§ 43. Гнет сверху и погром снизу: Людвиг Баварец и «Юденшлегеры»
Средневековый режим достиг полной законченности в Германии XIV и XV веков. В отношениях к евреям здесь выработался синтез гнета сверху и погрома снизу. Долгие упражнения привели к тому, что правители усовершенствовались в деле систематической эксплуатации своих «камеркнехтов», а народные массы — в периодическом устройстве эксцессов. Прочно смыкается тот магический круг, откуда нет выхода еврею; искание безопасности гонит его под защиту правителей, но эта защита оплачивается слишком дорого и при ограниченности промыслов гонит еврея в денежную торговлю; последняя дает христианам новый повод к недовольству, экономическая юдофобия соединяется с религиозной, разжигаемой клерикалами, и в результате — массовые погромы, опять усиливающие зависимость евреев от правителей. Еврей мечется между верхами и низами общества, угнетаемый там, избиваемый здесь. Он ищет успокоения в своем внутреннем мире, замыкается в своем квартале, в своей общине, резко обособляясь от враждебной среды, но вражда к замкнутому еще больше растет на почве подозрительности: врагам кажется, что еврей что-то замышляет, мстит христианству тайно, губит христианских младенцев, издевается над церковными сакраментами, распространяет эпидемию, — и снова повод для эксцессов толпы, воспитанной в суеверии и религиозном фанатизме.
Типичным немецким правителем той эпохи был Людвиг Баварец (1314-1347). Этот император торговал своими еврейскими «камеркнехтами», как товаром, продавал или закладывал феодальным князьям и городским магистратам целые общины с правом распоряжаться ими и взимать с них подати в течение определенного времени. Такими торговыми сделками изобилуют официальные акты тех лет. Подобно арагонским королям, германский император платил свои долги переводами на податные поступления от тех или других еврейских общин, а также брал деньги взаймы под залог этих доходов. Но тут операции были сложнее, так как император имел дело с многочисленными феодальными князьями, владетельными епископами и городскими магистратами, с которыми был связан денежными расчетами, а «еврейские регалии» были тогда наиболее верными векселями при таких расчетах. Еврейские общины Баварии (Нюрнберг, Аугсбург, Вюрцбург, Регенсбург), Рейна (Вормс, Шпейер) и Эльзаса (Кольмар, Страсбург и др.) фигурируют в подобных сделках как предмет купли и продажи, заклада и концессии, причем император именует свой товар просто: «meine Kammerknechte». В обращениях к самим общинам по этому поводу Людвиг именует их любезно «meine lieben Kammerknechte» (напр., во Франкфурте-на-Майне). Во многих местах евреи были обязаны платежом дани различным властям одновременно. Обещая свое «особое покровительство» поселившимся в Страсбурге евреям, император выговаривает себе ежегодную подать в 60 марок серебром (1330), а затем городской магистрат берет их также под свое покровительство за особую плату в пользу города, причем это не освобождает их от специального налога в пользу местного епископа. Таким образом евреи Страсбурга были данниками трех «покровителей». Вообще император был щедр насчет еврейского добра. За какие то услуги он отдал большую группу евреев в распоряжение бургграфа Иоганна в Нюрнберге, а когда задолжавший у некоторых евреев граф отказался платить долги, Людвиг признал эту экспроприацию законной, так как евреи принадлежат императору и всякому, кому он их переуступает, «со всем своим телом и добром» (mit Leib und Gut) и, следовательно, владелец может с ними поступать, как ему угодно (1343).
В 1342 году Людвиг Баварский, не довольствуясь разнородными сборами от общин, установил для евреев личную подушную подать, получившую название «золотой жертвенный пфенниг» (der güldene Opferpfennig). Во всей Германской империи всякий еврей или еврейка, имевшие от роду больше 12 лет и обладавшие имуществом стоимостью свыше двадцати гульденов, должны были уплачивать в имперскую казну ежегодно по одному гульдену. Этот налог, не особенно тягостный для состоятельных людей, был разорителен для бедных семейств. Оповещая население о введении нового налога, Людвиг указывает, что оно состоялось по соглашению с еврейскими общинами, которым он отныне будет оказывать усиленную защиту. Общины действительно нуждались в защите от участившихся тогда погромов и поэтому согласились на новую тяготу, которая, впрочем, была бы возложена на них и без их согласия.
За несколько лет до установления «опферпфеннига» в Германии поднялось сильное антиеврейское движение, напоминавшее резню Риндфлейша (§ 23). Во Франконии какие-то агитаторы стали призывать крестьян к крестовому походу против евреев. Из сельской и городской черни составлялись банды, называвшие себя «жидобойцами» (Judenschläger). В 1336 году произошли нападения на евреев в Мергентгейме, Ротенбурге и в округе Нюрнберга. В следующем году опасность угрожала большой общине во Франкфурте-на-Майне и соседним общинам, но император Людвиг строго предписал местным властям, и особенно франкфуртскому магистрату, не допускать эксцессов. Скоро возник опасный очаг антиеврейского движения в Эльзасе. Здесь какой-то содержатель гостиницы Цимберлин организовал шайку «юденшлегеров», которые назывались армледерами, так как они носили кожаные повязки на рукавах одежды. Вождь банды назывался «королем армледеров». Бандиты, вооруженные пиками, топорами и граблями, рассыпались группами по Эльзасу и под знаменем Распятия, с кликами мести за Христа, громили евреев в течение двух лет (1337-1338). Опять появились насильственные крещения и самоубийства евреев с целью избегнуть «осквернения»[38]. Много евреев сбежалось в укрепленный город Кольмар, где горожане готовы были защищать их. Буйные армледеры окружили город и опустошили окрестности, и только слух о приближении императорских войск заставил их уйти. Благодаря вмешательству эльзасских феодалов и рыцарей, боявшихся, что крестьянское движение обратится против помещиков, разбойничьи шайки были рассеяны. Один источник гласит, что «король армледеров» был пойман и казнен, по приказанию императора Людвига; по другим сведениям, его помиловали после того, как он дал обещание, что его банда в течение десяти лет не будет тревожить евреев.
Как и во времена Риндфлейша, одним из поводов для нападения на евреев служила басня об осквернении ими церковной гостии как символа тела Христова. В Дегендорфе, в Баварии, злонамеренные люди распустили слух, будто евреи, похитив из церкви гостию, кололи ее шилами и рвали терновыми иглами, а в результате было обычное чудо: из хлебной лепешки потекла кровь. Возбужденная этими слухами толпа, по данному церковным колоколом сигналу, напала на еврейских жителей Дегендорфа, перебила их, сожгла дома, разграбила имущество (30 сентября 1337). На награбленные деньги была выстроена в городке церковь в память происшедшего чуда. Остатки проколотой гостии хранились в этой церкви, и в течение столетий эти кусочки хлеба привлекали туда массу богомольцев. На одной из колонн церкви была начертана следующая сохранившаяся доныне надпись в старонемецких виршах:
Anno 1397, den nächsten Tag nach Michaelis Tagen,
Do wurden die Juden geschlagen,
Die Stadt sie anzunden. Do war Gottes Leichnam fanden.
Das sahn Frau und Mann. Do hub man Gotteshaus zu bauen an[39].
Резня не ограничилась одним местом. Громили и убивали евреев в различных городах Баварии, Австрии и Богемии. В разных местах народ толковал о «чудотворных гостиях», где-то найденных и будто бы «израненных» евреями. На почве грубого суеверия рисовались фантастические кровавые картины, извращалось религиозное чувство и пробуждались в народе зверские инстинкты. Появились и в Австрии чудотворные гостии, к которым стекались толпы богомольцев, готовых в любой момент превратиться в «юденшлегеров». Австрийский герцог Альбрехт II, не веривший нелепой молве, обратился к папе Бенедикту XII с просьбой успокоить возбужденные страсти верующих. Папа предписал епископу в епархии Пассау, где совершались эти «чудеса», расследовать дело и, если евреи окажутся невинными, принять меры, чтобы подобные обвинения не повторялись. Но и слово главы церкви было бессильно против народного невежества, которое поддерживалось потому, что оно было выгодно многим: местные власти одновременно получали дань от терроризуемых евреев за «защиту» и от погромщиков — за амнистию, а духовенство обогащалось от приношений пилигримов, стекавшихся к «святым местам».
По закону городские управления считались ответственными перед императором за допущение антиеврейских погромов, как за повреждение государственной собственности, и на города, где происходили погромы, обыкновенно налагался штраф в пользу императора. Этими штрафами бюргеры откупались не только за бездействие во время нападений, но и за преступное участие в них. Императоры и князья в таких случаях давали полную амнистию бюргерству за приличное вознаграждение. После похода армледеров Людвиг Баварец щедро раздавал эльзасским городам грамоты о помиловании. Получив от бюргеров Мюльгаузена тысячу ливров, он выдал им такую грамоту: «Сим оповещаем, что совет и бюргеры Мюльгаузена пришли к полюбовному соглашению с нами о следующем: они нам дают тысячу фунтов в старой базельской монете за все претензии, которые мы можем предъявить им по поводу убийства евреев Мюльгаузена или причиненных им убытков и повреждений. Со своей стороны мы уступаем означенным бюргерам, для покрытия суммы, которую они обязались нам дать, все имущества убитых в городе евреев, как-то: домов, дворов, заложенных вещей и прочее. По уплате нам тысячи фунтов все поселенцы Мюльгаузена будут свободны от платежа всех долгов, причитавшихся убитым евреям». Такова была цена еврейской крови! Такие же отпущения грехов продавал император и другим городам. Только австрийский герцог Альбрехт II проявлял более человечное отношение к евреям. Он оказался настолько далеким от суеверия, что в письме к папе высказал трезвое опасение: не прибегают ли священники к обману, окрашивая гостию кровью для того, чтобы морочить народ чудесами и натравить его на евреев. При таком правителе в Австрии удалось остановить погромную эпидемию, которая прорывалась туда из пограничной Баварии, главной арены деятельности «юденшлегеров».
