История евреев в Европе от начала их поселения до конца XVIII века. Том III. Новое время (XVI-XVII век): рассеяние сефардов и гегемония ашкеназов — страница 4 из 5

§ 28. Общий обзор

С рассеянием сефардов национальная гегемония должна была перейти всецело к ашкеназам, к германо-австрийскому еврейству. Но оно было слишком слабо в социально-экономическом отношении, чтобы нести на себе все бремя гегемонии. Ему на помощь приходит широко разросшаяся восточная ветвь ашкеназов: многочисленное польское еврейство, которое заполняет пустое место, образовавшееся после разрушения испанского центра. Отныне гегемония становится германо-польской, даже в большей мере польской, чем германской. В германских и славянских государствах евреи образуют концентрацию однородных культурных групп, объединенных и общим языком: немецко-еврейским, переходящим из житейского обихода в литературу.

В жизни еврейских кварталов Германии и Австрии наступление «нового времени» не вызвало существенных перемен. Сохранилось средневековое бесправие, спорадически продолжались выселения из разных городов, и только случаи массовых погромов стали реже. Гуманизм первой эпохи реформации не мог вполне победить армию «темных людей» в немецком народе; благородные Рейхлины влияли на единичных лиц, Пфеферкорны и обскуранты развращали своей юдофобской агитацией совесть масс. Реформа Лютера до некоторой степени просветила умы, но не смягчила сердец, не создала режима терпимости и человечности. Лютеранство само должно было вести жестокую борьбу за существование с католицизмом и более крайними реформаторскими учениями, а результатом такой борьбы не могла быть терпимость к чужим верованиям. Раскол в церкви и междоусобные религиозные войны XVI и XVII веков ожесточили христиан друг против друга, но не смягчили их по отношению к старому «врагу церкви», который продолжал быть конкурентом II в области экономической. Чем больше тянулась Германия к крупной индустрии и торговле, тем завистливее относилось христианское купечество к еврейскому и тем усерднее старалось оттеснять своих конкурентов на низшие ступени социальной лестницы. Тяжелый гнет сословного режима испытывали в одинаковой мере еврейские общины протестантского Франкфурта-на-Майне и католической Вены или Праги.

Гнет и преследования загоняли все большие массы из Германии, Австрии и Богемии в Польшу, где в XVI и первой половине XVII века образовался численно крупнейший центр диаспоры. В этом новом центре удачно сочетались все условия, необходимые для принятия национальной гегемонии: 1) в Польше и соединенной с ней Литве жило компактное еврейское население, более многочисленное, чем во всех других местах европейской диаспоры; 2) живя повсеместно, в городах и в деревнях, польско-литовские евреи того времени стояли по своему социальному положению выше своих германских братьев, ибо не были прикреплены к мелким и низким промыслам: подобно евреям средневековой Испании, они занимались не только мелким торгом и ссудой денег, но и крупной торговлей, вывозом хлеба и леса, откупами государственных пошлин, различными ремеслами, земельными арендами и отчасти земледелием; 3) они имели возможность создать широкую сеть общинного самоуправления, с местными и центральными органами и периодическими съездами для обсуждения общенародных вопросов (кагалы, польский «Ваад четырех областей», литовский «Ваад общин»). Все эти условия содействовали развитию самобытной еврейской культуры в Польше, этой Испании Востока. Как в Испании XIII и XIV веков, раввинизм в Польше был не только духовным, но и общественным фактором, ибо раввины-судьи официально разбирали гражданские и отчасти уголовные тяжбы на основании талмудического права. Как только в Палестине и Италии был обнародован кодекс «Шулхан-арух», в Польше появились авторитетные дополнения к нему краковского раввина Рамо (Моисея Иссерлиса). Целая плеяда ученых занимается со второй половины XVI река разработкой талмудического права. Число рассадников раввинского знания, «иешив», растет непрерывно. Еврейская Польша привлекает к себе массу учащейся молодежи из других стран. Типографии Кракова и Люблина выбрасывают на книжный рынок сотни произведений раввинско-мистической литературы.

Впрочем, к концу этого периода и здесь замечаются опасные симптомы разложения, в связи с начинающимся внутренним упадком Речи Посполитой. За либеральной эпохой Сигизмунда I, Сигизмунда-Августа и Стефана Батория (1507-1587) последовала эпоха католической реакции и господства иезуитов (1587-1648), когда польское общество стало употреблять по отношению к евреям наихудшие приемы борьбы средневекового Запада. Воспитанная в иезуитских коллегиях, привилегированная шляхта все чаще предается произволу, и панская палка ударяет одним концом по крестьянскому «холопу», а другим — по еврею. Христианскому купечеству, мещанству и ремесленному сословию кажется, что им жилось бы лучше в городах без евреев; угнетаемый паном крестьянин недоволен евреем, который в качестве арендатора сельских доходных статей является невольным орудием тяжелой панской власти. На этой почве подготовляются страшная катастрофа 1648 года (украинская резня) и последовавшие затем смуты, произведшие резкий перелом в жизни польского еврейства.

ГЛАВА I. ГЕРМАНИЯ В ЭПОХУ РЕФОРМАЦИИ И РЕЛИГИОЗНЫХ ВОЙН

§ 29. Остатки Средневековья. «Испанская эпидемия» изгнаний

Безотрадно было положение евреев в германских землях на грани XV и XVI веков. Оно по-прежнему регулировалось принципом не права, а терпимости, которая вдобавок зависела от произвола многих властей: императора, курфюрстов, мелких князей и городских магистратов. Во многих городах над головой еврейских общин висел дамоклов меч выселений. Испанская эпидемия изгнаний проникла в Германию в форме частичных выселений евреев из тех городов, где немецкое бюргерство находило их пребывание неудобным. Остающимся на местах преграждали путь к тем промыслам, которые в то время обновили хозяйственную жизнь в связи с усилением международного торгового обмена. Ганзейский купеческий союз, регулировавший торговлю в портах Балтийского и Северного морей, не допускал евреев к морской торговле, и они не могли играть здесь ту роль, какую играли их соплеменники в левантийских странах (сефардская промышленная колония в Гамбурге появилась только в начале XVII века). Мелкий торг, ссуда денег и некоторые ремесла внутри гетто были по-прежнему обычными занятиями немецких евреев. Это отсутствие прочной хозяйственной и правовой основы, в связи с бурными движениями эпохи реформации, делало жизнь евреев в Германии крайне шаткой и тревожной.

Уже в начале XVI века завершился процесс сокращения еврейского населения в западных областях Германии (на Рейне и в Баварии) и скопления его на восточных окраинах империи (Силезия, Богемия, Австрия). Императору Максимилиану I (1493-1519), вступившему на престол через год после испанского изгнания, принадлежит заслуга уничтожения нескольких больших еврейских общин в центре империи. Новый император оказался более податливым к домогательствам юдофобов, чем его отец Фридрих III, который часто заступался за евреев (т. II, § 47). Испанским духом повеяло в Германии, когда между обеими странами установилась династическая связь (сын Максимилиана женился на дочери Фердинанда Католика, и плодом этого брака был Карл V, будущий властелин Испании, Германии, Австрии и Нидерландов). Испания принесла католическому Богу огромную жертву, изгнав из страны всех евреев, а Германия приносила малые жертвы, изгоняя евреев от времени до времени из тех или других городов.

В баварском торговом городе Нюрнберге бюргеры давно добивались выселения евреев, конкурентов в торговле и неприятных кредиторов, требовавших уплаты долгов от христианских лавочников. Император Фридрих III защищал евреев и разрешал им заниматься ссудой денег, объясняя это тем, что без кредита торговля упадет и в случае удаления евреев отдачей денег в рост займутся христиане. Городской совет добился своей цели только после смерти Фридриха, при Максимилиане. Под впечатлением испанского акта нюрнбергские юдофобы подняли сильную агитацию, для которой использовали новое немецкое изобретение — печатный станок. В 1494 г. нюрнбергский типограф Антоний Кобергер напечатал в латинском оригинале книгу испанского монаха Альфонса де Эспина «Укрепление веры» (т. II, § 52). Ядовитый памфлет произвел свое действие на образованных людей, читавших по-латыни. И когда надлежащее настроение в высших сферах было создано, городской совет Нюрнберга возбудил ходатайство перед императором о дозволении изгнать евреев из этого города за «неприличное поведение», которое состояло в следующем: еврейская община принимала переселенцев-соплеменников из других мест и тем увеличила свою численность сверх нормы; евреи занимают жилища христиан и вытесняют бюргеров из разных промыслов, и, наконец, евреи-ростовщики берут разорительные проценты по ссудам. Император удовлетворил ходатайство городского совета (1498) и разрешил ему назначить евреям определенный срок для выселения. В течение четырех месяцев несчастные должны были собраться в путь, по потом они выпросили себе отсрочку еще на три месяца. 10 марта 1499 г. последние группы евреев покинули Нюрнберг, и старая еврейская община в этом городе перестала существовать. Изгнанники переселились во Франкфурт-на-Майне и в другие города. Вся их недвижимость в Нюрнберге — дома, синагоги и кладбище — поступили в собственность города, который уплатил за это государственному фиску около 8000 гульденов. Через упраздненное кладбище была проложена улица, вымощенная снятыми оттуда же надгробными плитами; так христианские бюргеры умудрились извлечь пользу даже из мертвых евреев. Город получил от императора «привилегию» — на будущее время не допускать евреев. И действительно, с тех пор в Нюрнберг приезжали евреи только временно, по торговым делам; еврейская же община была восстановлена там лишь в XIX веке.

Накануне реформации в Германии участились случаи выселения евреев по религиозным мотивам, вследствие ложных обвинений против целых общин в ритуальных убийствах и осквернении церковных гостий. Один из таких религиозных процессов послужил поводом к изгнанию евреев из всего герцогства Мекленбург. В этой стране, где на каждых 20 мирян приходился один католический поп или монах (при населении в 285 ООО было 14 000 лиц духовного звания), воинствующая церковь создала такой же процесс-монстр на почве мнимого ритуала осквернения гостий, какой был создан в 1475 г. в Триенте на почве мнимого детоубийства. Вот что рассказывают Мекленбургские летописи. В 1492 г. жил в городе Штернберге богатый еврей Элеазар, который скупал по разным городам церковные гостии с целью надругаться над ними как символами тела Христова. У местного священника Петра он купил две гостии с церковного алтаря, и, когда в доме Элеазара собрались гости по случаю свадьбы его дочери, они все вместе произвели над сакраментами кощунство: положили эти кусочки хлеба на стол, кололи иголками и резали ножами. Вдруг из исколотых гостий потекла кровь. Евреи испугались: Элеазар отослал обратно остатки «христианского Бога» священнику, а сам бежал. Священник решил похоронить сакраменты на церковном дворе, но ночью явился ему во сне дух, который побудил его открыть тайну своему начальству. Дело дошло до мекленбургского герцога Магнуса. Он распорядился произвести строгое следствие. В Штернберге и других местах было арестовано много евреев. На допросе под пыткой сознались в преступлении жена бежавшего Элеазара и продавший ему гостии священник Петр. Процесс протекал быстро, так как пытка везде давала желанный результат: сознание несчастных с целью поскорее избавиться от мук. Приговор был произнесен: применить к осужденным «казнь еретиков»: сожжение на костре. 27 евреев, в том числе и две женщины, матери невесты и жениха, были сожжены на горе за городом, которая в память этого события была названа Юденберг. Католический летописец, при всей своей ненависти к осужденным, не мог скрыть, что мученики умирали мужественно. «Спокойно шли они на смерть. Герцог Магнус обратился к знакомому еврею Арону со словами: «Почему ты не принимаешь нашей святой веры, чтобы крещением добиться такого же небесного блаженства, как мы?» Арон ответил: «Благородный князь, я верую в Бога всемогущего, все сотворившего. Он создал меня человеком и евреем. Если бы он хотел, чтобы я был христианином, то не заставил бы меня родиться в нашей святой вере. Если бы на это была Его воля, я мог бы быть таким же князем, как и ты». Тут он замолчал и заскрежетал зубами. Все остальные шли на смерть с твердым духом, без сопротивления и слез. Они испустили дух, распевая древние псалмы». Был казнен и священник, будто бы продавший гостии евреям (на самом деле он взял их из церкви к себе на дом для какой-то надобности и под пыткой сознался в небывалом преступлении). В память «святой крови» была построена в Штернберге капелла, куда стекались толпы богомольцев, так как пошла молва, что святая кровь гостий творит чудеса: возвращает зрение слепым и исцеляет всякие болезни. Паломники приходили с обильными приношениями, и духовенство наживало богатства. Этот желанный результат был, очевидно, и мотивом кощунства, совершенного заинтересованными людьми... Через несколько десятилетий, когда распространилось учение Лютера, вера в чудотворные гостии (hostia mirifica) обличалась с церковной кафедры как «изобретение дьявола». Трезвые люди потом доказывали, что «осквернение гостий было не актом мести евреев против христиан — ибо не могли же евреи верить в догмат евхаристии, — а лишь актом мести христиан против евреев». Религиозный навет дал повод властям изгнать евреев из Штернберга и других городов Мекленбурга. Многие сами решили покинуть страну дикого суеверия. Раввины, как гласит предание, запретили под страхом херема возвращаться в заклятую страну. С тех пор в Мекленбурге не было еврейских общин до второй половины XVII века.

