на стала улыбаться вновь просто так. Мир перестал быть серым, с грохотом звуков метро или грустной музыкой. Ей нравилось смотреть на людей, разговаривать с ними, ей хотелось подпрыгивать на ходу, как в детстве. И она подала документы на загранпаспорт. Ощутив ещё пару недель этой свободы, она поняла, что готова искать себе новое местожительства. Что она никуда из этого города не уедет, это ее город.
Они же практически перестали разговаривать. Он чувствовал изменения в ней. И знал, что она освободилась от него. Он не пытался восстановить что-то в них или сохранить, но ему было грустно. Новость о том, что она нашла комнату и скоро съезжает, он принял молча. А она уже больше не хотела стучать в закрытые дубовые двери его души. Теперь перед ней открылось столько всего: и окон, и террас, и балконов. Бесконечность. Она даже захотела флиртовать, поняла, что она женщина, привлекательная и желанная.
Он уехал к матери, дав ей собраться. И оставил ей ее стихи, которые она написала для него, в период между точкой правды и точкой свободы. Ей очень помогли ребята с работы. Она договорилась о машине, о помощи в разгрузке. Конечно, все время за чем-то возвращалась. Оказалось, даже не имея средств на крупные покупки, мелочами обрастает весь дом. Каждый раз, когда она приезжала к нему, его не было, но он оставлял ей письма. Она давно перестала плакать из-за него и их не сложившихся мечтаний. Но эти письма. В них он жалел ее и признавал все, о чем она просила раньше.
Она уехала в сумасшедшую поездку в Турцию. Ещё сегодня паспорт в другом городе. Уже завтра самолёт. Это было, как последняя вечеринка перед свадьбой. Но вернувшись оттуда, где она часто, глядя вечером на море, думала о нем, поехала по старому адресу. В этот раз он оказался дома. А у нее в руке два кольца. Она протянула их ему. Он надел. Улыбнулся. Не поверил. Не ожидал. Она осталась у него на ночь, но он не притронулся к ней. А утром сказал, что приезжает мама на пару дней, и он ей пока не может сказать, что она вернулась. Попросил подождать это время. Закрыв дверь за собой, она закрыла и его для себя, навсегда. Возвращение было ошибкой. Ей это больше не нужно. Их больше не было, возвращать было нечего, настало время для их отдельных судеб. Она радовалась ощущению, что желает ему счастья с другим человеком. А ее счастье больше не в его руках.
***
Была другая. Она долго в это не верила, вернее думала, что обмана быть не может, не в такой степени. Конечно, в их отношениях давно появились белые пятна. Сначала это объяснялось забывчивостью, и было очень естественно, доходило до абсурда и смешных ситуаций. Так, постепенно, ее наблюдательность уснула. Бдительность и доверие – в их любви вместе быть не могли. А потом со временем, стала появляться холодность, расстояние, молчание от усталости, потом и нежелание поделиться. Как-то она привыкла, что из командировки он не звонит, пару сообщений в мессенджере и достаточно. Его задержки на работе были, с одной стороны, очень оправданы – разницей часовых поясов заказчика и исполнителя. Новые технологии разрывали мозг от количества информации и одновременности задач. Она действительно в это верила. Ведь он валился с ног, засыпал на полуслове, совершенно был не способен принимать информацию поверх рабочей. И его страсть к ней по-прежнему не угасала. Они часто шутили о том, что любовники требуют времени и сил, и им было не понятно, откуда люди находят это? Особенно, когда часто не было времени на нормальный сон и решение семейных вопросов.
Но как-то участились обучения, тренинги, взаимопомощь и обмен опытом с другими офисами. Одесса – Львов. Он так часто пропадал там на выходных, помимо задержек до полуночи в офисе Киева, что становились удивительными выходные, когда он все же был дома. Сначала все эти поездки пестрили рассказами, как увлекательно и насыщенно вся компания успевала провести двое суток в длительных прогулках, с катаниями на катерах, посещениями интересным мест, новыми знакомствами. Тогда ещё осуществлялись попытки восполнить или повторить те приятные ощущения, но с ней, и даже втроем. Правда всегда находились причины, почему это все оказывалось бледнее, с вечным сожалением в глазах и ожиданием восторга в ответ. Конечно, ей было достаточно намерений и попыток. До поры, до времени. Пока они не утихли. На сообщения ответ приходил уже через пару часов. И все меньше интересовался он прожитыми без него днями. Они все реже говорили по душам. Он обвинял ее, что не делится своими желаниями, не разговаривает с ним, что не понимает и не видит – хорошо ли ей и хочет ли ещё время для двоих. А она охладела и опустела, просто свыклась с тем, что больше нет такого его количества в ее жизни. Но продолжала думать и мечтать, вспоминать и строить планы. И все надеялась, что время вдвоем, какие-то выходные или праздники – они станут свежим вдохом, как новый толчок, как напоминание о том, кто они друг для друга. Было и это время. Только оно перестало работать. Глотка свежего воздуха больше не было для двоих. Он случался у каждого свой. Уже не зажигало, не горело так яростно. А все глубже затягивало в трясину. Претензии и упреки, молчание…И стала абсолютно естественной реакция раздражения на большинство действий и слов друг другу.