§ 44. Черная смерть (1348-1349)
Психическая эпидемия юдофобии достигла крайнего напряжения в 1348 году, когда в Европе появилась одна из страшнейших физических эпидемий: занесенная с Востока чума, известная под именем «черная смерть». Чума производила повсюду небывалые опустошения. Гибли миллионы людей, вымирали целые города и области. В течение двух-трех лет «черная смерть», как полагают, похитила одну треть населения Европы. Люди обезумели от ужаса. Невежественная масса, не знавшая характера эпидемии, жадно ловила самые дикие слухи о ее причинах, суеверие порождало изуверство и вело толпу на преступления. В этот момент пущен был чудовищный слух, будто зараза вызвана евреями, которые, с целью извести христиан, отравляют воду в колодцах и реках. Это была искра, пущенная в кучу пороха. Последовал взрыв народной ярости против евреев. Выдумка, однородная с изобретенной во время «катастрофы прокаженных» во Франции (§ 39), была принята христианской массой как несомненный факт, несмотря на явную ее нелепость, ибо евреи пили ведь ту же воду и также умирали от чумы. Подозрение против мнимых отравителей поддерживалось местами тем, что смертность от чумы была среди евреев меньше, чем среди христиан, — что объяснялось более умеренным образом жизни евреев, их воздержанностью, трезвостью и особенной заботливостью в уходе за больными. На время новый фантастический бред овладел умами, которые только что бредили сказками о замученных младенцах и кровоточащих гостиях. Навет стал психической заразой, отравлявшей душу христианских масс.
Страшная легенда впервые распространилась в Южной Франции и соседних испанских областях, где эпидемия вспыхнула весной 1348 года. Но здесь она вызвала лишь спорадические эксцессы против евреев. Может быть, тут подействовала на умы булла находившегося в Авиньоне папы Климента VI, запрещавшая убивать евреев на основании непроверенных слухов (июль 1348). Но в других местах бессмысленному подозрению старались придать вид доказанного факта, прибегая к испытанному аппарату судебной пытки. В Савойе и Швейцарии, где тогда находились небольшие еврейские общины (туда с 1306 года направлялись изгнанники из Франции), впервые добились «истины» таким путем. По распоряжению савойского герцога Амадея были арестованы евреи в Шамбери, Шильоне и других местах на берегу Женевского озера. Их подвергали таким мучительным пыткам, что один из них, еврейский хирург Балавиньи, обезумев от мук или желая ускорить свою смерть, сознался во всем, о чем его допрашивали. Сознание гласило, будто выходец из Толедо Яков Паскате, вместе с раввином из Шамбери и еще одним богатым евреем, были исполнителями заговора, составленного евреями с целью истребления христиан. Они будто бы рассылали своим соплеменникам в разных местах мешочки с ядом для отравления воды в колодцах. Яд состоял из странной смеси, в которую входили высушенные тела змей, лягушек и скорпионов, тесто для гостий и мясо от сердец христиан. Эти вынужденные пыткой признания, чудовищные по своей нелепости, были приняты как серьезные улики, и в разных местах Савойи запылали костры, на которых жгли евреев (сентябрь 1348). Отсюда зараза навета проникла вслед за самой эпидемией на север, в Швейцарию. В кантоне Ааргау и в Берне шла молва о пойманных отравителях. Члены городского совета Берна отправили письма городским советам Базеля, Фрейбурга и Страсбурга, извещая их о том, что евреи повсюду «разбрасывают яд». В Цюрихе нескольких «виновных» евреев сожгли, а прочих изгнали из города. В Констанце, Шафгаузене, Иберлингене и других городах в районе Боденского озера евреев жгли, вешали, колесовали. В Констанце один еврей, принявший с отчаяния крещение, тотчас раскаялся, поджег свой дом и сгорел там со своим семейством, выкрикивая посреди пламени: «Смотрите, я умираю евреем!» В сентябре папа снова обратился к христианскому обществу с буллой, в которой доказывал несообразность взведенного на евреев обвинения, напоминая, что мнимые виновники заразы сами мрут от нее и что чума свирепствует и там, где нет евреев. Но разумные доводы главы католического мира не могли подействовать на массу, одержимую душевной болезнью юдофобии в смысле «иудеобоязни». Эта болезнь действовала так же стихийно, как гидрофобия (водобоязнь) в людях, укушенных бешеными собаками.
Наибольшие ужасы творились в годину «черной смерти» в городах Германии, где эпидемия началась в конце 1348 года и свирепствовала весь следующий год. Здесь христианская масса частью верила, частью делала вид, что верит в сказку об отравлении евреями воды на всем протяжении Рейна и Дуная, во всех источниках и ключах. Она не обращала внимания ни на буллы папы, ни на предупреждения нового императора, Карла IV (1347-1378), что он будет взыскивать с городов за убытки, причиненные казне избиением евреев и разграблением их имущества. Германия была тогда охвачена религиозным помешательством. По городам двигались процессии исступленных фанатиков, так называемых «флагеллантов» (Geissler, бичующиеся), которые вопили о необходимости покаянием укротить гнев Божий, ложились на улицах и заставляли себя бить кнутами по голому телу, изъязвленному гвоздями и шипами. Одновременно с самоистязанием кающихся шло истязание евреев. Не помогали предупреждения трезвых людей в христианском обществе, не поддававшихся массовому психозу. Городские советы Базеля, Фрейбурга, Страсбурга и Кельна сомневались в виновности евреев. Кельнский совет писал страсбургскому, что он считает чуму «ударом Божиим» (plaga Dei) и намерен защищать евреев против эксцессов, которые могут привести к полному разорению края.
В Эльзасе, недавно еще пережившем движение армледеров, вопрос о виновности евреев был особенно жгучим, и в Страсбурге кипела борьба партий. Бургомистр города Конрад Винтертур и два члена совета, судья Штурм и ремесленный старшина Шварбер, защищали евреев, но большинство населения, особенно ремесленники, было против них. Тут из-под маски религиозного фанатизма выглянули самые низкие побуждения. Одни хотели избавиться от евреев путем истребления или изгнания их для того, чтобы освободиться от уплаты долгов кредиторам и получить обратно свои залоги; другие надеялись скупить дешево или присвоить даром еврейские дома и имущество. Так как «еврейский вопрос» в этой форме вызывал борьбу партий во многих местах, то страсбургский совет созвал делегатов от других городских советов вместе с представителями дворянства и духовенства на совещание, которое состоялось в эльзасском городе Бенфельд (январь 1349). Здесь названные представители Страсбурга горячо доказывали непричастность евреев к постигшему страну бедствию и требовали защиты для гонимых, но они остались в меньшинстве. Было принято решение преследовать и изгонять евреев из городов Эльзаса и Рейнской области. В Страсбурге юдофобское большинство устранило от должности трех гуманных членов магистрата и заменило их своими ставленниками. Участь еврейской общины была решена. Всех евреев, в числе 2000 человек, согнали на их кладбище и заключили в огромный деревянный сарай, который был подожжен со всех сторон. Несчастные погибли в пламени, кроме немногих, изъявивших согласие креститься и выпущенных из пылающего костра (14 февраля). Имущество казненных было поделено между мещанами, которые ради этой добычи и устроили «Юденбранд» (сожжение евреев). Один немецкий хронист того времени пишет: «Вот здесь-то (в желании поживиться еврейским добром) и заключалась та отрава, которая погубила евреев», а другой хронист прибавляет: «Хочешь знать, что погубило евреев? Это — жадность христиан». Новый городской совет постановил не допускать больше евреев на жительство в Страсбург в течение ста лет.
Примеру Страсбурга последовали и другие города Эльзаса. В Кольмаре до сих пор сохранилось место, называемое «еврейская яма» (Judenloch), где евреев сожгли на костре во время «черной смерти». В Шледштате еврейская община была частью перебита, частью изгнана. В Бенфельде одних сожгли, других утопили в болоте. В Мюльгаузене были вырезаны все евреи, не успевшие бежать. В Оберенгейме у пяти казненных евреев вырвали пыткой перед смертью сознание в том, что они отравили воду в семи колодцах, — о чем после казни городской совет поспешил сообщить «Совету сорока избранных по делам евреев» в Страсбурге, то есть комитету по ликвидации еврейских имуществ. Во всех этих городах синагоги поступали во владение магистратов, имущество погибших и изгнанных расхищалось властями и охотниками из обывателей, а все долговые обязательства по отношению к евреям объявлялись недействительными.
Вскоре очередь дошла до старейших еврейских общин Рейнской области. Прирейнские города, свидетели ужасов первых крестовых походов, снова огласились воплями еврейских жертв. Община Шпейера пострадала еще в начале движения (январь 1349). В Вормсе городской совет решил сжечь евреев, ссылаясь на грамоту императора, отдавшего еврейскую общину в полное распоряжение бюргеров. Но евреи, не дожидаясь смерти от рук палачей, сами подожгли свои дома и погибли в пламени (1 марта). На большую общину Майнца готовилось нападение толпы в те дни, когда по городу ходили процессии флагеллантов. Здесь часть общины решила оказать вооруженное сопротивление врагам, и во время столкновения еврейский отряд самозащиты убил около двухсот человек из кровожадной толпы. Этим он, конечно, еще более разъярил нападающих. Видя неизбежность гибели, евреи и здесь совершили «жертву всесожжения»: они подожгли свои дома и сгорели в них. Из пламени неслись к небу молитвенные вопли мучеников. Полагают, что там погибло около 6000 человек (24 августа). В тот же день погибла древняя община Кельна. Кельнский магистрат по-прежнему удерживал озлобленную толпу от эксцессов, но унять разгоревшиеся страсти было невозможно. Вечером еврейский квартал был взят штурмом, и всю ночь и следующий день там шел кровавый пир победителей; предсмертные вопли мучеников смешались с дикими кликами убийц, поджигателей и грабителей. Спаслись лишь немногие, бежавшие из города. В это лето были разгромлены также большие общины Эрфурта и Франкфурта-на-Майне. Во Франкфурте император Карл IV незадолго до погрома заключил с городским советом договор, по которому уступил городу «своих камеркнехтов», всю еврейскую общину с доходами от нее, до тех пор пока магистрату не будет уплачено по займу, который император получил от него раньше, причем в договоре городской совет наперед освобождался от ответственности за возможное избиение и ограбление евреев. Через месяц после заключения этого договора (24 июля 1349) в город вступили шайки флагеллантов, и чернь тотчас приступила к погрому. Бюргерство пыталось защищать евреев как свое добро, но отчаявшиеся евреи подожгли свой квартал, и многие погибли в пламени.