Еще большая катастрофа произошла в начале XVI века в курфюршестве Бранденбург. Сюда шли группы изгнанников из центральных областей и усилили собой прежние еврейские поселения в городах Берлин, Шпандау, Бранденбург и других. Несмотря на ходатайства городских советов и духовенства о выселении евреев, курфюрст Иоахим I выдавал, или, точнее, продавал, привилегии на право временного жительства и торговли не только старым, но и новым поселенцам; в 1509 г. он даже признал их главного «раби» начальником над всеми общинами. Это вызвало раздражение в христианском населении. Ловкие люди решили повторить тут опыт Мекленбурга и подстроили «кровавое чудо» с гостией как предлог для кровавой расправы с евреями. В начале 1510 года из одной деревенской церкви был украден позолоченный сосуд с двумя гостиями. Брошенные вором кусочки просфоры были найдены в близлежащем городке Бернау вместе с ножом и паяльными инструментами. Скоро был пойман вор: пользовавшийся дурной славой котельник из Бернау, христианин Фромм. Делом занялся бранденбургский епископ Иероним и создал из него ритуальный процесс. Под пыткой Фромм сознался, что он одну гостию съел, а другую продал еврею Соломону из Шпандау. Последний также под пыткой повторил то, что ему подсказали следователи: что он гостию колол, пока из нее не потекла кровь, а затем разослал кусочки ее евреям в разные места Бранденбурга. Там было арестовано около полусотни евреев, в том числе и раввин Сломан; их привезли в Берлин, где дело разбиралось при участии курфюрста Иоахима. Все были подвергнуты ужасающим пыткам, и у них вынудили сознание, что кроме осквернения гостий они еще совершали убийства христианских младенцев для ритуальной цели. Часть арестованных умерла под пыткой, а 38 человек были осуждены на сожжение живьем. Их вели скованными по улицам Берлина и на одной из площадей (на нынешней Франкфуртерштрассе) казнили. Железными обручами приковали несчастных к столбам, обложенным паклей и смолой; раввин громко читал «виддуй» (предсмертную исповедь), и все распевали до последнего вздоха молитвы и псалмы. Только двое приняли крещение и за это удостоились менее мучительной смерти — обезглавления (12 Ава — 19 июля 1510). Все евреи были изгнаны из области Бранденбурга и расселились по соседним городам Силезии. Страшная судебная ошибка обнаружилась только спустя четверть века. Похититель гостий Фромм впоследствии признался на исповеди священнику, что он ложно оговорил невинных евреев; священник просил у епископа Иеронима дозволения нарушить тайну исповеди для обнаружения правды, но епископ, сам участвовавший в судебном убийстве, велел ему молчать, и только позже перешедший в лютеранство священник открыл тайну, которая много лет тяготила его совесть. Все это раскрыл в 1533 году знаменитый реформатор Меланхтон на съезде князей во Франкфурте-на-Майне, в присутствии нового бранденбургского курфюрста Иоахима II.

Некоторые церковные князья в Германии были тоже заражены «испанской болезнью»: они завидовали славе Фердинанда Католика, сразу разрешившего в своем государстве еврейский вопрос путем изгнания всех евреев. Католическое духовенство в Майнце взяло на себя инициативу в богоугодном деле[27]. Соборный капитул при майнцском архиепископе Альбрехте, брате бранденбургского курфюрста Иоахима I, разослал циркуляр ко всем немецким князьям, рыцарям и городским советам с предложением собраться во Франкфурте-на-Майне для обсуждения вопроса о повсеместном изгнании евреев из Германии. В начале 1516 г. это собрание состоялось, но участники его не пришли к соглашению: именно те князья и магистраты, которые имели дело со значительными группами еврейского населения, не решались на изгнание, которое лишило бы их доходов от еврейских податей. С другой стороны, представители еврейских общин, узнав о грозящей им опасности, собрались в Вормсе и решили обратиться за защитой к императору. Максимилиан, который находился в постоянной борьбе с имперскими чинами и больше всех пользовался правом облагать евреев всевозможными податями, заступился за своих «камеркнехтов» и дал понять их врагам, что проект общего изгнания евреев не пройдет.

Выселения из отдельных городов, однако, не прекращались. Древняя община Регенсбурга, пережившая большие тревоги еще при Фридрихе III, не могла успокоиться и при Максимилиане I. Торговая и ремесленная конкуренция и религиозный фанатизм соединились здесь, чтобы отравить евреям жизнь. Магистрат Регенсбурга, вдохновляемый христианскими купцами, ремесленниками и монахами, постоянно добивался изгнания евреев из города; но Максимилиан I, подобно своему отцу, не давал своей санкции на эту бесчеловечную меру. Магистрат и духовенство пробовали бойкотировать евреев, запретив продавать им хлеб и покупать у них что-либо, но и это не помогло. Евреи оставались в Регенсбурге, хотя и находились в положении овец среди волков. Только в год смерти Максимилиана юдофобская партия в Регенсбурге могла осуществить свое заветное желание. Она воспользовалась наступившим коротким междуцарствием и побудила магистрат принять решение об изгнании евреев из Регенсбурга (февр. 1519). Для формального узаконения этого насилия была устроена комедия народной демонстрации: толпа мещан собралась перед ратушей и кричала, что в разорении города повинны евреи, которые забрали в свои руки торговлю, в особенности вином и железом, и вывозят хлеб за границу. Городской совет, делая вид, что уступает требованию народа, объявил евреям, что они должны покинуть Регенсбург в течение пяти дней; этот срок был потом продлен еще на три дня. Выселенцам разрешалось взять с собой свои капиталы и движимое имущество; все денежные обязательства христианских должников были откуплены городом у евреев-заимодавцев за ничтожную сумму. Около 500 человек (по другому источнику — 800) оставили город Регенсбург и на лодках переехали на противоположный берег Дуная, во владения баварских герцогов. Перед уходом евреев христиане торопили их очистить синагогу — и едва только изгнанники успели вынуть оттуда священную утварь, в красивой каменной синагоге застучали ломы и топоры: благочестивые католики спешили разрушить «синагогу дьявола», чтобы соорудить на ее месте церковь. Наскоро была устроена часовня для освящения места, а позже там была воздвигнута большая церковь имени «Прекрасной Марии». Немецкие народные поэты того времени воспели это событие в радостных стихах. Особенно радовалось духовенство. Оно распускало слухи о чудесах, явленных Пресвятой Девой на месте иудейского нечестия, и в церковь потянулись больные, ищущие исцеления. Духовные отцы бойко торговали под фирмой Божьей Матери, способствуя оживлению города, лишившегося еврейской торговли.

Наиболее усердствовали по части выселения евреев муниципальные власти Эльзаса. Здесь в ряде городов подражали примеру столицы края, Страсбурга, откуда евреи давно были изгнаны с правом лишь временно приезжать по делам. В 1507 г. бургомистр и совет города Оберенгейма исходатайствовали у императора Максимилиана привилегию, освобождавшую город от обязанности «терпеть евреев» на своей территории. Такими же привилегиями запаслись и другие эльзасские города. Из этих городов евреи обыкновенно выселялись в окрестные селения и только в известные дни приезжали в ближайший город для базарного торга. Типична в этом отношении была судьба еврейской общины в городе Кольмаре. После долгих просьб магистрат здесь добился от Максимилиана привилегии на «нетерпимость» (1510), и еврейской общине Кольмара пришлось покинуть город и разместиться в окрестных деревнях. Почти ежедневно приходили выселенцы в город по своим торговым делам и для кредитных операций, так что цель бюргеров не была достигнута: еврейская конкуренция продолжалась. И впоследствии, при Карле V, кольмарскому муниципалитету приходилось бороться с этим «правом приезда» евреев, как прежде с их правом жительства.

При такой необеспеченности немецких евреев в элементарных правах, при полной зависимости их от произвола различных властей, должно было возникнуть специальное еврейское представительство, которое возможными тогда средствами отстаивало бы интересы гонимой нации перед властями. В начале XVI века особенно развивается деятельность еврейских ходатаев, «штадланим», обращающихся к императору то по делам отдельных общин, то от имени всего германского еврейства. Один такой генеральный «штадлан», эльзасец Иозель из Росгейма (Иосиф, Joselmann, Иозель) играл в течение полувека (1510-1554) важную роль в жизни немецких евреев. С ранней юности Иозель был свидетелем бедствий, пережитых его соплеменниками в Эльзасе. Правовая беззащитность евреев побудила этого человека, готовившегося к раввинскому званию, посвятить все свои силы делу отстаивания хотя бы мизерных прав своих гонимых братьев. Иозель начал свою общественную деятельность в качестве представителя эльзасских общин. С 1510 года он часто выступает в роли уполномоченного ходатая за евреев разных мест перед императором, сеймами, курфюрстами, магистратами. Мало-помалу деятельность его охватывает сферу интересов всех немецко-еврейских общин. Где только евреям грозит опасность изгнания, ограничения в правах или ложного обвинения, Иозель спешит на помощь; он является пред властями то с документами в руках — старинными грамотами и привилегиями императоров и князей, то с более вескими данными в виде денежных подношений. В 1515 г. он ходатайствовал за гонимых эльзасских евреев, а в следующем году, вероятно, сыграл некоторую роль в вышеупомянутом ходатайстве еврейского съезда в Вормсе перед Максимилианом об отклонении опасного проекта изгнания евреев из Германии. Особенно широко развернулась деятельность еврейского «штадлана» в следующее царствование Карла V, в эпоху реформации.

§ 30. Еврейство в борьбе обскурантов с гуманистами: Пфеферкорн и Рейхлин

Непрерывные гонения на евреев еще не удовлетворяли немецких клерикалов и тех, которых в то время заклеймили кличкой «темных людей». Эти люди добивались преследования не только евреев, но и иудейства, еврейской религиозной письменности, распространение которой должно было усилиться после изобретения книгопечатания. Стечение обстоятельств повело к тому, что поход против иудаизма сделался одним из стимулов той знаменательной борьбы обскурантов с гуманистами, которая предшествовала Лютеровой реформации.