Однажды она сказала ему:
– Я хочу, чтобы ты ушел.
И он принял решение. Это не было очередной ужасной ссорой. Это было спокойно. И он стал вести себя непреклонно. Тогда первым порывом было упросить, уговорить, умолять или бросаться из окна. Она не могла ничего делать по-другому, чтобы не плакать и не вешаться на шею. Ели хватило сил под струями холодной воды прийти в себя, успокоиться, вернуть себе достоинство. Не гордость, но достоинство. Потом они говорили долго, спокойно, о неприятных моментах, она – о будущем без него, он – пытался ее убедить, что не одна виновата в разрыве. Но она все больше осознавала, как ошибалась, не ценив его. А на следующий день мысли ее перевернулись. И, как ни странно, было ни в сексе дело, ни в словах после: «Я ещё подумаю о нас, что нам делать и как поступать». Она пыталась уговорить себя, что будет готова ко всему. Она просто шла на работу и думала о том, что ей тоже стоит определиться. Нужны ли ей эти отношения. Не ее сыну, а ей. Ведь это же прежде всего ее жизнь, ее счастье или несчастье. И он прав – она слишком много испытывала грусти, злости, агрессии, а не радости и нежности. Она не чувствовала себя счастливой. Ощущений было много. Но этого всего набора негатива – его могло и не быть. Оба этого не хотели в отношениях. А сын? Это сложно, решиться обречь его. Но возможно ещё хуже не сделать это сейчас, а тянуть дальше, снова поверив в шанс. Есть ли ради чего ещё?
Она молчала о таких удручающих мыслях не из-за страха убедить тем самым в принятом решении. Она хотела понять для себя, возможно, это их выход и их час – совершить правильный поступок, сделать сложный выбор, но верный. Возвращаясь вечером друг к другу, они оба вели себя так, как будто не произошло что-то экстраординарное. Хотя ей иногда и хотелось пошутить о прощальной ночи, но при этом с некоторой тревогой ждала окончания срока в две недели, который был им поставлен на разрешение всех «житейских дел разъезда».
И дело все в том, что обиды – это не просто так невозможность отпустить, простить, – это реальные проблемы в реальных отношениях, которые так и не нашли решения. И злость. И вынужденное принятие того, что вечера потускнели, поговорить так особо и не складывается. Что пропасть не исчезла, землетрясения не произошло, а мосты – они ещё есть… Но ведь живут то они на разных берегах, встречаясь где-то на островке посредине. И возможно, их семья маленькая, должна была построить свое местечко именно на этом кусочке суши, а вокруг просто большой мир, куда ведут разные мосты. Но толи остров мал, толи мы не хотим создавать. Возможно – лишь малую долю вериться уже, – возможно, это место может разрастись или стать уютным прибежищем. И стоит просто подождать, ещё перетерпеть, все же, несмотря ни на что, продолжать его обустраивать. Не обращать внимания на силу наших разрушительных стихий, словно движение литосферных плит, падение астероидов и метеоритных дождей. А может быть, все же, может быть, нужно убрать все полуразрушенные, опасные, некрепкие мосты, оставив один устойчивый и надежный. По нему и будет ходить наш малыш. А жизни не сталкивать в пропасть, но дать цвести им и развиваться на своих берегах.
Она стала замечать, что ее больше не вовлекают в мужские разговоры; и было нормальным ее присутствие где-то там, номинально, но не на расстоянии вытянутой руки; забылось, что ее больше в жизни интересовали рассказы о самолетах и автомобилях, строительстве и военных интригах, чем рецепты, семейные отношения, здоровье родственников. После принятия этого, в один из вечеров она со спокойной, немного грустной душой поехала к сыну, но в дом его родителей. У него очередная работа допоздна. А ей уже обесценились вечера без сына, уже не перекрывало даже "побыть вдвоем". И не чувствовала себя неловко в чужом доме одна. Она даже была готова к тому, что он приедет и закроется на кухне до утра с отцом поговорить о жизни. И ее будить никто не станет. И да, конечно, это проявление заботы. Но также это будет падение ещё одного сгнившего моста в недра земли. Потому что до катастроф планетарного масштаба в жизни из семьи, она нужна была рядом, слушающая неспешные беседы двух мужчин. И ей это было нужно, даже влекло и жутко интересовало. Это были самый яркие моменты семейного общения. Эта была одна из причин, почему ей так хорошо в его семье.
Просто у него уже была другая. Прошло две недели критического срока. И, казалось бы, вопрос не стоял больше совсем. Просто продолжалась их жизнь – такая хрупкая семейная нерушимость. Только в последний вечер она со скрежетом в душе дождалась ночи. Села рядом и посмотрела в его глаза, где уже жила совсем чужая душа:
– Думаю, все же нам лучше расстаться.
Он долго молчал. А потом закрыл глаза и выдохнул:
– Ты права.