Еще осенью 1349 года мстители за черную смерть свирепствовали в городах Баварии. Нюрнберг попытал участь Франкфурта: и здесь Карл IV отдал большую еврейскую общину в полное распоряжение городского совета и освободил его от всякой ответственности за ее участь. Когда же патрицианский совет был свергнут ремесленными цехами и городской чернью, с беззащитными евреями расправлялись по примеру других городов. Из больших баварскйх общин уцелела, по-видимому, только регенсбургская, которой городской совет оказал действительную защиту. В Восточной Германии пострадали общины Бреславля, Кенигсберга и некоторых городов Бранденбургской марки. Банды «юденшлегеров» появились и в Австрии, но здесь пострадали немногие общины. Вена потерпела больше от чумы, чем от погрома; громили евреев в Кремсе и еще некоторых городах. Герцог Альбрехт II исполнил свой долг и защитил евреев: он велел казнить главных громил и наложил штраф на города, где произошли погромы, — за что юдофобы презрительно прозвали его «покровитель иудеев» (fautor judaeorum).
Может быть не желая удостоиться такого титула, император Карл IV так плохо защищал своих камеркнехтов в собственных владениях. Мы уже видели, как император в некоторых городах продавал евреев городским советам, стараясь избавиться от этого незастрахованного имущества в годы всеобщего пожара. Кроме Франкфурта и Нюрнберга, можно еще указать на пример Вормса, где задолго до погрома император продал бюргерству местную еврейскую общину со всеми выгодами и доходами от нее («die Juden und Judischheit mit ihrem Leib und Gut und mit allen Nutzen und Rechten»). Когда же обреченные общины погибли, оставив после себя большое наследство, император явился с претензиями главного наследника. Городские власти, большей частью повинные в погромах и нуждавшиеся в амнистии, не могли не удовлетворять требований императора или феодалов, желавших вознаградить себя за гибель «живого инвентаря» — еврейских общин. При дележе часто происходили споры между участниками, но после продолжительного торга стороны приходили к соглашению. Обыкновенно деньги и наиболее ценное из движимого имущества отдавались императору, епископу или графу, а дома, синагоги и земля под кладбищами поступали в собственность магистрата. По требованию духовенства синагоги иногда разрушались и на их месте строились церкви (Нюрнберг и др.). Император раздавал направо и налево грамоты об амнистии городским советам и частным лицам, участвовавшим в погромах, освобождал христиан от уплаты долгов евреям, дарил еврейское добро князьям и рыцарям за особые заслуги. Из той же добычи возмещался бюргерам убыток за дома их, сгоревшие при самосожжении еврейского квартала.
При ликвидации еврейского имущества в Страсбурге произошел следующий курьез. Среди утвари синагоги была найдена одна вещь, смутившая счастливых наследников: бараний рог — «шофар», из которого извлекались трубные звуки в праздник Рош-Гашана. Не зная назначения этого орудия, бюргеры решили, что это сигнальный рог для передачи города неприятелю. Для увековечения еврейского коварства магистрат велел изготовить две бронзовые трубы, по модели найденного «шофара», и трубить в них ежедневно в восемь часов вечера и в полночь, чтобы напоминать жителям о еврейской измене и предупреждать проезжавших через город евреев, чтобы они немедленно удалились оттуда. Говорят, что с тех пор эти трубные звуки, сигналы юдофобии, раздавались в Страсбурге в течение четырех столетий, вплоть до Великой французской революции.
Страшная година «черной смерти» развратила душу, убила совесть народов. Физическая чума губила людей, а чума душевная погубила человечность. Еврейство было единственной труппой, свободной от этой душевной заразы и связанного с ней озверения. Глубокая пропасть легла между теми, которые, осеняя себя крестным знамением, резали, жгли, топили евреев и затем на их трупах делили награбленную добычу, и тысячами мучеников, которые с пением псалмов шли на смерть, часто принося себя сами в «жертву всесожжения». Сотнями бросались в огонь люди, окутанные в «талесы» и саваны мертвецов; матери увлекали за собой детей в пламя костров, чтобы спасти их от насильственного крещения. Число даже притворно крестившихся для спасения жизни было невелико, и в этом сказалось отличие германских евреев от испанских, не устоявших в 1391 году против соблазна притворного крещения. В плаче синагоги, в «селихот» и «кинот», написанных по поводу ужасов 108 и 109 годов шестого тысячелетия, слышится замогильный ответ мучеников враждебному миру: «На нас взвели навет с целью напасть на нас. Нас обвиняют, что мы принесли яд в сосуде и бросили в воду. Но в действительности нас напоили горькою водою... Обнажили меч злодеи и (нашу) кровь смешали с водою...» Велика была духовная мощь нации, которая сумела пережить такой момент, когда и стихии, и столь же жестокие и слепые люди соединились, чтобы ее стереть с лица земли. Она не погибла и в пламени новых костров, эта Саламандра среди наций, чей символ — горящий, но не сгорающий куст библейского предания.
§ 45. Реставрация в Германии (1350-1400)
Около трехсот еврейских общин были уничтожены, путем избиения или изгнания, во время народных расправ, сопровождавших эпидемию «черной смерти». Но и христианское население скоро почувствовало все последствия пережитой страшной годины. Двухлетняя эпидемия унесла значительную часть населения Германии. Города обезлюдели и обнищали. Удручающую картину представляли многие города с разрушенными еврейскими кварталами, где совершенно замерла промышленная жизнь. Отсутствие евреев давало себя чувствовать. Государственные и городские власти лишились неиссякаемого источника доходов, а нуждающееся в мелком кредите население — услужливых и терпеливых заимодавцев, без которых в ту эпоху отсутствия общественных кредитных учреждений нельзя было обойтись. Вот почему, как только минула чума, правительство и магистраты большинства городов решили восстановить прежний порядок. Евреев снова стали допускать в те города, где их недавно истребляли, откуда их изгоняли на «вечные времена». Феодальные князья, епископы и муниципальные власти даже настойчиво добивались привилегии «держать евреев» (judaeos habere). Курфюрсты выговорили себе право иметь, подобно императору, торговых данников в лице евреев. Такая привилегия дана была Карлом IV семи курфюрстам в новой германской конституции, известной под именем «Золотая булла» (1356). В той статье «золотой буллы», где говорится о праве курфюрстов владеть на своих территориях металлическими рудниками и соляными копями и эксплуатировать эти естественные богатства, прибавлено: «Равно имеют они право держать евреев и повышать доходы от пошлин». Железная руда, пошлины и евреи поставлены были на одну линию. Евреи — та же статья дохода, та же руда, которую нужно умело эксплуатировать. Такое же право «держать евреев» предоставлялось и городам путем соглашений между магистратами, императором и местными феодальными властями.
Однако полной реставрацией это восстановление еврейских общин в Германии нельзя назвать. Удар 1349 года был непоправим. Многие беженцы и изгнанники, успевшие устроиться в Австрии, Богемии или в соседних областях Польши, не желали возвращаться на прежние пепелища. Бюргерство со своей стороны ставило евреям при возвращении худшие условия, чем прежде: селиться только в указанных бюргерами частях города с правом аренды домов, а не покупки их в собственность, не предъявлять к христианам никаких претензий по поводу отчужденных во время катастрофы еврейских имуществ и аннулированных долгов, платить городу особую подать сверх налогов в пользу императора, графов и епископов, заниматься ссудой денег на умеренные проценты под контролем городских властей, не переселяться в другой город без особого разрешения. Весьма часто такие договоры магистратов с еврейскими общинами заключались только на определенный срок. В договорах иногда указывалось, что евреи допускаются на жительство «для пользы и славы города». На таких условиях возвращались небольшие группы евреев между 1350 и 1370 годами в Аугсбург, Нюрнберг, Франкфурт, Кельн, Страсбург и многие другие города.
Таким образом, евреи превратились в случайных поселенцев, допускаемых на жительство за определенную плату. За право дышать воздухом германского города, исповедовать свою веру, заниматься некоторыми промыслами — еврей должен был платить наличными деньгами. Пока у еврея были деньги, его презирали, но терпели; лишался он денег — и за ним уже не признавали права существования. Что же удивительного, если еврей, из чувства самосохранения, старался приобретать возможно больше денег? Путем мелкой торговли, стесненной всякими ограничениями, он едва мог снискать скудное пропитание. К ремеслам ему преграждали доступ замкнутые христианские цехи, к крупной торговле — купеческие союзы и гильдии[40]. Оставалась одна только прибыльная профессия, которая предоставлялась евреям, так как христиане часто ей гнушались: торговля деньгами, выражавшаяся в то время дороговизны кредита в форме ростовщичества. Весь строй тогдашней жизни замыкал еврея в сферу мелких денежных интересов и прикреплял его к профессии заимодавца, у которого заискивают нуждающиеся в займе, но клянут неисправные должники. Деньги, которыми евреи думали себя спасти, превращались для них в пагубу, в источник погромов, народных или правительственных. В хрониках того времени нередко встречаются записи такого рода: «В 1384 году бургграфы в Нюрнберге взяли в плен евреев, богатых посадили в государственную крепость, а бедных — в погреб ратуши. Евреи были освобождены только после внесения денежного выкупа». В Аугсбурге евреи выкупились из «плена» уплатой 22 000 гульденов. Такими насилиями задолжавшие у евреев дворяне и горожане заставляли их иногда отказываться от взыскания долга.