Еще в первые годы XVI века, в главной квартире немецких обскурантов, в гнезде доминиканцев, Кельне, решили открыть поход против еврейской письменности, которой тогда заинтересовались гуманисты. Вожди клерикалов, «судья по делам для еретиков» Гохштратен и теологи Арнольд фон Тонгерн и Ортуин Граций (герои «Темных людей» Ульриха фон Гуттена) надеялись таким путем, по испанскому примеру, ворваться в религиозную жизнь евреев и подготовить почву для массовых крещений. К услугам кельнских монахов явился крещеный еврей Иоанн Пфеферкорн из Моравии, человек с темным прошлым, бывший мясник, ушедший из еврейской общины после совершения уголовного преступления, кражи со взломом. Кельнские доминиканцы приютили этого бродягу с его семьей, дав ему место надзирателя в своем госпитале, и за это ренегат выдавал им «тайны Талмуда», которые они в 1507-1509 гг. опубликовали в ряде брошюр под его именем («Der Judenspiegel», «Die Judenbeichte», «Osternbuch», «Der Judenfeind»). В этих памфлетах предлагались следующие средства для устранения «еврейской опасности»: осудить на сожжение книги «богохульного Талмуда», обязать евреев слушать проповеди христианских миссионеров, запретить им заниматься выгодным промыслом ссуды денег в рост и оставить им только самые унизительные черные работы; если же все это не заставит их искать спасения в лоне церкви, то нужно изгнать их из страны, как это сделали во Франции, Англии и Испании. В это же время против евреев выступил другой выкрест, Виктор фон Карбен, «бывший раввин», который предпочел стать католическим священником. В своем сочинении «Opus aureum» (напечатано по-латыни и по-немецки в Кельне в 1508 и 1509 гг.) он обличал Талмуд, «который до рождения Христа был маленькой книжкой, а теперь имеет больший объем, чем две Библии». Фон Карбен тоже оправдывал самые жестокие репрессии против евреев вплоть до изгнания из немецких городов, но он уступал Пфеферкорну в умении претворить слово в дело путем непосредственного воздействия на власть имущих. При помощи своих покровителей, кельнских попов и монахов, Пфеферкорну удалось заинтересовать в своей агитации высокопоставленных особ, в том числе и сестру императора Максимилиана I, монахиню Кунигунду. Снабженный рекомендацией Кунигунды, Пфеферкорн лично отправился к императору, находившемуся тогда в Падуе по случаю итальянской экспедиции, и выхлопотал у него мандат на конфискацию, при содействии властей, всех еврейских книг и на уничтожение тех, в которых окажутся враждебные христианству выражения (август 1509).

Усердный ренегат немедленно приступил к исполнению своей миссии во Франкфурте-на-Майне. Он явился в синагогу в сопровождении католических священников и членов городского совета, которые прочли собравшимся евреям приказ императора и потребовали выдачи книг. Были забраны 168 из находившихся в синагоге книг, преимущественно молитвенники. Пфеферкорн готовился еще в ближайшие дни праздника Сукот произвести обыск в домах евреев, но здесь встретил решительный отпор. Франкфуртские евреи обратились к майнцскому архиепископу Уриелю фон Геммингену с жалобой на нарушение их давних привилегий, предоставляющих им свободу вероисповедания. Архиепископ заступился за обиженных и написал императору, что нельзя полагаться всецело в таком важном вопросе, как осуждение еврейских религиозных книг, на свидетельство темного выкреста, а необходимо передать дело надежному лицу. В то же время еврейские общины Франкфурта и Регенсбурга послали к императору в Италию своего уполномоченного, Натана Циона, с просьбой не доверять проходимцу Пфеферкорну и не допускать нарушения эдиктов о веротерпимости. Тогда Максимилиан поручил майнцскому архиепископу назначить комиссию из представителей университетов и приватных ученых; среди ученых экспертов были названы имена Гохштратена, фон Карбена и христианского гебраиста Рейхлина; Пфеферкорн был тоже причислен к составу совещания, хотя к учености не имел никакого отношения.

Все взоры обратились тогда на прославленного гуманиста Иоанна Рейхлина. Усвоив еврейский язык под руководством раввинов в Германии и Италии, Рейхлин с увлечением изучал текст Библии в подлиннике и еврейские комментарии к нему. В своем сочинении «О чудесном слове» («De verbo mirifico») он восхваляет «священный язык»; он пишет краткую грамматику этого языка и усердно ищет в каббале намеков на христианские догматы. Любитель еврейской письменности, Рейхлин, однако, вовсе не был другом еврейской религии; он тоже мечтал об обращении евреев, но «путем милости, а не тирании», и поэтому считал всякое гонение на еврейскую религию делом вредным и антихристианским. Ему претила низменная агитация Пфеферкорна, который напрасно старался привлечь Рейхлина на свою сторону. В ответ на поставленный экспертам вопрос Рейхлин написал в 1510 г. подробный отзыв под заглавием «Богоугодно ли, похвально ли и полезно ли для христианской веры жечь еврейские книги» («Ob es göttlich, löblich und dem christlichen Glauben nützlich sei, die jüdischen Schriften zu verbrennen»). По его мнению, многие из произведений еврейской письменности весьма полезны для христиан, как, например, библейские комментарии Раши, Ибн-Эзры, Кимхи, Рамбана, могущие служить пособиями при изучении Священного Писания. Литературу каббалы следует даже поощрять, ибо в ней встречаются мысли, близкие к христианской догматике. Запретить молитвенные и богослужебные книги евреев — значило бы отменить их древние привилегии. Что же касается главного вопроса — о Талмуде, то Рейхлин откровенно заявляет, что он недостаточно знаком с талмудической письменностью, но что еще менее знают ее те, которые так развязно судят о ее вредности. Если бы в Талмуде и были антихристанские тенденции, его тоже не следовало бы жечь, ибо против идей нужно бороться идеями же, а не грубой силой. Если терпят в христианском государстве евреев, отрицающих Христа, то чем же книги хуже людей?

Одновременно с отзывом Рейхлина императору были посланы юдофобские отзывы Гохштратена и кельнских теологов, а также университетов Майнца и Эрфурта. Майнцские богословы договорились до того, что и подлинник Св. Писания искажен евреями и что в нем следует уничтожать все несогласное с латинским переводом, «Вульгатой». Получение противоречивых ответов поставило Максимилиана в затруднение. Пфеферкорн воспользовался колебанием императора, чтобы выманить у него мандат на дальнейшую конфискацию еврейских книг (1510). Он отобрал у франкфуртской общины еще полторы тысячи книг и предпринял такие же обыски в Вормсе. Вскоре, однако, император, по просьбе герцога Брауншвейгского, должника еврейских банкиров, велел возвратить евреям отобранные книги. Тогда гнев обскурантов обратился против защитника евреев, Рейхлина. Пфеферкорн вместе со своими кельнскими друзьями распускал слухи, что Рейхлин подкуплен евреями: «Рейхлин писал свой отзыв о еврействе золотыми чернилами». «Темные люди» выпустили под именем Пфеферкорна памфлет с боевым заглавием: «Ручное зеркало против евреев и их книг» («Handspiegel gegen die Juden und ihre Schriften», 1511), где была повторена клевета против «еврейского адвоката» Рейхлина и указано на недавний ритуальный процесс в Берлине как на доказательство того, что евреи оскверняют христианские сакраменты из ненависти к христианам. Пфеферкорн и его жена привезли кипу экземпляров этого пасквиля во Франкфурт, на ярмарку, и оттуда развозили свой товар по другим городам Германии.

Возмущенный Рейхлин поспешил ответить на все эти инсинуации. Он опубликовал под заглавием «Глазное зеркало» («Augenspiegel», 1511 г.) страстный протест против гнусной агитации Пфеферкорна и доминиканцев. «Этот крещеный еврей, — восклицает Рейхлин, — уверяет, что божественное право запрещает нам иметь общение с евреями; это неправда! Христианин должен любить еврея как своего ближнего: это основано на законе». Необычный для того времени юдофильский тон апологии Рейхлина смущал даже некоторых из его друзей-гуманистов. Они считали излишней полемику из-за Талмуда и еврейства. Олимпиец гуманизма Эразм Роттердамский высказался в этом смысле в письме к друзьям.

Еврейское горе менее всего трогало даже тогдашних лучших людей Германии, и Эразм верно охарактеризовал настроение немцев афоризмом: «Если ненавидеть евреев, значит поступать по-христиански, то мы все слишком хорошие христиане (Si Christianum est odisse judaeos, hic abunde omnes christiani sumus). Но в этом смысле «темные люди» были наилучшими христианами. На «Глазное зеркало» они ответили бешеной атакой. Доминиканцы обвинили Рейхлина в антикатолических воззрениях и требовали суда над ним и его книгой. Один из их вождей, кельнский богослов Арнольд Тонгерн, отправил императору Максимилиану ядовитое послание против «еврейского защитника». Император повелел запретить продажу «Глазного зеркала» (1512). Пфеферкорн разразился новым памфлетом («Brandspiegel»), где он предлагал взрослых евреев обращать в рабство, как некогда в Египте, или изгнать, а их детей окрестить.

Атакуемый со всех сторон, Рейхлин обратился прямо к императору с письмом, полным негодования против кельнских теологов. Он клеймит своих противников как невежественных в еврейской письменности и нечестных людей. Он обвиняет их в том, что они стремятся учредить особый инквизиционный трибунал для евреев с целью конфискации имущества осужденных в свою пользу, по испанскому примеру. «Разреши им, государь, — пишет Рейхлин, — отобрать у евреев деньги, и они меня оставят в покое! Разреши кельнским теологам тянуть евреев к своему инквизиционному трибуналу, топтать их и грабить — и они восстановят мою честь!» Оскорбленные этими замечаниями, кельнские доминиканцы совершенно потеряли самообладание. Инквизитор Гохштратен послал Рейхлину повестку — предстать перед духовным судом в Майнце по обвинению в ереси. Рейхлин не явился, но послал своего поверенного. Гохштратен представил суду отзыв факультетов против «Глазного зеркала» Рейхлина и добился осуждения «еретической» книги (1513). На площади в Майнце уже готовилось публичное зрелище: сожжение привезенных туда экземпляров опальной книги. Но казнь мысли была вдруг приостановлена майнцским архиепископом. Папа Лев X распорядился, чтобы епископ Шпейера или Вормса разобрал спор Рейхлина с кельнскими доминиканцами. Приговор шпейерского епископа оказался благоприятным для Рейхлина; но тут Гохштратен в свою очередь заявил протест и апеллировал к папе. Разбор дела был перенесен в Рим (1513). Борьба партий продолжалась и здесь. Ей заинтересовались и в других странах. Клерикалам удалось получить отзыв богословского факультета Парижского университета против «Глазного зеркала»; они еще добились того, что французский король Людовик XIII написал папе письмо в этом смысле. Пфеферкорн опять выпустил памфлет под названием «Набатный колокол» («Sturmglocke», 1514). Папа Лев X очутился между разными течениями и не знал, как решить вопрос без обиды для коронованных особ и влиятельных вожаков той или другой из враждующих партий. Чтобы выпутаться из затруднения, он предоставил решение спора заседавшему тогда в Риме Латеранскому собору. Большинство членов собора высказались в пользу Рейхлина и против доминиканцев. При колебаниях папы дело длилось бы еще долго, но тут наступили события, которые отвлекли внимание римской курии и всего католического мира от спора о еврействе. В Германии уже гремел смех Ульриха фон Гуттена и его товарищей-гуманистов в «Письмах темных людей», уничтожающий смех над разлагавшимся католическим духовенством, а в 1517 году Мартин Лютер объявил войну католицизму в своих 95 тезисах, выставленных у дверей церкви в Виттенберге.

В «Письмах темных людей» («Epistolae obscurorum virorum», 1515-1517) нашел свое юмористическое отражение и спор о еврействе между гуманистами и обскурантами. В нарочито наивном стиле переписки богословов и монахов с их кельнскими вождями выступают фигуры юдофобов с действительными мотивами их похода против еврейских книг. Один корреспондент жалуется на людей, порочащих доброе имя выкреста и духовных отцов. «Говорят, что Пфеферкорн уговорился с кельнскими богословами завести процесс против еврейской книги только для того, чтобы евреи пришли к ним с большими деньгами и сказали: позвольте нам иметь наши книги и вы получите сорок золотых гульденов. Иные евреи охотно дали бы за это сотни, а некоторые и тысячи гульденов. И вдруг пришел Рейхлин и расстроил весь план. Вот почему они (кельнские богословы) так возмущены и называют его еретиком. Они пишут книги на латинском языке под именем Пфеферкорна, хотя тот и алфавита (латинского) не знает». В другом письме приводится ходячее мнение о Пфеферкорне, что он не крестился бы, если бы евреи не преследовали его за уголовное преступление, и автор письма с притворной обидой цитирует слова одного еврея: «Смотрите! Все, что у евреев выбрасывается за негодностью, охотно принимается христианами».

