не сохранился. В надписи есть многочисленные упоминания о монах, которые играли важную роль в освящении дворца, а также о пью и их музыке. Это одно из последних упоминаний о пью в истории. Любопытно, что именно с музыкой пью связано одно из первых документированных сообщений об этом народе и о ней же говорится в последнем упоминании о них.
Начало строительства больших храмов Пагана — источника славы этого города — связано также с именем Тилуин Мана.
Первый из этих храмов, храм Ананда, был освящен, очевидно, в 1091 г., т. е. всего через 50 лет после восшествия на престол Анируды. Этот один из самых замечательных храмов Юго-Восточной Азии был построен за несколько месяцев, так же быстро, как строились, впоследствии другие громадные храмы. Скорость, с которой сооружались эти здания, говорит об экономическом потенциале молодого государства, о значительном росте Производительных сил в Бирме, а также о складывании административной службы Паганского государства.
Масштабы и красота храмов Пагана издавна наводили многих европейцев на мысль о том, что они не могли быть построены «отсталыми» бирманцами. Даже сегодня можно встретить (как в популярных статьях, так и в научных исследованиях) заявления о том, что храмы Пагана являются кальками с индийских средневековых храмов. Приводятся даже многочисленные примеры таких заимствований. Однако при внимательном изучении индийской и бирманской архитектуры средневековья нетрудно прийти к выводу о том, что паганские храмы оригинальны. Более того, с точки зрения техники строительства и конструктивных новшеств паганские храмы превосходят все, что было создано в то время в соседних странах, включая саму Индию. Наиболее ярким примером конструктивных достижений бирманцев является арка. О существовании ее было известно архитекторам многих стран мира, однако она практически не употреблялась индийцами до тех пор, пока Индия не попала в сферу мусульманского влияния. То же самое можно сказать и об архитектуре других народов Юго-Восточной Азии и Дальнего Востока. Бирманцы сделали арку основным элементом конструкции храмового здания, что позволило им строить громадные храмы, сохранившиеся и по сей день такими, какими они были в день завершения строительства. Бирманцы изобрели и использовали множество самых различных типов арки и свода, создавая смелые и оригинальные конструкции.
Действительные корни бирманского зодчества следует искать не в Индии или Китае, которые во время создания бирманской культуры не оказывали непосредственного влияния на Бирму, а среди предшественников бирманцев в самой Бирме — среди пью и монов Татона. Именно там, в Тарекитаре и монских городах, найдены остатки небольших храмов VI–X вв., в структуре которых можно угадать, как в зародыше, те вершины искусства, которые были потом достигнуты в Пагане. Именно монские мастера и мастера Шрикшетры были теми, кто не только воспринял и развил идеи индийского, кхмерского и китайского зодчества, но и нащупал пути к дальнейшему, самобытному развитию архитектуры в Бирме. Их опыт, объединившись с тем, что было известно и освоено самими бирманцами за столетия их жизни в Сычуани, родил к жизни необыкновенное явление, которое теперь зовется архитектурой средневековой Бирмы.
Храм Ананда на 70 м возвышается над прибрежной долиной. Лишь три или четыре храма превосходят его по высоте. В плане он — правильный квадрат со стороной в 80 м. В середине каждой стены от высокого десятиметрового дверного проема вытянулся длинный язык — крытая галерея, так что сверху храм кажется огромным крестом. Почти лишенные украшений, стены с двумя рядами окон поднимаются на высоту 12 м и переходят в крышу, над которой террасой поднимается еще одна. Завершает эту ступенчатую пирамиду сикхара — заимствованный из индийской архитектуры элемент, похожий на четырехгранную сужающуюся башню. Храм светел, спокоен и величествен, как и все большие храмы Пагана. И еще одна черта характерна для всех паганских храмов, как бы разнообразны они ни были в плане или по внешнему оформлению, — предельная лаконичность и строгость. И эта их черта особенно бросается в глаза по сравнению с пышной орнаментикой храмов средневековой Индии или Камбоджи.
В храмах Пагана сохранились многочисленные статуи и барельефы. В храме Ананда, например, находятся четыре десятиметровые статуи стоящего Будды и, что особенно интересно, две в человеческий рост скульптуры, одна из которых изображает Тилуин Мана, другая — Шин Арахана, крупного идеолога буддизма и первосвященника Бирмы при первых царях Паганской династии. Скульптуры царя и монаха очень реалистичны и представляют собой исключение в скульптуре не только Бирмы, но и Азии вообще — реалистические портреты живых людей не типичны для азиатского искусства.