Часто евреи-кредиторы лишались своего состояния «на законном основании», по приказу императора, освобождавшему их должников от уплаты процентов или даже капитала. К таким крутым способам ликвидации долгов особенно любил прибегать преемник Карла IV, император Венцель (1378-1400), который, по выражению одного историка, наверно был бы рыцарем-разбойником, если бы не был императором. В 1385 г. Венцель потребовал от баварских и швабских городов, чтобы магистраты вносили десятую долю всех получаемых ими от евреев доходов в имперскую казну, но получил отказ. Возникший по этому поводу конфликт был улажен особым соглашением, состоявшимся в Ульме на съезде представителей 38 городов (Аугсбург, Базель, Нюрнберг, Ульм, Констанц, Ротенбург и др.) с участием делегатов от императора. По соглашению все задолжавшие у евреев христиане без различия состояния — князья, графы, рыцари, бюргеры, кнехты, крестьяне, священники — освобождались от уплаты процентов по новым займам и от уплаты одной четверти капитала по старым; кроме того, каждый магистрат, в целях сохранения доходов от евреев, вправе прикреплять их к своему городу, не разрешая им переселения в другой город, причем магистраты взаимно обязуются выдавать самовольных переселенцев для водворения их в прежнем месте жительства. За эту привилегию города обязались уплатить императору единовременно 40 000 гульденов. В 1390 году Венцель за более крупную взятку совершил более крупную экспроприацию. Подкупленный баварским герцогом, епископами и магистратами нескольких баварских городов (Нюрнберг, Ротенбург и др.), он объявил, что ввиду чрезмерного роста, взимаемого евреями по ссудам, христианские должники их в этих городах совершенно освобождаются от платежа долгов кредиторам, при условии уплаты императору или магистратам определенной части долговой суммы. Так государь великой империи формально разрешил ограбить одну часть населения с тем, чтобы делиться награбленным с другой частью. Евреи торговали деньгами, а правители торговали евреями — в этом круговороте торговли выигрывали освобожденные от обязанностей должники и делившие с ними добычу власти. Сами же обладатели ненавистной привилегии ссуды денег разорялись. Евреи в Германии обрекались на полное экономическое вырождение.
Столь же недобросовестно заботился высший «опекун евреев» и об охране своих камеркнехтов от массовых насилий и разбоев. В резиденции Венцеля, богемской Праге, случилось в Пасху 1389 года следующее происшествие. На одной из городских улиц играли, кидая друг в друга песок, еврейские дети. В это время мимо проходил католический священник с дароносицей, направляясь куда-то для причащения умирающего. Горсть песка, которым кидались дети, нечаянно попала в сакрамент священника. Тот побежал на рынок и закричал, что евреи оскорбили его духовный сан и вышибли из его рук дароносицу. Сбежался народ и напал на еврейские дома с топорами и прочим домашним оружием. Так как на предложение креститься евреи отвечали отказом, то толпа принялась убивать их самыми жестокими способами. Несколько сот евреев погибло в Праге в тот день и следующую за тем ночь; многие, по примеру своего раввина, сами лишили себя жизни. Синагога была сожжена, священные свитки и книги изорваны и растоптаны, даже еврейское кладбище не было пощажено. Такие же избиения и погромы происходили в окрестных городах. Евреи взывали о помощи к Венцелю, который тогда находился в городе Эгер, но император хладнокровно ответил, что они сами виноваты, так как вопреки каноническим правилам вышли из своих домов в день христианской Пасхи. Зато он позаботился о получении большого количества серебра из имущества убитых евреев. Пражских мучеников оплакивал в своей синагогальной элегии[41] местный раввин Авигдор Кара.
Вообще плохой сын церкви, император Венцель изображал из себя набожного правителя, когда дело касалось евреев. В 1386 году он узнал, что евреи в Страсбурге не носят особой присвоенной им одежды и позволяют себе роскошь в костюмах. Это показалось ему «оскорблением для христиан и их религии», и он шлет из Праги страсбургскому городскому совету письмо, в котором предлагает заставить «рабов императорской казны» носить «еврейскую шляпу» и обувь, какие были у них в обычае в прежнее время, «дабы можно было распознавать еврея среди христиан». Городской совет воспользовался этим приказом для своих целей: он увеличил размер ежегодной подати, взимавшейся с евреев за право жительства. Но вскоре страсбургские бюргеры стали задумываться над вопросом, не следует ли им вновь изгнать из города евреев, допущенных в 1369 году лишь на время и в небольшом числе. В 1388 году магистрат решил выселить из Страсбурга горсть евреев, водворившихся на развалинах былой общины, и на этот раз выселение было окончательным. Изгнанники разместились по другим общинам Эльзаса, из которых с этого времени приобретают значение растущие общины Шледштадта и Кольмара. В Страсбурге магистрат разрешал приезжим евреям, за особую плату, только останавливаться на короткое время по своим торговым делам. Частичная реставрация еврейской общины в Страсбурге последовала лишь в конце XVII века, после присоединения Эльзаса к Франции.
Из разрушенных рейнских городов многие уходили на берега Дуная, в Вену и другие города Австрии, где евреи меньше пострадали в годину «черной смерти». Но и тут положение их ухудшилось во второй половине XIV века. После издания «золотой буллы», предоставившей курфюрстам право «владеть евреями» наравне с императором, австрийский герцог Рудольф IV добился такого же права для себя и для своих братьев, герцогов Штирии и Каринтии. Герцоги следовали примеру императоров в деле использования еврейской регалии: они прикрепляли евреев к местам жительства, запрещая переселение их в чужие владения. Подобно Венцелю, они часто, по соглашению с магистратами и с известной выгодой для себя, выдавали свидетельства о частном или полном аннулировании долгов, причитавшихся евреям от христианского бюргерства (Tödtebriefe). Имущество эмигрантов конфисковывалось в пользу казны, а если эмигрант не оставлял имущества, то за него отвечала вся община. В случаях острой нужды герцога в деньгах пускались в ход старые французские и английские приемы: члены общины арестовывались для того, чтобы казна могла получить значительный выкуп за их освобождение (1380-1377 г. в Вене и других городах). Но за уплатой всех налогов и контрибуций евреям дозволяли выполнять свою хозяйственную функцию: удовлетворять нужду населения в кредите, под контролем властей. В Вене все кредитные сделки евреев с христианскими ремесленниками записывались в особую книгу под названием «Judenbuch», хранившуюся в городском архиве. Как видно из этих записей (1389-1420), ссуды были обыкновенно краткосрочны и незначительны, от одного до тридцати фунтов пфеннигов, и проценты по ним взимались в размере трех пфеннигов с фунта в неделю. Процент мог бы быть гораздо меньше, если бы значительная часть его не уходила на удовлетворение аппетитов властей, которые вдобавок увеличивали риск кредитора путем произвольных выдач «Tödtebriefe» должникам. Товарная торговля евреев ограничивалась по ходатайству христианских купцов; в Штирии, например, герцог по просьбе бюргерства запретил евреям торговать хлебом и вином. За то герцоги не скупились на предоставление евреям всяких свобод в их внутренней жизни, и еврейские общины в Австрии пользовались тогда широким самоуправлением.
Еврейское население Австрии увеличилось в то время притоком переселенцев из соседней Венгрии. В этой стране, где евреи с XIII века достигли видного общественного положения благодаря «хартии вольностей» Белы IV, годы «черной смерти» не прошли для них бесследно. В 1349 г. они были изгнаны, а частью добровольно ушли, из некоторых областей вследствие народных волнений, вызванных эпидемией. Фанатический католик, король Людовик Анжуйский призвал эмигрантов обратно в надежде обратить их в христианство, но, когда надежда не оправдалась, снова изгнал их (1360). Эмигранты приютились в близких местностях Австрии, Валахии и Польши, но с течением времени возвращались на родину. Еврейские общины Венгрии были сосредоточены преимущественно в Пресбурге и его округе. При королях Людовике и Сигизмунде над ними был поставлен высший начальник из королевских чиновников со званием «еврейского судьи», который официально должен был «защищать» евреев, а фактически охранял интересы фиска, выжимая из еврейского населения деньги для королевской казны законными и незаконными путями. Таков уж был дух эпохи, последовавшей за «черной смертью»: правители полагали, что их милостью евреи только и живут, а потому считали себя вправе жить на счет евреев.
§ 46. Гуситское движение и реакция (1400-1450)
К началу XV века в еврейских общинах имперских городов Германии окончательно установилось двоевластие: император делил власть над своими камеркнехтами и доходы от них с городскими советами, правительством бюргерства, достигшего в ту эпоху большой политической силы. Заменивший Венцеля император Рупрехт Пфальцский (1400-1410) отказался от его системы экспроприации евреев путем аннулирования причитающихся им долгов, но прибегал к обычному нажиму налогового пресса. Он взимал с магистратов половину всех податей, которые им уплачивали еврейские общины за «покровительство», и, кроме того, давно установленный «золотой жертвенный пфенниг» — по одному гульдену с каждого еврея старше 12 лет. Для взыскания этих налогов назначались особые комиссары или сборщики из христиан и евреев. Рупрехт пытался даже, в этих фискальных целях, поставить над евреями особого «гохмейстера» или казенного раввина, который регулировал бы и внутренние дела общин, но общины решительно отказались повиноваться навязанному им извне раввину.
Тревожное время снова наступило в Германии при императоре Сигизмунде, царствование которого (1411-1437) прошло в борьбе с реформационным движением, связанным с именем Яна Гуса, и в многолетних «гуситских войнах». Поднявшееся в Богемии реформационное движение имело для евреев такие же последствия, как однородное Альбигойское движение во Франции в начале XIII века. И та и другая «ересь», как называлась эта смелая борьба против глубокой порчи церкви, вызвали сильную католическую реакцию, которая не могла не отразиться также на судьбе еврейства. В отличие от альбигойско-валденской ереси, где влияние иудейского рационализма можно было обнаружить, в гуситском движении не было признаков прямого еврейского влияния: слишком замкнуто жили германские евреи того времени и слишком далеки от иудейского монизма были чешские последователи Гуса, восстание которых вдобавок имело и национальный характер. Усилению юдофобии содействовали только пробужденный католический фанатизм и атмосфера религиозной войны внутреннего крестового похода. Войска императора Сигизмунда, шедшие через рейнские провинции в Богемию на «священную войну», местами нападали на евреев или грозили расправиться с ними на обратном пути, после уничтожения еретиков. Встревоженные общины уже готовились к новому мученичеству. Майнцский раввин Яков Мельн (Магарил) разослал гонцов по общинам с предложением устроить всенародный пост и молиться в синагогах о предотвращении беды. Между Рош-гашана и Иом-кипур 1421 года в синагогах многих городов раздавались звуки покаянных молитв и лились горячие слезы обреченных. Молитвы как будто были услышаны: имперская армия потерпела поражение при встрече с войсками чешского национального героя Жижки (1422). Вождь гуситов отомстил за сожжение Гуса в Констанце и обратил в бегство наемников Сигизмунда, которые на обратном пути, оборванные и голодные, должны были искать приюта и куска хлеба в домах евреев, обреченных ими раньше на истребление.