§ 31. Реформация. Лютер и евреи

Улучшила ли реформация социальное положение евреев в Германии? Провозгласив возврат к Библии и Евангелию, установила ли она терпимость и гуманное отношение к народу Библии? В первый момент реформации, когда она еще была в стадии гонимого еретического движения, когда ее борцы были воодушевлены ненавистью к «католическому язычеству», у них иногда прорывалось слово сочувствия к народу, наиболее страдавшему от католического фанатизма. Во время рейхлиновской борьбы Мартин Лютер осуждал доминиканцев не столько за их преследование Талмуда (он сам не любил эту книгу как «ложное толкование» Библии), а потому что они насилиями еще больше отталкивали евреев от христианства. Он повторил в другой форме мысль Эразма: «Если ненависть к евреям, еретикам и туркам есть христианская черта, то наши фанатики суть христианнейшие люди». В надежде привлечь евреев к реформированной вере Лютер написал в 1523 году книгу «О Иисусе Христе как о природном еврее» («Dass Jesus Christus ein geborener Jude sei»). Сильные слова были сказаны здесь по адресу юдофобов: «Дураки, папы, епископы, софисты и монахи, эти грубые ослиные головы, поступали доселе с евреями так, что (возмущенный этим) добрый христианин должен был бы сделаться евреем. С ними обращались как с псами, их ругали и отбирали у них имущество. А между тем евреи — наши кровные родственники и братья нашего Господа, и только этому народу Бог вручил св. Писание». Лютер советует обращаться с евреями разумнее. «Чего хорошего можно ждать, если мы их силой гоним от себя и ложно обвиняем их в том, что они нуждаются в христианской крови для уничтожения своего дурного запаха, и тому подобных бессмыслицах? Как могут они исправиться, если им запрещают работать среди нас и заниматься разными промыслами, исключают их из человеческого общежития и гонят их к ростовщичеству? Если хотят помочь евреям, то надо применять к ним не папский, а христианский закон любви, принимать их дружелюбно, дать им возможность работать и промышлять рядом с нами, чтобы они сами могли убедиться в учении и доброй жизни христиан».

Творец реформации желал облегчить положение евреев не во имя справедливости и свободы совести, а ради привлечения их в ряды христиан нового толка. Миссионерское рвение, а не гуманное чувство продиктовало вышеприведенные слова Лютера. Основатель протестантизма думал, что ему удастся приобрести среди евреев многих прозелитов для учения, претендовавшего на большую близость к Библии, чем католичество. Восторженный почитатель апостола Павла, Лютер верил, что пророчество последнего о конечном обращении иудеев должно совершиться именно теперь, через посредство реформированной церкви. И когда его наивные ожидания не сбылись, он стал негодовать на упорство евреев. В Лютере произошел кризис, подобный тому, который некогда превратил Мухаммеда из горячего поклонника «народа Писания» в его лютого врага. Народ Библии, давший Христа и апостолов, не хотел своим присоединением к реформированной церкви подтвердить божественную миссию ее творца, — следовательно, этот народ неисправим и заслуживает все муки и гонения, которым его подвергают в христианских странах. Такова была логика событий, заставившая Лютера сбросить маску друга евреев и открыто выступить против них. К умозаключениям присоединились личные наклонности и чувства: закоренелая юдофобия бывшего монаха, узкая догматическая нетерпимость «папы протестантов», выразившаяся в жестоких преследованиях реформаторов-рационалистов, наконец, общее реакционное настроение Лютера, который во время крестьянской революции в Германии советовал князьям «колоть, бить и душить мятежников».

Резкая перемена в отношениях Лютера к евреям скоро оказала свое действие. Верный последователь Лютера, саксонский курфюрст Иоанн-Фридрих решил в 1535 году изгнать евреев из своего государства вследствие того, что некоторые евреи-бродяги совершили тяжкое преступление, повлекшее за собой смертную казнь. Узнав об этом, официальный ходатай немецких евреев Иозель из Росгейма приехал в Саксонию, чтобы ходатайствовать об отмене жестокого проекта. Он привез с собой рекомендательные письма от страсбургского городского совета к саксонскому курфюрсту и от эльзасского реформатора Капитона — к Лютеру. Но рекомендации не помогли. Лютер не принял Иозеля и ответил ему письмом, где говорилось, что он, Лютер, когда-то заступался за евреев в своих речах и книгах, да и теперь был бы не прочь помочь им в надежде, «что Бог по милости своей когда-нибудь приведет их к своему Мессии (Христу)», но он убедился, что своим содействием он еще более укрепит евреев в их заблуждении и упорстве, а потому отказывается поддержать ходатайство Иозеля перед курфюрстом II советует ему действовать через другого посредника. Таким образом, разочаровавшись в спасении еврейских душ, Лютер отказался помочь обреченным на изгнание евреям. Иозелю удалось, по-видимому, добиться только отсрочки выселения и права для уже выселенных приезжать по делам в саксонские города.

В своем ответе Лютер предупредил еврейского посла, что он готовит сочинение против евреев. В следующем году оно появилось под заглавием «Письмо против субботников» («Brief wider die Sabbater», 1538). Лютер нападает здесь на евреев, которые где-то в Моравии агитировали среди протестантов за признание святости субботы; он пугает христиан, что скоро евреи заставят их также обрезываться. Реформатор действительно боялся, что в среду его приверженцев проникнут иудейские идеи и вызовут там расколы и сектантство (ересь антитринитариев или «иудействующих» тогда уже появилась). Лютера бесило то, что евреи не только не оценили его нового христианства, но еще, как ему казалось, вносят туда разложение. Его беспокоило влияние раввинов на христианских гебраистов, которые часто переводили библейские цитаты не в духе лютерова перевода Библии.

С этого времени Лютером овладевает какая-то болезненная юдофобия в смысле юдеобоязни. Перед ним постоянно носится «дьявольский» образ еврея, который пламенно ненавидит Христа и христиан[28] и одним своим существованием как бы насмехается над тяготеющим над ним «Божиим проклятием». Он ставит вопрос так: должны ли христиане терпеть евреев, которых проклял христианский Бог? — и дает на него отрицательный ответ. В своих проповедях и «застольных беседах» («Tischreden») он не перестает говорить о необходимости искоренения иудейства. В 1543 г. он опубликовал две антиеврейские книги («Von den Juden und ihren Lügen» и «Sem-ha’meforas»), которые принадлежат к разряду самых ярких творений ненависти, возросших на почве «учения любви». В свойственных ему резких и грубых до неприличия выражениях Лютер изливает здесь свой гнев на «жестоковыйный», «проклятый» народ, который полторы тысячи лет сопротивлялся Христу и до сих пор не видит в своем унижении признака ложности своей веры. Он повторяет, выдавая за доказанные факты, все средневековые измышления против евреев, которые он раньше сам называл «бессмысленными»: об отравлении колодцев, ритуальных убийствах и чародействе (последнее он видит в мнимой вере евреев в силу «шем гамефораш» — мистического полного имени Бога, силой которого можно творить чудеса); он обвиняет германских евреев в сношениях с турками, стремящимися разрушить христианскую культуру. Они поэтому заслуживают тягчайших кар. Нужно сжигать и сровнять с землей их синагоги, разрушать их жилища и загонять их в палатки, как цыган, отобрать у них книги Талмуда и молитвенники, запретить раввинам учить их закону веры, отнять у евреев все промыслы и оставить им только тяжкие, унизительные работы; нужно отнять у богатых деньги и содержать на них тех, которые примут христианскую веру. Если же это все не поможет, христианские правители обязаны гнать евреев из страны, как бешеных собак. Враг католицизма, Лютер восхваляет Фердинанда Католика, изгнавшего из Испании всех евреев; он приветствует тогдашнюю попытку австрийского короля Фердинанда изгнать евреев из Богемии (1542)... Так писал вероучитель, подготовляя новый «Коран» протестантизма, разбрасывая семена ненависти к еврейству, которые со временем дадут пышные всходы, как некогда столь же страстные нападки в «Коране» Мухаммеда, сделанные в пылу битв с «неверными» в Медине и Хайбаре.

Эти призывы крестоносца в устах реформатора возмутили даже некоторых вождей протестантов. Швейцарский реформатор Буллингер жалуется в письме к своему эльзасскому товарищу Буцеру на только что появившиеся антиеврейские брошюры Лютера, которые «впору было бы написать свинопасу, а не духовному пастырю». «Если бы сегодня мог встать из гроба славный герой Капнион (греческое имя Рейхлина), он сказал бы, что в одном Лютере воплотились все Гохштратены, Тонгерны и Пфеферкорны». Среди евреев памфлеты Лютера вызвали крайнюю тревогу, так как при его огромном влиянии на князей протестантского союза могли бы в Германии повториться испанские ужасы. Как только появилась первая книга («О евреях и их лжи»), Иозель из Росгейма писал Страсбургскому магистрату, что «грубая, бесчеловечная книга доктора Мартина Лютера, наполненная ругательствами и порочащая нас, бедных евреев», вызывает волнения в Страсбурге, где говорят, что евреев можно убивать. Носятся слухи, пишет Иозель, что вслед за этой книгой будет напечатана в Страсбурге еще одна ругательная книга, и он просит магистрат не допустить ее печатания, ибо она может вызвать эксцессы. При этом проситель выражает готовность во всякое время сойтись с Мартином Лютером или его уполномоченными и устно опровергнуть их доводы на основании Святого Писания, ибо нельзя же допустить, чтобы приговор над людьми был произнесен на основании свидетельства только одной обвиняющей стороны. При обсуждении письма Иозеля в заседании городского совета выяснилось, что один из местных священников, под влиянием памфлета Лютера, действительно проповедовал, что евреев можно убивать. Совет, озабоченный поддержанием спокойствия в городе, ответил Иозелю, что проповедникам будет запрещено призывать к беспорядкам, а типографу, готовящемуся издать вторую возмутительную книгу, не будет дозволено печатать ее. Это было в мае 1543 г., а через два месяца, когда эта книжка Лютера (упомянутая «Шем гамефораш») была напечатана в другом месте, Иозель уже доносит страсбургскому магистрату, что «люди из народа открыто говорят, что всякий, причинивший еврею телесное или имущественное повреждение, будет прощен, ибо доктор Мартин Лютер высказал такое мнение в печати и велел это проповедовать». «Ни один ученый, — пишет Иозель в своей жалобе, — еще не договорился до того, что с нами, бедными евреями, нужно обращаться так тиранически и насильственно». Он сообщает, что под влиянием юдофобской проповеди происходят уже нападения на евреев в Мейсене и Брауншвейге, и просит магистрат о заступничестве за преследуемых перед курфюрстом Саксонским, ландграфом Гессенским и другими протестантскими князьями. Магистрат ответил просителю, чтобы он со своими жалобами и ходатайствами обратился к курфюрсту Пфальцскому и другим властям в Эльзасе.

Так Лютер под конец своей жизни (он умер в 1546 г.) достиг того идеала «наихристианнейшего» человека, в смысле наибольшего юдофоба, о котором он вслед за Эразмом иронически говорил в своей юности в применении к добрым католикам. Теперь он добился того, что протестанты могли даже превзойти католиков в систематическом угнетении еврейства. Ведь «протестантский папа» оказался гораздо более нетерпимым к «отверженному народу», чем средневековый римский папа Иннокентий III и младший современник Лютера, Павел IV. Во время дальнейших религиозных войн на евреев сыпались удары с обеих сторон. Протестанты обвиняли их в поддержке католиков, а католики полагали, что вся реформация возникла под влиянием иудейства. В последнем мнении была лишь очень малая доля правды. Учение Лютера было возвращением к Библии, но в новозаветном толковании апостола Павла, с еще более фанатическим культом Христа и более резким отрицанием исторической роли иудаизма. Иудео-эллинский апостол подготовил почву для будущего торжества христианства как государственной религии Римской империи, а его поздний немецкий преемник способствовал усилению связи государства с церковью в Германии и торжеству принципа «Cujus regio, ejus religio». Это очень печально отразилось на судьбе евреев в Германии в эпоху реформации и религиозных войн.