Гуситские войны продолжались еще два десятилетия, и дорого стоили они евреям. Раньше император Сигизмунд требовал от еврейских общин денег для покрытия расходов на Констанцский собор, сжегший Яна Гуса (1415), а затем взимал чрезвычайные налоги на ведение войны. От христиан требовали, чтобы они шли драться во имя единства церкви, а у евреев брали разорительный военный налог в виде «третьего пфеннига», т.е. третью часть состояния. Особые комиссары разъезжали по городам для сбора этой чудовищной дани, обходили еврейские дома, оценивали имущество и запасы продовольствия. А между тем городские советы имели свои претензии к евреям. В самых больших имперских городах советы были действительными хозяевами еврейских общин и могли с ними делать что угодно, вплоть до изгнания, так как после катастрофы «черной смерти» возвратившиеся на свои пепелища евреи считались только временными жителями городов, живущими там по милости бюргеров. Там, где бюргерам казалось, что евреи им больше не нужны или даже вредны, городской совет выселял их из города. Так были изгнаны евреи из Кельна в 1424 году без всяких мотивов, только «во славу Бога и Святой Девы», а синагога их была обращена в христианскую капеллу. Изгнанников приютил в соседних местах своей диоцезы кельнский архиепископ, которому покровительство евреям приносило немалые доходы. Таким же образом городские власти выселили в 1438 году всех евреев из Майнца, конфисковав их синагогу и кладбище.
Больше всех пострадали от клерикальной реакции евреи Австрии, близкой к театру гуситских войн. В Вене распространились слухи, что евреи доставляли гуситам деньги и оружие. Теологический факультет Венского университета обсуждал вопрос о сношениях евреев с бунтующими еретиками. Студенты возобновили свои набеги на еврейский квартал, где буйствовали и забирали разные вещи. Австрийский герцог Альбрехт V (впоследствии германский император) также был далек от толерантности своих предшественников. Он разделял темные предрассудки своей эпохи относительно «иудейских преступлений», вроде ритуального убийства и осквернения гостий. Юдофобская партия в Австрии воспользовалась этим настроением герцога, чтобы подвинуть его на решительные действия. Весной 1420 г. ему донесли о следующем происшествии. В городе Энне в дни Пасхи исчезла гостия из одной церкви. Дело было представлено герцогу в надлежащем освещении: куски священного хлеба были похищены женой пономаря и проданы богатому еврею Израилю для издевательства над символом евхаристии. В момент, когда в связи с гуситским движением кипел бой из-за споров о «причащении под обоими видами» (sub utraque), этот символ приобретал и политическое значение. Были арестованы по подозрению в кощунстве Израиль, его жена и еще многие евреи, а также пономарша. Всех привезли в Вену и подвергли пыткам, но успели вынудить признание только у пономарши, другие обвиняемые решительно отрицали свою вину. Но для Альбрехта было достаточно имевшихся «улик». 23 мая были арестованы, по его приказанию, все евреи в австрийских герцогских владениях и имущество их было конфисковано. Простых людей тотчас изгнали из страны, а видных членов общин еще долго томили в тюрьмах. У родителей отнимали малолетних детей для крещения и отправляли на воспитание в монастыри. Иногда и взрослые принимали для виду крещение, но, уличенные потом в притворстве, сжигались на костре. Многие сами наложили на себя руки. (Непроверенное предание гласит, будто заключенные в венской синагоге евреи лишили себя жизни, по предложению своего раввина Ионы Когена.)
Охваченный религиозным рвением герцог Альбрехт, сжигавший тогда на кострах сотни военнопленных гуситов, решил довести до конца и дело истребления евреев. 12 марта 1421 г. он приказал сжечь около двухсот евреев и евреек, арестованных по делу в Эннсе и отказавшихся искупить свою вину крещением. Одновременно он повелел изгнать из своих австрийских владений оставшихся еще там евреев. Дома и земли изгнанников в Вене и других местах (Креме, Эннс, Тульн) достались герцогу и были обращены в деньги, которые были ему нужны для ведения войны против гуситов. Доход от «богоугодного» дела употреблялся на богоугодную войну. Этим подвигом Альбрехт прославил себя в католическом мире, и современный летописец воспел его борьбу с турками, таборитами (гуситами) и евреями в следующей эпитафии:
Turcis occuri, circumdare Tabor adivi, lussi judaeos ante cremare meos[42].
Евреи остались во владениях австрийских феодалов или крупных помещиков, да еще отдельным лицам разрешалось по особой милости жить в герцогских владениях. Только спустя 30 лет, при герцоге и впоследствии императоре Фридрихе III, евреям было дозволено вновь селиться во всех австрийских землях.
Через 16 лет после венской катастрофы умер германский император Сигизмунд, и австрийский герцог Альбрехт V на короткое время (1437-1439) получил германскую корону вместе с богемской и венгерской. Тревога охватила еврейские общины. Многие опасались, что «злодей» (так называли Альбрехта в еврейских летописях), изгнавший евреев из Австрии, попытается повторить этот опыт в империи. Но кратковременное управление империей не дало возможности Альбрехту осуществить такое намерение, если таковое у него и было. Он успел только совершить одно богоугодное дело. Магистрат в Аугсбурге обратился к Альбрехту с просьбой разрешить ему изгнать евреев из города, обещаясь возместить отчасти убыль имперской казны суммой в 900 гульденов. Император охотно разрешил и приказал евреям продать до 1440 года дома и выселиться из Аугсбурга. Сам он не дожил до этого срока. Швабские бюргеры позаботились о выселении евреев из Аугсбурга к сроку. Надгробные каменные плиты еврейского кладбища были употреблены на ремонт городских стен, преграждавших изгнанникам доступ в город, где покоились кости их предков.
После окончания гуситских войн католическое духовенство принялось за восстановление своего поколебленного авторитета. В числе мер, принятых Базельским вселенским собором (1431-1443), был и ряд репрессий против евреев и иудаизма. К старым каноническим запретам прибавлены были новые. Собор, между прочим, постановил, чтобы в богословских школах изучались также еврейский и халдейский языки, с целью подготовления особых миссионеров для евреев. Пропаганда католичества среди обитателей еврейских кварталов стала с тех пор усиленно практиковаться и в Германии. Она велась не столько путем проповедей и увещаний, сколько путем угроз и преследований, имевших незадолго перед тем такой шумный успех в Испании. Испанская система крещения евреев с применением террора была заранее обречена на неудачу в Германии: еврейские души здесь не удалось заманить в лоно церкви, но тело германского еврейства изнемогало под ударами враждебной среды, которые продолжали сыпаться на него и во второй половине XV века.
§ 47. Продолжение войны с евреями до конца XV века
В XV веке созрели плоды предыдущих веков произвола и насилия в Германии. Усилившееся городское сословие было здесь не прогрессивной силой, как, например, в Италии, а реакционной социальной группой, в которой экономическая жадность сочеталась с религиозной нетерпимостью. Чем больше расширялась торгово-промышленная деятельность бюргерства, тем сильнее ощущалась конкуренция евреев как инородной и иноверной группы, нарушающей патриархальную цельность христианского города, замкнутых гильдий и цехов, где профессиональные интересы переплетались с церковными. Власть над евреями, которая все более переходила к городским советам, давала последним возможность расправляться с конкурентами при содействии одной из двух сил: императора или народных низов. Решив изгнать евреев из какого-нибудь города, совет обращался за санкцией этого акта к императору как их верховному хозяину и опекуну; если же император отказывал в такой санкции, не желая лишиться доходов от своих камеркнехтов, магистрат поднимал против евреев городскую чернь, всегда готовую к буйству и грабежу, или же пользовался часто возникавшими религиозными наветами для возбуждения народа против гонимого племени, после чего уже легко было совершить акт изгнания. В таких делах часто видна была рука католического духовенства, в корне развращенного в эпоху, предшествовавшую Лютеровой реформации. Епископы, получавшие обильные доходы от процветшей торговли индульгенциями, менее нуждались теперь в еврейской дани и вместе с монахами разных орденов старались выказать свое усердие в деле борьбы против «врагов Христовых». Оставалась только одна власть, заинтересованная в покровительстве евреям, — императорская, а местами и феодальная, но тут все зависело от личных наклонностей и настроений носителя этой власти. Император или герцог, склонявшийся к проискам клерикалов или нуждавшийся в поддержке бюргерства, действовал в юдофобском духе, а более независимый или совестливый, особенно нуждавшийся в еврейских доходах, исполнял свой долг опекуна еврейства. К последнему разряду принадлежал император Фридрих III (1440-1492), о котором немецкие хронисты с упреком, преувеличенным, конечно, писали, что он «считался скорее иудейским, чем римским царем, благодаря его кажущемуся расположению к евреям» (vulgo dicebatur rex judaeorum potius quam romanorum, propter familiaritatem quam ad judaeos habere videbatur).
В действительности Фридрих III больше всего интересовался евреями со стороны финансовой. Ведя беспрерывные внутренние и внешние войны, он всегда нуждался в деньгах и в своих декретах прямо заявлял, что евреи обязаны доставлять ему в таких случаях нужные средства. Кроме взимания обычных налогов (половина Judensteuer в городах и поголовный güldener Opferpfennig), он чаще своих предшественников прибегал к чрезвычайным налогам. Дважды коронованный в Аахене и Риме (1442 и 1452), он в течение ряда лет взимал с евреев «почетный коронационный налог» в виде «третьего пфеннига», не останавливаясь перед реквизицией имущества недоимочных общин. Один из вассалов Фридриха III, маркграф Бранденбургский, откровенно заявил в своей грамоте от 1462 года: «Каждый римский король или император (германский) вправе забрать все добро евреев в своем государстве. Все еврейство Германской империи получило свободу под условием, что будет отдавать императору третью часть своего состояния как выкуп за свою жизнь и остальное свое имущество». Последний император средневековой Германии действительно широко пользовался этим правом, насколько ему позволяли его конкуренты во власти над евреями — автономные города, но зато он часто оказывал своим камеркнехтам действительную защиту против враждебных стремлений разных сословий.
В качестве австрийского герцога Фридрих III решил отменить насильственный акт своего предшественника Альбрехта, изгнавшего евреев из Нижней Австрии. Так как поводом для изгнания послужило преступление на религиозной почве, то он счел нужным обратиться за санкцией к папе Николаю V, которому он оказал важные услуги. Не смея отказать императору, папа должен был подавить в себе свою юдофобию и издать буллу, написанную в либеральном духе (1451). В ней объявлялось, что церковные власти не имеют права налагать отлучение, или интердикт, на тех правителей Австрии, Штирии и других областей, которые будут допускать евреев на жительство в своих владениях. Апостольский престол — пояснял папа — желает, чтобы «с евреями обращались человечно, дабы этим смягчить их упорство, побудить их сознать свои заблуждения, просветить их душу высшей благодатью и обратить их к свету Христову». Получив санкцию папы, Фридрих выдал всем князьям в австрийских провинциях грамоту на «право держать евреев» в своих владениях. Но этому воспротивились «сословия»: бюргерство и дворянство осаждали императора ходатайствами о недопущении евреев. Фридрих, вообще медлительный в своих действиях, вел с ними длинную переписку, указывая на свой долг давать убежище опекаемому им племени в пределах империи. Только с течением времени императору удалось преодолеть сопротивление сословий и вновь водворить евреев в тех частях Австрии, откуда их изгнали в 1421 году.
В те же годы императору пришлось иметь дело с антиеврейскими вспышками в различных местах империи. Тот самый папа Николай V, который в упомянутой булле так мягко говорил о «человечном обращении» с евреями ради привлечения их к «свету Христову», поручал эту просветительную задачу темным и злым миссионерам, которые толкали народ на бесчеловечные акты. В годы клерикальной реакции, последовавшей за гуситским движением, по Германии разъезжали францисканские и доминиканские монахи, изобличавшие в своих проповедях еретиков и иудеев. Наиболее ревностным из них был францисканец Иоанн Капистран, ярый фанатик, занимавший раньше в Италии должность инквизитора для розыска еретиков. В 1450 году он был послан папой в Германию и соседние славянские страны с поручением укрепить там римско-католическую веру, расшатанную гуситизмом. Этот мрачный аскет, обличавший в проповедях грехи христианского общества и духовенства (о пороках духовных лиц он говорил в церкви при закрытых дверях), никогда не упускал случая порочить еврейство в речах, обращенных к широким массам. Он грозил гневом Божиим тем правителям, которые покровительствуют евреям, и хвалился, что местами ему удалось добиться уничтожения «дьявольских привилегий» еврейских общин. Но Капистран не довольствовался этим воздействием на правителей: он хотел «поднять Ахерон» против евреев, двинуть на них темные массы путем инсценировки ритуальных процессов и инквизиторских спектаклей. Своими зажигательными речами он подготовлял почву для таких опытов. Ослепленный народ видел в беснующемся монахе святого и чудотворца и верил каждому его слову. Евреи трепетали при одном слухе о приближении этого фанатика, которого христиане гордо называли «бичом евреев».
В 1453 году этот бич больно ударил по евреям Силезии, особенно по общине Бреславля. Здесь исступленные проповеди монаха привлекали так много слушателей, что за недостатком места в церкви ему приходилось говорить на площади. Местные юдофобы сблизились с Капистраном и о чем-то с ним совещались. Скоро заговорщики приступили к делу. В один весенний день многие члены бреславской еврейской общины были арестованы по обвинению в ритуальном преступлении. В одном селе бреславского округа была украдена из церкви чаша с гостией, в чем были изобличены приехавшие туда из Бреславля служитель магистрата и его жена. Под пыткой женщина свалила вину на бреславских евреев, которые будто бы склонили ее деньгами к похищению гостии; она будто бы передала святой хлеб богатому еврею Мейеру, и члены общины кололи его, резали, а кусочки разослали по другим общинам Силезии. Розыск о мнимом святотатстве был поручен местным епископом Капистрану, и опытный инквизитор с жаром приступил к делу, им же подготовленному. При помощи присланных из Вены комиссаров (Бреславль составлял тогда часть австрийской Силезии) он построил судебный процесс по всем правилам искусства. У одного из подсудимых евреев, обезумевшего от пыток, было вырвано следующее сознание: «Я, Яков, говорил с христианином, чтобы он мне принес христианского Бога, за что по желанию и совету еврейских старшин предлагал ему деньги. Христианин пошел в дом еврея Мейера, и тот вместе со своим слугой принес мне желаемое в ящике. Я отнес это к Аврааму из Оппельна, а он отнес ящик в синагогу, сопровождаемый десятью евреями. В ящике были десять белых круглых фигурок, меньше гроша каждая. В синагоге две штуки из них были положены на столе, покрытом шелковой скатертью, и их били так сильно, что из них потекла кровь. Когда евреи это увидели, они пришли в такой ужас, что некоторые тут же ослепли; потом они решили послать две штуки для евреев Швейдница. Я спросил Израиля, имеет ли он «талус» (taluj?), т.е. фигуру распятого Христа, и он ответил: да, прибавив, что хочет послать его также в другие города для издевательства»... На основании этого бреда, записанного двумя крещеными евреями и, может быть, ими продиктованного, инквизиторский суд Капистрана счел возможным вынести приговор. 4 июля 1453 года были сожжены на костре в Бреславле 41 еврей; раввин повесился накануне в тюрьме. Вскоре были сожжены 17 евреев (10 мужчин, женщин) в Швейднице, а в Лигнице арестованные сгорели ночью в тюрьме. Все прочие узники Бреславля в числе 318 человек были навсегда изгнаны из города, причем у них отняли детей до семилетнего возраста, которых священники насильно окрестили.
Так удачно был повторен в Бреславле венский опыт 1421 года. Было найдено испытанное средство: чтобы выжить евреев из какого-либо города или провинции, нужно возбудить против еврейской общины обвинение в ритуальном преступлении, провести процесс по всем правилам инквизиции, казнить мнимых богохульников — и декрет об изгнании готов. И вот в разных местах Германии, Австрии, Италии появляются одновременно, как будто бы по уговору, «случайно» обнаруженные трупы христианских младенцев или остатки похищенных из церквей гостий, весь католический мир содрогается от выдуманных преступлений, а фактическими жертвами их являются евреи. В то время, когда итальянский инквизитор Капистран разжигал ненависть к евреям в Германии, его земляк и товарищ по францисканскому ордену Бернардин де Фельтре подготовлял удар еврейству в тирольском городе Триенте, находившемся тогда под властью одного австрийского герцога. Длившийся три года (1475-1478) триентский процесс, о котором будет рассказано дальше (§ 59), стал европейским cause celebre и дал юдофобам в руки страшное орудие для одновременной борьбы с еврейской религией и еврейским народом. Отголоски этого процесса немедленно послышались в Германии, где вокруг еврейских общин кипела борьба разнородных властей: императорской, феодальной, муниципальной и церковной. Особенно обострилась эта борьба в имперском городе Регенсбурге, где большая еврейская община уцелела от бурь предыдущего века.
Кровавый навет явился здесь героическим средством, придуманным с целью найти выход из запутанного положения.
Находясь под непосредственной властью местного городского совета, еврейская община Регенсбурга была предметом спора между императором Фридрихом III и баварским герцогом Людвигом. Император, как верховный опекун еврейства, требовал от общины уплаты чрезвычайных налогов, а герцог оспаривал эти требования, ссылаясь на то, что некогда император Людвиг Баварец заложил регенсбургских евреев баварскому герцогу в обеспечение полученного займа. Герцог защищал свое право распоряжаться общиной по своему усмотрению. Крайний юдофоб, он под влиянием агитации Капистрана решил изгнать евреев из своих владений. Ему удалось это сделать в некоторых местах Баварии, но в Регенсбурге он встретил препятствие со стороны имперской власти и должен был ограничиться тем, что обязал местных евреев соблюдать канон об отличительном знаке на одежде (1452). Спустя двадцать лет борьба возобновилась на религиозной почве. Герцог Людвиг и регенсбургский епископ Генрих воспользовались услугами двух выкрестов из евреев с целью терроризировать общину. Один ренегат, Петр Шварц, был членом доминиканского ордена и читал миссионерские проповеди для евреев на их разговорном языке, причем епископ заставлял евреев слушать противные им речи. Более зловредным был другой ренегат, Ганс Файол (Vajol), который в угоду грубому суеверию своих новых единоверцев взялся доказать, что евреи употребляют кровь христианских детей для религиозных обрядов. Доказательство состояло в ложном доносе на «юденмейстера», регенсбургского раввина и ученого писателя Израиля Бруно: последний будто бы купил у него, Файола, семилетнего христианского мальчика для ритуального убийства. Ренегат попал в цель: регенсбургские христиане заволновались, готовые расправиться с раввином и его паствой. Городской совет распорядился посадить раввина в тюрьму, чтобы спасти его от ярости толпы (1474). Император Фридрих III потребовал освобождения узника, но, получив ответ магистрата, что это невозможно сделать без риска для жизни раввина, он попросил отложить решение дела до приезда его, Фридриха, в Регенсбург. Между тем розыски убитого ребенка и его родителей ни к чему не привели. Когда же стали строже допрашивать доносчика Файола, он вынужден был сознаться, что сам выдумал всю эту историю.
Поэтому суд, не дожидаясь приезда императора, выпустил из тюрьмы без вины пострадавшего раввина, а клеветника приговорил к сожжению на костре.