§ 32. Борьба за право. Карл V и Иозель Росгейм (1520-1556)

Эпоха реформации в Германии совпала с царствованием императора Карла V, который от обоих своих дедов, Фердинанда Католика и Максимилиана I, получил в наследство половину Западной Европы: Испанию с Нидерландами и Германскую империю. Можно было опасаться, что новый монарх, выросший в Испании, будет насаждать в Германии политические нравы своей родины, которая осуществила высший идеал юдофобии, изгнание евреев, и выжигала огнем инквизиции остаток иудейского нароста, марранство. Однако опасения не оправдались. Католический монарх в охваченной религиозной междоусобицей Германии, запутавшийся вдобавок в сетях общеевропейской политики той бурной эпохи, Карл V не мог еще более осложнять внутреннюю политику Германии созданием еврейского вопроса по испанскому образцу. Здесь ему пришлось держаться старой системы опеки над камеркнехтами, которые хорошо платили своему опекуну за защиту их скудных прав против домогательств враждебных христианских сословий. В этом отношении Карл V был надежнее своего предшественника, вечно колебавшегося Максимилиана I. Он часто оказывал евреям действительную защиту в критические моменты. Да и евреи научились в то время энергичнее бороться за свои права, за минимум человеческих прав, путем настойчивых ходатайств перед властями. Их генеральный «штадлан», Иозель из Росгейма, развил при Карле V такую интенсивную деятельность в этом направлении, что мог титуловаться «начальником всего германского еврейства» (Befehlshaber und Regierer der gemeinen Jüdischeit im Reich). Во время коронации Карла V в Аахене (1520) он явился туда, конечно, не с пустыми руками и получил подтверждение стародавних «прав и привилегий» немецких евреев.

Особенно важна была деятельность этого еврейского посредника во время крестьянского восстания 1525 года, когда евреи во многих местах Германии (Тюрингия, Рейнские области, Эльзас, Баден) находились в опасном положении. Прикрепленные к земле рабы немецких феодалов готовы были броситься на крепостных мелкой торговли, не менее бесправных и угнетенных. К крестьянам иногда присоединялись и городские элементы из мелких мещан, ремесленников и чиновников. В Эльзасе неутомимому Иозелю удалось предотвратить беду. Он отправился к вождям восстания и упросил их не трогать евреев. Ему удалось спасти от разгрома и свой родной город Росгейм. Узнав в дороге, что один отряд инсургентов подходит к Росгейму, он поспешно вернулся туда ночью, разбудил обоих бургомистров и с одним из них (другой боялся идти) пошел в лагерь осаждавших и уговорил их отступить от города за известную дань. В других местах за евреев заступались городские советы, так как требования революционеров и присоединившегося к ним мелкого мещанства угрожали интересам высших слоев бюргерства и духовенства. Во Франкфурте-на-Майне мещанство предъявило городскому совету 45 требований, из которых к евреям относилось следующее: запретить им всякую торговлю, кроме денежной — ссуды денег под залог на малые проценты. Совет обещал наблюдать, чтобы евреи не брали процентов выше законной нормы, но объявил, что купля и продажа не может быть запрещена им.

Власти защищали евреев там, где опасность грозила всему существующему порядку, но в спокойное время власти сами усердно упражнялись в угнетении евреев. Этому немало способствовало юдофобское настроение, усилившееся среди протестантов под влиянием Лютера. В 1530 г., во время исторического рейхстага в Аугсбурге, где было официально формулировано лютеранское вероучение («Аугсбургское исповедание»), собравшиеся немецкие князья готовили ряд репрессий против евреев. Юдофобы распустили слух, что евреи помогают деньгами и организацией шпионства туркам, которые перед тем заняли часть Венгрии и угрожали остальной Венгрии, Богемии и Австрии. Предполагалось выселить евреев из всех близких к Турции областей, а в прочих ограничить их промыслы, в особенности кредитные операции. Тогда Иозель явился с мандатами от еврейских общин в Аугсбург, представил оправдательную записку Карду V и его брату, австро-венгерско-богемскому королю Фердинанду, и добился того, что опасный проект был снят с очереди в рейхстаге. Только в одном пункте император уступил домогательствам юдофобов: он особым декретом обязал евреев носить на плаще или шляпе кружок из желтой материи, для распознания их в публичных местах. Это была в своем роде «реформа»: в прежние века германские евреи должны были для отличия носить остроконечную шапку, а теперь приобщили их к «моде» желтого кружка, установленной для евреев в других странах.

Иозель понимал, что главным поводом к нареканиям на евреев служит обычный антагонизм между христианским должником и еврейским кредитором. Поэтому он в том же 1530 году созвал в Аугсбурге собрание раввинов и парнасов для урегулирования еврейской торговли. Собравшиеся установили десять обязательных правил («таканот»), гарантирующих коммерческую честность. Запрещалось брать неумеренные проценты по ссудам, а также замаскированную лихву под видом увеличения цен на продаваемые в кредит товары, взимать сложные проценты при краткосрочных ссудах; нельзя брать под залог вещи, попавшие к закладчику путем воровства или грабежа, а также покупать домашние вещи от детей или слуг без ведома родителей и хозяев; иск к наследникам умершего христианского должника можно предъявлять в суде не иначе как после проверки правильности иска представителями еврейской общины; «великий херем» грозит тем, которые, взяв в кредит деньги или товар у христиан, переселяются в другое место с целью уклониться от платежа; раввины обязаны принимать иски и жалобы христиан против евреев и разрешать такие споры по строгой справедливости; всякому еврею вменяется в обязанность не скрывать нечестных поступков своего соплеменника против того или другого христианина, но сообщать об этом представителям общины для предания виновного суду. Все эти решения Иозель огласил в заседании рейхстага и прибавил к ним следующую декларацию: «Я и товарищи мои, уполномоченные от евреев, обещаем и обязуемся исполнять эти правила, если только правители и князья, начальники областей и городов в священной Германско-римской империи, будут делать со своей стороны все возможное, чтобы дать нам покой во всех местах нашего жительства, не тревожа нас декретами о выселении, если они обеспечат нам свободу передвижения и беспрепятственной торговли и не будут измышлять обвинений с целью угнетать нас. Ибо и мы люди, созданные Богом всемогущим, чтобы жить на земле у вас и с вами».

Во время заседаний рейхстага в Аугсбурге Иозелю пришлось вести борьбу с одним из опаснейших литературных юдофобов. Крещеный еврей Антоний Маргарита, называвший себя «лектором еврейского языка», напечатал книгу против иудейской религии («Der ganz jüdische Glaub», Augsburg, 1530), где дал карикатурное описание еврейских обрядов, верований и обычаев, толковал невинные цитаты из молитв как направленные против христиан, выставлял всех евреев вредными ростовщиками, врагами государства и правительства. Приуроченный ко времени заседаний рейхстага, памфлет явно имел целью воздействовать на князей и городских депутатов, на которых представитель еврейства старался влиять в обратном направлении. Нужно было ослабить действие злостного памфлета, и Иозель подал императору жалобу на Маргариту, обвиняя его в клевете. Карл V поручил комиссии рассмотреть дело. Иозель опровергал перед членами комиссии измышления выкреста, в особенности в двух пунктах: что евреи поносят и проклинают христиан в своих молитвах и что они стремятся обратить христиан в свою веру. По-видимому, Маргарита представил свои возражения на доводы Иозеля, и в комиссии дело дошло до религиозного диспута — но победителем вышел еврей. Агитатору, позавидовавшему славе Пфеферкорна, пришлось покинуть Аугсбург и переселиться в Лейпциг, где он в следующем году выпустил второе издание своего памфлета. Здесь, в лютеранской Саксонии, Антоний Маргарита мог пропагандировать юдофобию с большим успехом; его книга сильно повлияла на Лютера и дала ему материал для его последних памфлетов.

В двух странах ранней реформации, Саксонии и Гессене, правители которых, курфюрст и ландграф, были вождями протестантского союза, пышно расцвела юдофобия с благословения Лютера. О попытке изгнании евреев из Саксонии в 1537 году уже говорилось выше. В следующем году еврейский вопрос был поставлен в Гессене, где действовал ученик Лютера, эльзасский реформатор Мартин Буцер. Гессенский ландграф Филипп передал Буцеру и нескольким протестантским проповедникам на обсуждение проект о том, «как следует оказывать терпимость евреям» («Wie die Juden zu dulden sein sollten»). Проект не содержал новых ограничений, кроме одной статьи, заимствованной из практики доминиканцев: евреи обязывались слушать проповеди протестантских миссионеров. Буцер и его товарищи признали этот проект слишком либеральным. Они составили записку, в которой доказывали, что самым радикальным решением вопроса было бы изгнание евреев из Гессена, но если уже оставить их в стране, то это можно сделать лишь на следующих условиях: евреи должны клятвенно обязаться, что они будут соблюдать только законы Моисея и пророков, а не Талмуда; они не имеют права строить новые синагоги; им нельзя заниматься не только ссудой денег, но и всякой торговлей или «чистым и прибыльным» ремеслом, а можно оставить им лишь самые грубые работы: они могут быть рудокопами, каменотесами, дровосеками, трубочистами, живодерами; их «награбленные у христиан» деньги должны быть конфискованы или обращены в фонд на выдачу бедным людям ссуд со взиманием пяти процентов. Ландграфу Филиппу, прозванному «Великодушным», не нужно было много великодушия, чтобы понять, что такой проект равносилен изгнанию евреев из страны. В своем письме к наместнику и городскому совету в Касселе он доказывал, что такое отношение к евреям противно Св. Писанию и неосуществимо, ибо при таких условиях «евреи будут так стеснены, что не продержатся у нас». Ландграф хотел их оставить в стране еще на два года в виде опыта, с правом свободно заниматься куплей-продажей. Буцер возражал против этого пункта, доказывая, что евреи в христианских странах должны добывать себе пропитание только тяжкими работами, ибо в Писании Бог грозил уже непослушному Израилю, что чужой народ будет для него «главой», а Израиль будет «хвостом» (Втор. 28,44). Послание ландграфа вместе с запиской Буцера и его товарищей было напечатано в особой брошюре (1538). В следующем году Буцер счел нужным напечатать книгу «О евреях, следует ли их держать между христианами и на каких условиях» («Von den Juden, ob und wie sie unter den Christen zu halten sind»), где защищал свой проект египетского порабощения евреев христианскими фараонами.

В 1539 г. во Франкфурте-на-Майне собрались представители протестантских частей Германии, под главенством саксонского курфюрста и гессенского ландграфа, для переговоров с католическим императором Карлом V при посредничестве бранденбургского курфюрста Иоахима II. И здесь представитель германского еврейства Иозель оказался на своем посту. Он знал, что в Гессене положение евреев ненадежно, а в Бранденбурге против них ведется сильная агитация со стороны городских магистратов. Он надеялся встретить на франкфуртском съезде Лютера и Буцера, с которыми хотел объясниться по поводу их отношений к евреям. Лютер во Франкфурт не приехал, но Буцер был там, и Иозель, как он рассказывает в своих записках, «имел большие диспуты в присутствии многих христианских ученых», которым доказывал по текстам Св. Писания неосновательность мнений Лютера и Буцера о евреях. Защита его имела успех. Бранденбургский курфюрст отклонил проекты юдофобов. На курфюрста особенно подействовало то, что на том же съезде Меланхтон открыл секрет священника, который подтвердил полную невиновность еврейских мучеников, казненных в 1510 году в Берлине по ритуальному делу, послужившему тогда предлогом к изгнанию евреев из Бранденбурга (см. выше, § 29). Саксонский курфюрст также обещал облегчить участь евреев, но потом не исполнил обещания, так как больше всех других князей находился под непосредственным влиянием Лютера. Ландграф гессенский все еще сопротивлялся жестоким проектам Буцера.

Но в народе юдофобская агитация Буцера имела успех. Гессенские евреи жаловались Иозелю на враждебное отношение к ним христиан, которые стараются вовлечь их в опасные религиозные диспуты. Тогда Иозель составил записку, в которой, с одной стороны, опровергал доводы Буцера, а с другой — давал гессенским евреям советы и указания, как им вести себя по отношению к христианам. Сочинение это он разослал по еврейским общинам, но предварительно осторожный политик препроводил немецкий перевод его своим покровителям в Страсбургском городском совете, чтобы показать им, что в «книжке» («Büchel») нет ничего обидного для христианской религии и христиан вообще (1541). В этом «послании для утешения братьев» («Trostschrift an seine Brüder») Иозель даст им, между прочим, следующие советы: чтобы они не пускались в споры о вере с христианами, а если начальство потребует ответа — сказать коротко: «Единого Бога мы почитаем», ссылаясь на стих пророка Малахии (3, 6): «Ибо Я, Бог, не меняюсь» (отрицание догмы богочеловека). Относительно отдачи денег в рост рекомендуется давать такое объяснение: «Бог нам позволил извлечь пользу из ссуды, которую мы даем чужому на условиях, им добровольно принятых, а так как мы живем среди народов, которые нас обременяют пошлинами, поборами и ежегодными податями больше, чем всех других, то мы должны считать их чужими и вынуждены брать проценты по займам для нашего прокормления; как только с нас снимут это тяжелое иго, мы охотно оставим этот промысел». Это объяснение ростовщичества поражает своей правдивостью: лишенные всяких приличных заработков, евреи тем не менее вынуждены платить самую тяжелую дань окружающим народам, а потому рассчитываются с своими эксплуататорами, взимая с них, в свою очередь, дань в виде больших процентов по займам; как только их перестанут угнетать, они откажутся от вынужденного промысла и перейдут к нормальным профессиям. Через несколько лет тот же мотив повторил (очевидно, под влиянием Иозеля) Карл V в своей привилегии евреям, выданной по ходатайству Иозеля на регенбургском рейхстаге 1546 года: «Так как евреи во всех государственных повинностях, личных и имущественных, облагаются больше, чем христиане, между тем как они не владеют недвижимостью, не занимают должностей и не имеют других почетных промыслов среди христиан, то мы дозволяем им брать на свой капитал более высокий процент, чем дозволяется христианам».

Среди протестантских теологов нашелся только один, который решился под опущенным забралом выступить в защиту евреев, но и он защищал их только против обвинения в ритуальных убийствах. Это было в 1541 году, когда в католической Баварии возобновился ритуальный навет. Перед Пасхой в епархии епископа Эйхштетского пропал христианский мальчик, труп которого был вскоре найден в лесу. Епископ велел арестовать нескольких евреев и потребовал от местного герцога суровых мер против евреев вообще; но благодаря стараниям Иозеля герцог не исполнил требования церковного князя. В то время протестантский проповедник Озиандер опубликовал анонимную книжку под заглавием «Правда ли, что евреи тайно убивают христианских детей и употребляют их кровь?». Автор приходит к выводу, что обвинение представляет собой злостное измышление, изобретенное монахами и попами с целью фабриковать новых мучеников в виде якобы замученных детей и привлекать легкомысленных богомольцев в церкви для поклонения мнимым «мощам». Эта апология еврейства вызвала печатный ответ со стороны вождя католических клерикалов в Германии, известного противника Лютера, доктора Экка. Он повторяет юдофобские измышления обскурантов, требует сожжения Талмуда и соблюдения закона об отличительном еврейском знаке на одежде. Однако этот ярый противник реформации не доходит до призывов Лютера к разрушению синагог. Напротив, он полагает, что синагоги и кладбища евреев должны быть неприкосновенны, что не следует мешать их субботнему покою вызовом в суд и что насильно крестить их не нужно. В отличие от реформатора Буцера, требовавшего полного запрещения торговли евреям, католик Экк предлагает дать им возможность спокойно заниматься торговлей «по их разумению». Вообще, в хозяйственной области протестантская Германия была более нетерпима к евреям, чем католическая.

Неутомимый «штадлан» из Росгейма продолжал бороться за интересы своего народа почти до конца тревожного царствования Карла V. Император относился к нему благосклонно, и только один раз произошло курьезное столкновение между властелином полу-Европы и «правителем» немецких евреев. В своей официальной переписке с государственными и муниципальными властями Иозель иногда титуловал себя «начальником и правителем еврейского народа» (см. выше). Один фискал в Шпейере обратил на этот титул внимание императора. Карл V написал Иозелю, что, считая себя самого правителем еврейского народа, он не может допустить, чтобы кто-нибудь из его подданных присвоил себе такой титул; император повелел Иозелю явиться в назначенный срок в имперский суд, где будет разобрано дело, возбужденное против него фискалом (1535).

Иозель поручил ведение дела в суде немецкому адвокату. На суде адвокат доказывал, что в титуле его клиента нет никакого оскорбления величества. Еще при императоре Максимилиане Иозель именовался «начальником» евреев, а многие называли его «правителем», Regierer; князья, городские советы и имперские чиновники в письменных обращениях называли его «верховным раввином» (Oberster Rabbi) или «высшим начальником евреев»; в общинах же переводили словами «Befehlshaber und Regierer» еврейский титул Иозеля «parnas u’manhig». Суд, однако, согласился с обвинителем, объяснившим, что обвиняемый не имел права именовать себя «Regierer» на том основании, что другие так его величали, а потому приговорил Иозеля к уплате судебных издержек и обязал его больше не пользоваться означенным титулом. Любопытно, что сам Карл V продолжал титуловать его в актах «jüdischer Befehlshaber».

Этот׳ инцидент не испортил, по-видимому, отношений императора к представителю евреев. Император-католик и «правитель» немецкого еврейства имели общих противников в лице протестантских князей, которые не признавали императорской опеки над евреями, мешавшей их произволу. Нарушая конфирмованные императором еврейские привилегии, князья только подзадоривали Карла к тому, чтобы он защищал евреев. Накануне решительной войны с «Шмалькальдским Союзом» протестантских князей император по просьбе Иозеля выдал евреям те охранительные грамоты, в которых вышеприведенное замечание о «еврейском росте» явно направлено против попыток отнять у евреев право кредитных операций без замены их более почетными профессиями (1544 и 1546 гг.). В то же время Карл V запретил возбуждать против евреев обвинения в ритуальном убийстве. На основании одних только народных поверий, говорится в императорской грамоте, «нельзя мучить, истязать и казнить смертью евреев и евреек; нужно искать реальных мотивов преступления, а в случае сомнения доводить такие дела до сведения «императора, как верховного судьи евреев, и ждать его решения». При этом Карл V ссылается на старые буллы пап о ложности ритуального навета, явный упрек по адресу «папы протестантов», Лютера, который в своих последних книгах повторил это гнусное обвинение против евреев. Во время продолжительной войны с протестантскими князьями (1546—1547) Карл V особенно нуждался в денежной помощи евреев, а еврейские общины, в свою очередь, нуждались в помощи императора для спасения от погромов со стороны воюющих армий обоих лагерей. Когда в Германию прибыли испанские войска и стали громить и грабить евреев, Иозель немедленно отправился к канцлеру Гранвелле и просил его доложить императору, что евреи, раньше терпевшие от лютеран, теперь терпят от испанских католиков, вопреки недавно подтвержденным охранительным грамотам. И Карл V разослал по всей армии приказ, чтобы никто не трогал евреев. Испанцы помирились с евреями, когда общины стали доставлять им продовольствие в моменты крайней нужды. В синагогах Франкфурта и других городов молились за победу императора; евреи радовались наравне с католиками, когда получилась весть о взятии в плен саксонского курфюрста и гессенского ландграфа. Таков был результат юдофобской проповеди Лютера и его сподвижников, которые при ином отношении к евреям могли бы иметь в них верных друзей.

Правитель германской империи и «правитель» германского еврейства почти одновременно сошли с политической арены: Иозель умер в 1554 г., а Карл V спустя два года отрекся от престола. Началась новая эпоха, когда центр еврейской жизни перемещается в восточную половину Германской империи, куда переносится и императорская резиденция: в католическую Австрию и густонаселенную евреями Богемию.

§ 33. Евреи Австрии и Богемии под угрозой изгнания (до 1564 г.)

Свирепствовавшая на рубеже Средних и новых веков «испанская эпидемия», тяга к полному или частичному изгнанию евреев, давала себя чувствовать и в восточных областях Германской империи: в Австрии, Богемии и Силезии, где передвигавшееся с Запада еврейство надеялось найти более спокойное убежище. До второй половины XVI века многие еврейские общины находились и здесь под угрозой изгнания. Создалось своеобразное состояние временной оседлости, могущей в любой момент смениться кочевым состоянием. Создалось настроение людей, живущих у подошвы вулкана или в периодически наводняемой низменности: зашумит в недрах земли огненная стихия, забурлят воды в буйном разливе, и привычные жители бегут из своих жилищ, чтобы вернуться после успокоения стихии или навсегда расстаться с родной землей. Судьба евреев в том или другом городе зависела от усмотрения городских или государственных властей, которые в любое время могли изгнать их, и эта постоянная угроза выселения больше удручала евреев, чем момент ее осуществления. В таком состояния мучительной неопределенности жили еврейские массы в Австрии, Богемии, Моравии и Силезии, где местами сложились организованные большие общины.

На грани XV и XVI веков, в царствование императора Максимилиана I, гроза изгнания висела над евреями Нижней Австрии. Толчок к этому дал триентский ритуальный процесс (том II, § 59). Тотчас после процесса евреи были изгнаны из Тироля (1476), а через двадцать лет их изгнали также из Штирии и Каринтии (1496). Это было уже при Максимилиане, с которым сословные чины обеих провинций вели долгие переговоры об изгнании «врагов христианской веры». Император согласился лишь после того, как сословия обязались возместить ему убытки, причиненные потерей еврейских податей, но вместе с тем он позволил выселенцам жить в соседних венгерских городах (Мархег, Эйзенштадт и др.), присоединенных тогда к Нижней Австрии. Это давало возможность изгнанникам, под разными предлогами, приезжать в покинутые места по торговым делам, и часто временное пребывание превращалось в постоянное. Больше всего евреи стремились в австрийскую столицу Вену, которая была закрыта для них со времени катастрофы 1421 года (том II, § 46). Венский городской совет и ландтаги Нижней Австрии не переставали жаловаться императору на незаконное проживание евреев в разных местах (1496-1508): «враги Христа и Девы Марии» не только живут повсеместно, но и занимаются ссудой денег под вексель или под заклад недвижимости, между тем как им дозволено только давать мелкие займы под ручной залог. Максимилиан I, однако, не решался выселить хороших плательщиков податей и некоторых полезных ему лично финансовых агентов. В 1518 г. представители сословий снова подали Максимилиану записку, в которой заявили, что изгоняемые из многих стран евреи селятся и размножаются в Вене, Мархеге, Эйзенштадте и других городах Австрии, и требовали их изгнания. На эти представления император ответил, что он одобряет мысль о выселении евреев из некоторых мест, но не может допустить, чтобы люди, составляющие казенную собственность (Kammergut), эмигрировали за границу, и поэтому он дозволяет им жить в нескольких городах в пределах Австрии; в Вене же и ее округе евреи не должны иметь постоянное жительство, кроме одного, по имени Гирш ель, занимающегося обширными кредитными операциями и имеющего многих должников в городе. Самым большим должником этого банкира был, по-видимому, сам император, и этим объяснялась его снисходительность. Различие между городами с постоянным и временным правом жительства для евреев, однако, не строго соблюдалось. В одновременно изданном декрете император запрещает раввинам предавать отлучению от синагоги (Bann, херем) тех из своей духовной паствы, которые пожелают судиться не в раввинском суде, а в общегражданском, «перед нашим региментом». Тут имелись в виду организованные еврейские общины со своим судом и другими автономными учреждениями.