Скоро, однако, антиеврейская агитация возобновилась. В Регенсбурге, как и во всей Германии, волновались вестями о происходившем тогда процессе в Триенте. Нашелся еще один продажный выкрест, который показал, что и в Регенсбурге несколькими годами раньше евреи замучили христианских младенцев. Возвратившийся из Рима епископ Генрих, который там ознакомился с актами триентского дела, воспользовался ими для создания нового судебного процесса в своей епархии. Он успел привлечь на свою сторону большинство городского совета, имевшего свои виды: в случае осуждения еврейской общины и изгнания ее из Регенсбурга весь еврейский квартал с его домами достался бы городу. Были арестованы шесть евреев. Арестованных подвергли допросу с применением таких пыток, что несчастные сознались в небывалых преступлениях и, под диктовку палачей, назвали еще имена соучастников. Были, конечно, обнаружены и кости «мучеников», которые, даже по мнению более трезвых христиан, могли быть положены в заранее намеченное место инициаторами процесса. Скомпрометировав таким образом всю общину, городской совет приказал закрыть выход из еврейского квартала, а имущество во всех домах опечатать (1476). Некоторые бежавшие из города евреи явились к императору с жалобой на насилие местных властей и получили от него приказ к городскому совету о немедленном освобождении заключенных. Совет возразил, что юрисдикция над евреями в подобных делах принадлежит городу, баварскому герцогу и духовенству, но Фридрих повторил свое требование, желая этим демонстрировать свое право высшего опекуна еврейства. Император мало верил в ритуальную легенду и видел в таких процессах злые козни юдофобов. Герцог Людвиг и епископ уже готовы были уступить требованию императора, но городской совет оказался неуступчивым. Он даже решил казнить некоторых заключенных. Когда об этом было доложено императору, он наложил на непослушный город опалу и пригрозил ему разными карами. Вынужденные покориться, отцы города медленно уступали свои позиции: сначала сняли запоры и стражу с еврейского квартала, но держали в тюрьме 17 подсудимых. Тем временем они посылали депутации к императору и герцогу, старались подействовать на римского папу, жадно ловили и распространяли слух о «ритуальных происшествиях» в других местах. Евреи тоже не дремали: они представили папскому легату записку о лживости ритуальных обвинений, доказанной давними папскими буллами; Фридриху они подали записку, в которой доказывали, что их предки жили в Регенсбурге с незапамятных времен, еще до рождения Христа, и, следовательно, неповинны в его распятии. Наконец в 1478 году император приказал городскому совету освободить заключенных в течение трех недель, уплатить в имперскую казну 8000 гульденов и поручиться за то, что еврейская община со своей стороны внесет туда же 10 000 гульденов. Совет торговался с императором и добился того, что вся штрафная сумма была наложена на еврейскую общину. Пострадавшая община отказывалась платить пеню, которую должны были платить виновники ее страданий. Так дело тянулось еще два года, в течение которых заключенные еще сидели в тюрьме, пока их в 1480 году не выпустили под условием, что они не будут мстить за причиненное им зло и не выселятся со своим добром из города. Общине все-таки пришлось уплатить свою долю штрафа — за вину тех, которые несколько лет подряд позорили и терзали ее.
Евреи остались в Регенсбурге, снабженные новыми императорскими привилегиями (1481). Но жизнь их была отравлена. Городской совет в меру своей власти притеснял их, мечтая об изгнании их и о получении богатого наследства — домов еврейского квартала. Немногие праведники из совета, заступавшиеся за евреев, назывались презрительно «Judenkönige». Христианское население, подстрекаемое монахами, становилось все враждебнее к евреям: пекари не продавали им хлеба, мельники не мололи муки, ссылаясь на запрещение священников. Совет запрещал им покупать на рынке продовольствие раньше 4-х часов пополудни, дабы христиане раньше успели закупить все нужное. Борьба тянулась еще несколько десятилетий, и только на заре эпохи реформации юдофобы могли торжествовать победу: евреи были изгнаны из Регенсбурга в 1519 году.
Конец Средневековья ознаменовался целым рядом изгнаний евреев из германских городов. Старейшие общины двух епископальных городов, Майнца и Магдебурга, были разрушены в это время. Архиепископ Адольф Нассау выселил евреев из Майнца в 1462 году, потом на время вернул, а в 1473 г. окончательно изгнал; синагога была обращена в католическую капеллу. Архиепископ Магдебурга выдворил в 1493 г. еврейскую общину (1400 человек) из предместья этого города, носившего имя Юдендорф, но заставил местный городской совет уплатить выселенцам за дома и оставленное имущество, причем велел отобрать от изгнанников расписку в том, что совет им «честно заплатил» за имущество и что они за это «покорно благодарят милостивого владельца Магдебурга». Чаще изгоняли евреев городские советы, с разрешения феодальных князей или императора. Фридрих III неохотно давал такие разрешения, но при его преемнике Максимилиане (с 1493 года) советы получили большую свободу в деле расправы с евреями. Таким образом, процесс выселения евреев из городов Германии, начавшийся еще в эпоху «черной смерти», продолжался в течение всего XV века, и к наступлению «нового времени» число еврейских общин в Германии значительно сократилось.
§ 48. Внутренняя жизнь общин и литература
Что же поддерживало евреев в Германии в этот ужасный двухвековый период, когда окружающий мир вел с ними истребительную войну? Что давало им силу противостоять огню и мечу, гонениям, бесправию и всем мукам жизни париев? В каких формах проявлялась сила национального самосохранения, которая спасла поредевшие ряды германского еврейства от социального одичания и сохранила их как организованную культурную единицу? В двух формах проявилась эта сила: в дальнейшем развитии общинной автономии и в продолжении интенсивной духовной деятельности.
Парий вне своего квартала, еврей был гражданином внутри него, гражданином своего духовного государства. Еще больше прежнего замыкался еврейский городок внутри христианского города, все теснее жались в нем друг к другу запуганные овцы, из рядов которых волки вырывали по временам крупную добычу. Власти непрерывно стригли шерсть, народы в припадке ярости сдирали кожу и ломали кости, и пастырям этого стада приходилось всегда стоять на страже, предупреждать беду, где было возможно, вводить порядок после разорения, поддерживать дисциплину в расстроенных рядах. Эту задачу исполнял в каждом городе совет еврейской общины, которая так часто фигурирует в тогдашних официальных актах под именем «Юденшафт» или «Jüdischheit». В ту эпоху систематической эксплуатации евреев со стороны императоров, герцогов, епископов и городских сословий еврейское общинное самоуправление все более втягивалось в борьбу разных властей и учреждений. Все эти власти имели дело с советом еврейской общины и его председателем, «Юденмейстером»[43]. Налагая чрезвычайные подати на группы еврейских общин в разных провинциях, императоры часто требовали созыва съездов представителей общин для утверждения и раскладки подати. Представители же могли пользоваться этими съездами для обсуждения внутренних вопросов общинной жизни, для выработки регламента самоуправления и для его централизации. В XIV и XV веке мы видим такие съезды в рейнских областях (Майнц, 1381, Бинген, 1457 и др.) и в Баварии (Нюрнберг, 1438, Регенсбург, 1471 и др.). Это вело к образованию общинных союзов, вроде прежнего рейнского союза Шпейер-Вормс-Майнц. Такой союз существовал и в Австрии, где общины Вены, Винер-Нейштадт и Кремса составляли один округ.
Раввинат стоял в центре самоуправления как орган духовный и судебный. В официальных актах раввин иногда выступает под титулом «Юденмейстера», который обыкновенно давался «Парнасу» или светскому председателю общинного совета (возможно, что в известных случаях раввин председательствовал в совете). В описываемую эпоху, как полагают, введен был институт «семиха», или рукоположения: каждый кандидат в раввины должен был держать экзамен перед раввинской коллегией или отдельным авторитетным ученым и получить диплом. Знаменитый венский раввин Меир Галеви (ок. 1370 г.) ввел в употребление титул «Морену» («наш учитель»), который давался талмудистам, особенно отличавшимся своей ученостью, благочестием и добрыми нравами. На основании таких аттестаций общины обыкновенно выбирали своих духовных пастырей. Этим правом свободного выбора они особенно дорожили, не допуская никакого вмешательства или давления извне. Между тем в начале XV века была сделана попытка поколебать эту основу еврейской автономии. Император Рупрехт решил ввести в Германии, по примеру Франции и Испании, институт верховных раввинов, которые под маской духовных пастырей служили бы оберфискалами императора и помогали бы ему стричь покорную паству. В 1407 г. Рупрехт назначил некоего ученого р. Израиля «гохмейстером», или начальником над всеми раввинами и еврейскими общинами в Германии, с правом судить и рядить, наказывать и изгонять ослушников, «как еврейский закон велит», а также собирать для императорской казны «золотой жертвенный пфенниг» и обыкновенные подати. Рупрехт объяснял свое распоряжение тем, что многие самозваные раввины злоупотребляют властью и произвольно налагают отлучение на евреев с целью вымогать у них деньги, в ущерб государственной казне. Но для всех было ясно, что императорский декрет приведет не к улучшению, а к деморализации раввината, превратив его высшего представителя в генерального сборщика податей. Такого казенного раввина еврейские общины не хотели признать. Первой протестовала большая нюрнбергская община, а затем и прочие общины со своими выборными раввинами отказались подчиниться назначенному «гохмейстеру»; кое-где грозили даже херемом тем, которые нарушат этот общественный бойкот. Напрасно император в новом декрете объявил этот херем недействительным и грозил раввинам штрафами за непочтительное отношение к гохмейстеру — общины не повиновались, и затея Рупрехта не осуществилась. Такую же неудачу потерпела попытка его преемника императора Сигизмунда, прославившегося своей эксплуатацией еврейских общин. Посланный Сигизмундом для сбора еврейских податей имперский фискал назначил кельнского ученого Ансельма (Амшель Галеви) главным раввином немецких общин, с явной целью сделать его своим помощником по взысканию налогов (1435), но ученый сам отказался от этого «высокого поста», не желая нарушить старое постановление, запрещавшее евреям принимать от христианских властей какие-либо должности в своем общинном самоуправлении. Отказываясь подчиниться власти назначенных правительством раввинов, общины преклонялись перед авторитетом своих выборных духовных представителей, из которых многие прославились своей ученостью, святой жизнью, а нередко подвигами самопожертвования в эпохи катастроф.