С 1521 года австрийскими землями управлял на правах эрцгерцога брат императора Карла V, Фердинанд I, ставший вскоре королем Богемии и Венгрии (1526), а позже и германским императором (1556). Это был типичный для того времени монарх, постоянно лавировавший между юдофобскими требованиями сословий и личными интересами, несовместимыми с сокращением «казенного добра» в лице евреев. В 1526 г. соединенный ландтаг австрийских земель ходатайствовал, чтобы евреям было запрещено жить во всех «наследственных землях» австрийской короны; Фердинанд ответил, что он оставит евреев лишь в местах, которые не имеют противных этому привилегий нетерпимости (de поп tolerandis judaeis). Оставленные на местах должны были платить, кроме обычных налогов, чрезвычайный налог на покрытие издержек по войне с турками, которая тогда была в самом разгаре. Многолетняя война с турками, занявшими значительную часть Венгрии, давала повод к обвинению евреев в сочувствии неприятелю, и на этой почве возникали новые проекты выселений или новые отягощения для тех, которые откупались от изгнания деньгами.

Большие еврейские массы сосредоточивались в Богемии, Моравии и Силезии. В начале XVI века, когда Богемией управняли венгерские короли из польской династии Ягеллонов, положение евреев определялось борьбой интересов короля, «панов»-землевладельцев и городских сословий. Еще в 1499 г. король Владислав II, вследствие жалоб евреев Праги и других городов на притеснения со стороны христиан, объявил в двух декретах, что евреи подчинены королевским властям, «дворскому судье» в Праге и «подкоморию» в других городах, которые должны охранять их права и привилегии, причем король запрещает евреям поступать под опеку «разных панов» в Праге или в провинции. В 1501 г. король и сейм «панов и рыцарства», ввиду распространившихся слухов о предстоящем изгнании евреев из Богемии, торжественно объявляют, что евреи останутся в стране и сохранят свои привилегии при условии платежа установленных податей. Однако некоторым городам удалось исходатайствовать для себя подтверждение старой привилегии — «не терпеть евреев». Так сделал город Пильзен, которому король позволил в 1504 г. выселить евреев; поводом послужило обычное «святотатство» — кража гостии из церкви для мнимо ритуальных целей. Ритуальный процесс в городе Будвейс повел к казни двух евреев и подготовил почву для выселения остальных (1505). Это придало бодрости бюргерам самой Праги, которые в 1508 году «выпросили» у короля Владислава в Офене дозволения изгнать евреев по прошествии одного года; скоро, однако, король одумался и не только отменил выселение, но даже запретил евреям оставить Прагу, причем поставил над ними опекуном пражского бургграфа. Тех евреев, которые уже покинули город и нашли приют в поместьях чешских панов, король старался вернуть в Прагу, обещая впредь не допускать выселения. Недовольный таким оборотом дела, пражский городской совет поставил евреям следующие условия относительно их промыслов: чтобы ссуда денег выдавалась ими мещанам только под залог вещей, в небольших суммах и на небольшие проценты, а для более крупных кредитных операций нужно испрашивать согласие магистрата; на городском рынке еврею запрещается предлагать продавцу большую цену, если покупатель-христианин предлагал за данную вещь меньше; евреям запрещается изготовлять и продавать сукно всякого рода, новые «кожухи», новые топоры, сабли, кошельки и прочие предметы, составляющие монополию христианских ремесленников, а дозволяется торговать только поношенным платьем и старыми вещами; вообще евреи могут вести торг только в своем квартале, а на городском рынке им можно торговать лишь в ярмарочные дни, да и то не в лавках или ларях, а вразнос, «держа товар в руке, без стойки, как на толкучем рынке»; в довершение всего, еврей обязан носить верхнее платье особого покроя для отличия от христиан (1515). Так как евреи не могли соблюдать все эти условия, продиктованные жадностью торгашей и мастеровых, то через несколько лет снова началась агитация с целью выселения их из города. Неизвестно, чем кончился бы этот новый поход юдофобов, если бы вскоре не наступил политический кризис в связи с упомянутым наступлением турок: чешско-венгерский король Людовик пал в битве при Могаче (1526) и в Богемии утвердилась династия Габсбургов в лице австрийского эрцгерцога Фердинанда I.

Один современник описывает, как евреи встречали нового короля при въезде его в Прагу (февраль 1527): «Когда его королевское величество в торжественном шествии приехал на площадь, там стояло больше тысячи евреев с большим красивым знаменем. Они держали также балдахин, к которому была подвешена таблица с красиво написанными десятью заповедями, и намеревались подвести короля под этот балдахин, но он не согласился на это. Затем евреи покорнейше просили короля позволить им остаться верными своим десяти заповедям, своей религии и Ветхому Завету. Король на это соизволил ответить, что он будет для них милостивым правителем». Через месяц Фердинанд I издал декрет, в котором было сделано знаменательное заявление: король оставляет евреев в Праге и во всем Богемском королевстве при их прежних привилегиях на вечные времена и не допустит, чтобы их оттуда вытесняли или изгоняли; все христианские сословия предупреждаются, чтобы они не притесняли евреев, «во избежание великого гнева нашего и наших потомков, будущих королей Богемии». Отношения между евреями и королевской властью отныне регулировались «Богемской камерой» (Böhmische Kammer) в Праге: она взимала государственные подати с евреев и вместе с тем защищала еврейское население от произвола городских советов и других сословных властей; камера сносилась со «старейшинами» еврейской общины Праги, то есть национальным советом, которому были подчинены еврейские общинные советы всех городов Богемии. На первых порах Фердинанд I и Богемская камера добросовестно исполняли роль покровителей еврейского населения. По жалобе еврейского совета, переданной камерой королю, последний потребовал от пражского городского совета объяснения, почему городские власти, взимая с богатых евреев особые сборы за право жительства, гонят бедных евреев. Камера объявила бургомистру выговор от имени короля за это самоуправство (1529). Представители королевской власти боролись также с попытками выселения евреев из разных городов. Тогдашняя австро-турецкая война заставляла короля ценить услуги евреев в качестве щедрых данников, а некоторых — в качестве устроителей военных займов.

С течением времени, однако, отношения Фердинанда к богемским евреям стали такими же переменчивыми, как к австрийским: король не мог противиться влиянию католического духовенства и требованиям сословий. Усилилось антиеврейское движение в Моравии и Силезии. В раздробленной на мелкие герцогства Силезии евреи, со времени бреславской катастрофы 1453 года (том II, § 47), во многих местах не имели права постоянного жительства, а могли только приезжать временно по торговым делам, в особенности на большие ярмарки, привлекавшие много купцов из Польши (Бреславль, Лигнитц и др.). В других местах (герцогства Иегерсдорф, Оппельн и Ратибор) они жили значительными массами и могли хорошо оплачивать свое право жительства герцогам или маркграфам, так как торговля с соседней Польшей доставляла им хороший заработок. Но тут благосостояние евреев вызывало зависть городских христианских сословий; мещане часто требовали изгнания евреев из того или другого города, обещая правителю платить ему ту сумму, которую их конкуренты платили за право жительства. Там, где денежные посулы не действовали, инсценировался ритуальный процесс, сжигались несколько евреев, а остальные изгонялись. Так, в 1535 г. старшина еврейской общины в городе Леобшиц был обвинен суеверной толпой в каком-то гнусном чародействе (попытка погубить всех христианок путем вливания женского молока одной христианки в череп казненного преступника) и сожжен на костре, а через некоторое время маркграф изгнал всех евреев из Леобшица. Король Фердинанд, после некоторых колебаний, утвердил решение маркграфа. В 1539 г. местные власти хотели изгнать евреев также из герцогства Оппельн, но тут Фердинанд велел им подождать, покуда не будет решен общий вопрос о евреях в Богемии. В то время городской совет в Праге снова принялся за решение этого вопроса. Он добивался полной опеки над местной еврейской общиной, желая присвоить доходы, которые поступали в королевскую камеру, а в случае отказа решил добиться изгнания евреев из города. Сначала королевская камера сопротивлялась этим домогательствам, но потом она сама выступила против евреев с обвинением в нарушении закона: некоторые евреи, вопреки запрещению, вывозили за границу серебро, составлявшее монополию монетного двора. Так как, рассуждала камера, подобными действиями евреи причиняют казне убыток, не покрываемый поступающими от них податями, то их следует изгнать из государства. В этом смысле было послано донесение королю Фердинанду (1540).

Вскоре настало тревожное время. Новое вторжение турок в Венгрию и поражение австрийских войск у Офена (1541) породили в народе слухи, будто евреи сочувствуют неприятелю и помогают ему путем шпионства. Говорили также, что евреи вместе с пастухами занимаются поджогами; этим объясняли участившиеся тогда в Праге и других местах пожары. Все эти тревожные толки повлияли и на короля. В сентябре 1541 г. он поручил своим послам на заседавшем в Праге сейме обсудить с депутатами от сословий вопрос о выселении из Богемии всех евреев за исключением тех, которые пожелают креститься. Сейм решил, что выселить евреев необходимо в кратчайший срок. Один месяц дан был евреям для сбора в путь. В некоторых провинциальных городах (Заац, Лейтмериц и др.) христианское население устроило выселенцам на прощание погромы, рассчитывая на безнаказанность таких патриотических подвигов; но король Фердинанд велел арестовать погромщиков и предать их суду, а еврейским общинам выдал охранительные грамоты. Срок выселения был продлен до весны 1542 года, а тем, которые имели должников, даны были более продолжительные отсрочки для взыскания долгов. Весной 1542-го потянулись толпы еврейских переселенцев из Богемии, Моравии и Силезии по направлению к ближайшим границам Польши. Но внезапно в настроении правящих сфер произошла перемена. Где-то были обнаружены действительные поджигатели, оказавшиеся христианами; тогда возникло сомнение и в верности молвы о сношениях евреев с турками. Главным же мотивом перемены было то, что в этом деле не оправдались финансовые расчеты Фердинанда. Лишившись дохода от евреев, король потребовал от магистратов Праги и силезских городов (Оппельна и Ратибора), чтобы они ему возместили эти убытки, так как городские советы раньше утверждали, что с уходом евреев возрастет богатство местных христиан. В Праге достигнуто было частичное соглашение; однако ни здесь, ни в других местах королевская камера не могла получать то, что раньше черпалось в изобилии из еврейских финансовых источников. Уже с осени 1542 г. наступила реакция в отношениях к евреям: король стал выдавать оставшимся в стране группам охранные грамоты (gleit kralowky) на временное право жительства, а затем такие грамоты выдавались всем возвращавшимся переселенцам. Такие паспорта должны были ежегодно возобновляться, и эта операция приносила королевской казне большой доход. В результате еврейские общины в Праге и других городах были восстановлены. Теперь король уже не обращал внимания на протесты сейма и городских советов: он запретил пражскому магистрату беспокоить евреев, допуская выселение только тех, которые не запаслись паспортом, то есть не заплатили в срок королевской камере за право жительства. По произведенной в 1546 году переписи, в Праге оказалось до тысячи еврейских душ обоего пола, из которых около половины должны были еще запастись «глейтами», или паспортами.