Ученые талмудисты, благочестивые и большей частью нравственно чистые люди, германские раввины того времени не могли, однако, освободиться от узости умственного кругозора, унаследованного от предыдущей эпохи. Недостаток широкого теологического образования сказывался в тогдашней раввинской литературе. В ней преобладал даже не талмудизм, а профессиональный раввинизм — интерес к практическим вопросам синагогального культа и домашнего ритуала. Много внимания уделялось исследованию многочисленных народных «обычаев» (minhagim), которые тогда укоренились в различных общинах и охотно узаконялись консервативными раввинами. Катастрофы XIV века еще более понизили уровень умственного творчества германских евреев. Этот век выдвинул ряд деятелей только в ограниченной области раввинской науки. Таковы: р. Зуслин из Франкфурта, автор галахического сборника «Агуда»; р. Самуил Шледштадт в Страсбурге, составивший сокращенное изложение компендиума «Мардохай»; р. Авраам Клаузнер, составитель сборника религиозных обычаев «Мингагим», и его учитель, упомянутый венский раввин Меир Галеви. В XV веке замечается некоторое оживление в узкой области раввинизма. Выдающиеся раввины Яков Мельн или Магарил в Майнце и Вормсе (ум. 1427 г.) и его ученик Яков Вейль в Нюрнберге и Эрфурте (ум. 1456 г.) вели деятельную переписку со своими коллегами в других общинах по вопросам религиозной обрядности. «Респонсы» их, впоследствии собранные и изданные, распространялись в общинах как решения высшей духовной инстанции. Магарил своим кодексом обрядов и обычаев («Sefer minhagim») упорядочил ритуал богослужения ашкеназских общин, во многом отличавшийся от ритуала сефардов. Яков Вейль составил специальное руководство по «шехите» (ритуал убоя скота) и некоторые другие своды религиозных и гражданских законов. Многие из местных народных обычаев вводились в религиозные кодексы и увеличивали бремя закона.
Временное изгнание евреев из Вены и ее округа в 1421 г. заставило ученых перенести свою академическую деятельность в австрийские провинции (Штирия и др.) и в соседние германские местности, но через несколько десятилетий еврейские общественные центры в Австрии были восстановлены. В эту эпоху во главе германо-австрийского раввината стояли: р. Израиль Иссерлейн (ум. ок. 1460 г.), бывший раввином сначала в штирийском Марбурге, а затем в Винер-Нейштадте; упомянутый выше р. Израиль Бруно, едва спасшийся от смерти во время смут в Регенсбурге (1476), и р. Моисей Минц, занимавший пост раввина в Бамберге и одно время в польской Познани (1474). Все эти раввины не ограничивались тесным кругом своих пастырских обязанностей и специально-научных работ [Иссерлейн был автором известного собрания раввинских решений «Терумат гадешен», а Бруно и Минц оставили после себя большие сборники респонсов («Тешубот»)], но заботились также о благоустройстве общин, о поднятии нравственного уровня духовенства, об устранении партийности и расколов в народе. Моисей Минц, между прочим, разграничил функции раввинов и старшин, или «парнасим», в общинах и установил, что в делах религиозных парнасы не имеют права принимать какие бы то ни было меры без ведома раввинов. Парнасы, как председатели общинных советов, часто присваивали себе чрезмерную власть, вторгаясь в права духовных лиц, но, с другой стороны, и иные раввины, председательствовавшие в советах, злоупотребляли своей властью. Впрочем, мало радости приносила власть и тем, и другим. Тяжела была доля главарей общин, которых император и всякие другие власти постоянно терроризировали требованиями обычных и чрезвычайных налогов, а в случаях ритуальных наветов их бросали в тюрьмы, инквизиторски пытали и порой взводили на эшафот за мнимое преступление общины.
Все отрасли литературы, не имевшие прямой связи с раввинизмом, очень слабо развивались. Даже хроника-мартиролог и синагогальная поэзия не дали в эту эпоху наибольшего мученичества таких произведений, какие дала эпоха крестовых походов. Тогда массовое мученичество было еще ново, а теперь оно стало обычным явлением. Люди устали записывать и воспевать свои страдания. Они увековечивали память своих мучеников в простых перечнях имен, записанных в поминальных книгах синагог («Memorbücher») для чина заупокойной молитвы «Jizkor». Об ужасах «черной смерти» еврейскому хронисту позднейшего времени (автору «Эмек га’баха») приходилось писать на основании отрывочных сообщений прежних христианских летописцев. Синагогальная поэзия тоже устала плакать, как будто слезы высохли у мучеников. Несколько «кинот» малоизвестных авторов о гибели сотен общин в годы «черной смерти» не вошли даже в литургию; по силе национального протеста они стоят ниже однородных произведений предыдущей эпохи. Только «плач» Авигдора Кара о пражской трагедии 1389 года приближается к прежним образцам. Венскую катастрофу 1421 г. увековечила сказочная хроника на обиходном еврейско-немецком языке («Виенер Гезера»), полная потрясающих описаний мученичества за веру, но лишенная исторической перспективы.
Из популярной моралистической письменности «мусар» до нас дошло немногое. Составленные в XV веке книги «Орхот цадиким» («Пути праведников»), «Сефер хасидим катан» (малая «Книга благочестивых») и «Sittenbuch» (последняя — на еврейско-немецком разговорном языке) представляют собой подражание классической «Книге благочестивых». Та же проповедь смирения и воздержания, «строгой набожности и безупречного нравственного поведения, религиозного фатализма и пассивного сопротивления». Замечательно, что в этих назидательных произведениях, авторы которых стояли ближе к простонародью, встречаются жалобы на то, что в начальных школах и иешивах занимаются талмудическим «пилпулом», пренебрегая изучением Библии, Агады, Мидраша и нравоучительных книг. Народ, очевидно, не находил удовлетворения в раввинской науке, которая не давала пищи сердцу и нравственным эмоциям.
Одиноко стоит среди армии узких талмудистов того времени пражский раввин Иомтов-Липман Мюльгаузен, автор книги «Ниццахон» («Победа», написана ок. 1410 г.). Он пытался пробудить интерес к забытым вопросам догматики и апологетики. Он хотел научить своих современников, как им отвечать на догматические возражения христиан против учения иудаизма, как защищать его основные истины. Автор при этом руководствовался и личным опытом, так как ему приходилось диспутировать с духовными лицами из христиан в то горячее время, когда умы волновались ересью гуситов. Об этом он сам рассказывает в последней главе своей книги. В 1399 году в Праге появился злостный выкрест Петр (Песах), который донес церковным властям, будто евреи в своих молитвах хулят христиан и называют их веру язычеством. Липман, как пражский раввин, и еще некоторые представители общины были арестованы и допрошены по поводу этих обвинений. Нужно было отвечать так, чтобы не задевать религиозного чувства церковных судей, а, наоборот, «смягчить раздражение иноверцев». При очной ставке с доносчиком Липман решил не затрагивать сути спора между двумя религиями, а только формально отразить предъявленное обвинение. И он очень искусно справился с этой адвокатской задачей. Первый пункт обвинения гласил, что в молитве «Алену» евреи просят об «истребления идолов» и восхваляют Бога, отличившего их от всех «племен земли, которые поклоняются суетному и пустому». В этой фразе, по донесению выкреста, скрывается намек на Иисуса, еврейское имя которого (ישו) по буквенному составу соответствует числовому значению последнего слова (וריק), а следовательно, и слова об идолах относятся к кресту и христианским иконам. На это пражский раввин ответил Песаху-Петру: «Ты признаешь, что все деревянные и каменные фигуры, которым вы поклоняетесь, суть только образы, символы, и нет в них ничего существенного. Но не правда ли, что женщины, малолетние и деревенские люди не рассматривают их как символы и уверены, что в них есть какая-то божественная сущность?» Выкрест ответил утвердительно. Тогда раввин сказал: «Ну, вот мы и говорим, что мы отличаемся от «племен земли», т.е. деревенских людей и простолюдинов, думающих, что все эти изображения суть божества». Этим умным ответом раввин отвел первый удар. Что же касается намека на Иисуса в одном слове молитвы, то он заявил, что еврейское обозначение имени Иисуса — не «Иешу», а «Иешуа», а при этом отпадает обидное числовое значение отмеченного слова, то есть основа обвинения. Еще более ловким маневром был ответ на обвинение, что евреи в молитве «Шмоне-эсре» говорят: «Отступникам[44] да не будет надежды», что содержит в себе проклятие против выкрестов. «Ведь сами христиане постановили, — возражал Липман, — что еврей, принявший крещение, не может вновь обратиться в свою религию, — следовательно, у его родных и друзей уже нет надежды увидеть его снова иудеем, — вот об этом мы и говорим в молитве». Новогодняя молитва о том, чтобы Бог уничтожил царство произвола («malchut zadon») на земле, дала повод выкресту сделать политический донос: евреи будто бы проклинают царей христианских государств. На это Липман возразил, что речь тут идет не о королях, законно царствующих, а только об узурпаторах, отнимающих власть у законных ее носителей.
Благодаря этой осторожной тактике пражскому раввину лично удалось избавиться от преследований, воздвигнутых в связи с доносом Песаха-Петра, но он сообщает, что многие пострадали от доноса этого выкреста: из арестованных евреев трое были сожжены на костре в 1400 году. Это событие, подробности которого не выяснены, имело, вероятно, связь с каким-нибудь доносом уголовного характера, с обычным тогда обвинением в ритуальном богохульстве. При таких условиях Липман Мюльгаузен должен был соблюдать крайнюю осторожность и в своей письменной апологии «Ниццахон», где он старается спокойно доказывать неосновательность евангельских преданий и толкований известных библейских пророчеств. Тем не менее христианские богословы были так смущены критикой Липмана, что бранденбургский епископ Бодекер счел нужным спустя полвека написать опровержение «новых богохульств, прибавленных к старым» в сочинении пражского раввина (епископ называет его «рабби Либман из Кракова»). В позднейшее время немецкие теологи много полемизировали с автором переведенной на латинский язык книги, которая дразнила их самим заглавием — «Победа».