В Вене и Нижней Австрии положение евреев по-прежнему было крайне шатко. Право жительства в Вене давалось тому или другому еврею в виде особой милости. Приезжавший туда по торговым делам должен был заявлять властям, для какой цели и на какой срок он приехал, и получать особое разрешение на пребывание в столице; такие временные жители могли останавливаться только в двух гостиницах и обязаны были носить еврейский знак на одежде, для удобства надзора за ними. Впрочем, Фердинанд выразил желание, чтобы подобные декреты о евреях не были опубликованы, «ибо это может вызвать среди простого народа, в селах и на базарах, презрение (к евреям) и опасные последствия: легкомысленные христиане могут думать, что евреям запрещен доступ в город Вену за великие преступления и злодейства» (1548). Это, однако, не помешало Фердинанду через три года опубликовать общий декрет (1551), в котором по старому церковному шаблону еврейский знак выставляется как клеймо, предостерегающее христиан против вредного племени. Во всех подвластных Фердинанду I странах повелевалось евреям носить на верхней одежде, на груди с левой стороны, кружок из желтой материи такого размера, чтобы он мог быть замечен всеми. Кто по истечении месячного срока покажется на улице без этого знака, подвергается следующей каре: у него отбирается вся одежда с находящимися при нем вещами, и половина их отдается лицу, поймавшему такого преступника; пойманный же в третий раз без знака изгоняется из страны вместе с семейством. Только на больших дорогах, при переезде с места на место, евреи свободны от ношения Каинова знака. Препровождая проект этого декрета своему сыну, эрцгерцогу Фердинанду в Богемию, Фердинанд I указывает, что в этой провинции, где сосредоточена «наибольшая часть еврейства», особенно важно наблюдать за тем, чтобы евреи по внешности отличались от христиан.

Католическое благочестие пригодилось Фердинанду I через несколько лет, когда он, после отречения своего брата Карла V, получил титул императора Германии и Священной Римской империи (1556). В то время созрела в Риме «католическая реакция», проявившаяся, между прочим, в инквизиторских действиях папы Павла IV против евреев. В Австрии появились иезуиты, главные двигатели церковной реакции. По сигналу из Рима власти в Праге конфисковали множество религиозных книг в домах евреев и отправили в Вену для праведного суда над этими противохристианскими творениями; пражские евреи остались даже без молитвенников (1559). В то же время им угрожала еще большая опасность: император Фердинанд I снова склонился к доводам пражского магистрата о необходимости изгнать из Богемии евреев, которых жители считают главными виновниками упадка христианской торговли. На этот раз главное обвинение против евреев заключалось в том, что они распространяют в стране поддельную или неполновесную монету. В 1557 году Фердинанд I повелел объявить всем евреям, что по истечении одного года «глейты» больше не будут выдаваться и что им придется выехать из всех городов Богемии, Моравии и Силезии. В еврейских общинах поднялась тревога. Пошли ходатайства об отсрочке выселения; за пражских евреев ходатайствовал сам богемский наместник, эрцгерцог Фердинанд. Император согласился отсрочить выселение на год, а затем, по просьбе своего второго сына Максимилиана, еще на год. В виде компенсации за эту милость евреев обязали, по требованию иезуитов, представить епископу свои религиозные книги для цензуры и уничтожения там обидных для христианства выражений («дабы дети евреев не могли читать такие богохульства»). Вместе с тем еврейским старшинам было приказано, под страхом смерти («bei Verlust ihrer Leib und Leben»), не препятствовать членам общины слушать проповеди католических священников и не преследовать тех, которые под влиянием этих проповедей примут крещение. Иезуиты были уверены, что под угрозой предстоящего изгнания многие евреи согласятся на крещение. Однако ожидания не оправдались. Современник рассказывает, что заманенные в церковь евреи затыкали себе уши, чтобы не слушать миссионерских речей. Только трое слушателей приняли крещение.

Между тем наступил последний срок выселения (1561), и император объявил, что больше никаких отсрочек не даст, так как (по словам современного еврейского источника) он давно дал обет очистить страну от неверующих. Многие евреи уже уехали из Праги и других городов, но остальные еще боролись. Представитель пражской общины, Мордехай Цемах, отправился в Рим с целью просить папу разрешить императора от данного обета. Папой был тогда Пий IV, спасший евреев от жестокостей своего предшественника Павла IV. Он удовлетворил просьбу еврейского делегата, и набожный император согласился на дальнейшие отсрочки. В 1562 г. он велел короновать в Праге своего сына Максимилиана, в качестве богемского короля, и решил предоставить ему решение вопроса о пребывании евреев в королевстве. Скоро император Фердинанд I переселился в лучший мир, так и не осуществив своего обета о выселении евреев из Богемии.

§ 34. Общины Праги и Вены под императорской опекой (1564-1618)

Император Максимилиан II (1564-1576) снял с головы евреев дамоклов меч, висевший над ними в течение полувека. После ряда отсрочек выселения он наконец решился оставить евреев в Богемии. В 1567 г. он издал декрет, коим разрешалось евреям и впредь жить с потомством в Праге и во всем королевстве, на основании старых привилегий, и заниматься торговлей «без обмана и обиды для населения». Покровительство императора обходилось евреям очень дорого: специальные налоги росли из года в год, а во время войны к ним прибавлялись разорительные сборы. В разгар турецкой войны (1570) Богемская камера наложила на всех евреев поголовную военную подать, а также особый сбор для погашения королевских займов: «тридцатый пфенниг» с цены каждого проданного товара. Для обеспечения доходов казны Максимилиан вмешивался в выборы еврейских старшин в Праге, которые официально играли роль ответственных агентов фиска во всем королевстве.

Эту старую систему опеки довел до совершенства император Рудольф II (1576-1612). В его отношениях к евреям не было обычной подозрительности и враждебности именно потому, что он ближе стоял к еврейской массе, чем его предшественники: он перенес свою резиденцию из Вены в Прагу и мог непосредственно наблюдать еврейскую жизнь. Но с другой стороны, близость к опекаемым давала королевскому опекуну возможность извлекать из них доходы, которые едва ли были под силу плательщикам. В его царствование поголовный налог с евреев был удвоен; об этом старался богемский ландтаг, который занимался ежегодной раскладкой податей и облагал больше всего то сословие, которое не имело в нем своего представителя. Рудольф сумел превратить еврейскую общину Праги в орудие своих фискальных интересов. Он поручил Богемской камере внимательно следить за выборами общинных старшин и оставлял за собой право утверждения их в должности. Богатым евреям давались торговые концессии, с тем чтобы они давали широкий кредит императору. Придворным финансистом был один из влиятельных членов еврейского совета старейшин в Праге, Мордехай (Маркус) Майзель, наживший большой капитал банковскими операциями и торговыми предприятиями. Рудольф II, широко пользовавшийся денежной кассой Майзеля для займов, дозволял ему то, что запрещалось другим евреям: давать деньги взаймы под векселя и заклад недвижимости, а не только под залог мелких вещей, т.е. заниматься крупными банкирскими операциями, а также вести широкую торговлю без установленных для евреев ограничений. Майзель прославился как щедрый филантроп. Он выдавал беспроцентные ссуды небогатым торговцам, устроил больницу для бедных, построил в Праге великолепную синагогу, доныне носящую его имя, вымостил на свой счет весь пражский «Юденштадт», гетто. Перед своей смертью в 1601 году Майзель, не имевший детей, завещал все свое огромное состояние жене и многочисленным родным. Но как только он умер, Рудольф II предъявил свои права на его наследство как выморочное. В составленной по этому поводу записке государственный прокурор мотивировал это требование следующими юридическими соображениями: во-первых, покойный наживал деньги незаконными способами, ибо пользовался привилегиями, противными законам о евреях, а потому его состояние подлежит конфискации в пользу казны (это значило, что наказывается получивший незаконные привилегии еврей, а выдававший их монарх награждается); во-вторых, выморочное состояние еврея принадлежит императору в силу исторического права: «Этот еврей Майзель и все другие евреи, живущие в нашем Богемском королевстве и соединенных с ним землях, суть не ленники, а только пленники (Gefangene) его величества богемского короля, ибо они проживают здесь только по милости его величества и под его защитой; они не имеют никаких прав и гарантий правосудия, присвоенных людям из господского, рыцарского и других сословий. Поэтому они не могут также распоряжаться по завещанию своим имуществом, которое в случае бездетности завещателя должно перейти к его величеству королю Богемии». Так широко была истолкована, на заре XVII века, средневековая идея «камеркнехтства»! Разумеется, родные Майзеля не могли тягаться с императором и лишились наследства. Все состояние еврейского креза, свыше полумиллиона гульденов, перешло в распоряжение Богемской камеры Рудольфа II. Все это — и чрезмерные подати, и отдельные экспроприации — было платой за терпимость, за относительный покой, которым пользовались богемские евреи при Рудольфе II и его преемнике, императоре Матвее (1612-1619).

Рядом с большим «Judenstadt» Богемии (в Праге числилось тогда уже около 10 000 евреев) вырос еврейский городок в австрийской столице Вене (около 3000 евреев в начале XVII века). Крупные коммерсанты тянулись к столице, и некоторые устраивались в ней легально. Были привилегированные, имевшие финансовые сношения со двором; этими «Hofjuden» дорожили и давали им некоторые льготы (между прочим, их освобождали от ношения еврейского знака). Пребывание небольшой горсти их в Вене не возбудило бы еврейского вопроса, если бы вслед за ними не потянулись бедные люди, устраивавшиеся нелегально. Ландтаг Нижней Австрии, издавна занимавшийся «чисткой» этой области от еврейского элемента, часто напоминал монарху о необходимости выселения таких нелегальных из Вены. При Максимилиане II многие были изгнаны из столицы (1572), но при Рудольфе они вновь появились. Их терпели, но обязывали жить отдельными группами, в особо отведенных для них домах, и носить желтый знак на верхней одежде. В 1599 г. в Вене числилось только 30 семейств привилегированных евреев, но бесправных или нелегальных было гораздо больше. Они имели две синагоги и кладбище, так что они уже организовались в общину.

Привилегированные члены общины, платившие в казну большие налоги, старались переложить часть этого бремени на пришлых соплеменников. Особенные трудности возникали при реализации принудительных займов, которые от времени до времени требовались императором на государственные нужды. В 1598 г., когда Рудольф II жил в Праге, заместитель его в Вене эрцгерцог Матвей потребовал от венских евреев взаймы 11 000 гульденов по случаю войны. Невольным кредиторам, которым трудно было внести эту сумму, иногда приходилось самим занимать деньги на проценты, чтобы удовлетворить требования властей. Тогда привилегированные или «свободные» («Hofbefreiten») евреи заявили эрцгерцогу, что они крайне стеснены в средствах, так как им приходится еще много расходовать на нужды своей общины — на содержание синагоги, «миквы» и кладбища, между тем как «прибывающие ежедневно чужие евреи, снабженные новыми грамотами, не несут этих тягот в такой же мере, как старожилы». И эрцгерцог издал декрет, чтобы новые поселенцы впредь участвовали наравне со старыми как в платеже государственных и общинных податей, так и в составлении нужных сумм для государственных займов. Но аппетиты властей все росли. Осенью 1599 года от венских евреев потребовался уже военный заем в сумме 20 000 гульденов. Состоятельные евреи заявили, что это непосильно для малочисленной общины, которая в течение ряда лет давала взаймы государству значительные суммы, и предлагали заменить этот заем ежегодным поголовным сбором с привлечением к платежу богемско-моравских евреев. Правительство не могло согласиться на такое предложение, так как нуждалось в деньгах немедленно, и оно прибегло к угрозе. В феврале 1600 года появился декрет эрцгерцога Матвея, чтобы евреи в течение двух недель покинули Вену, так как они отказывают государству в займе, между тем как они «питаются потом II кровью христиан, занимаясь разными финансовыми и ссудными операциями, и даром (?) пользуются защитой государства». Так как евреи действительно не могли внести требуемую сумму, даже сокращенную до 10 000, то угроза была приведена отчасти в исполнение: некоторые семейства были выселены из города.

Но уже в следующем году возобновился приток евреев в столицу, и скоро община возросла в численности. В ней определились три группы: придворные евреи, свободные от городских налогов и от ношения отличительного знака, но обязанные исполнять все финансовые поручения двора; простые евреи, имевшие право жительства в качестве действительных или фиктивных служащих у лиц первой группы (Brotgenossen); наконец, пришлые, жившие в городе без особого разрешения. Раздраженные конкуренцией евреев венские мещане и лавочники не могли ничего делать против лиц первых двух категорий, легально живших в столице, но с тем большим ожесточением набрасывались на пришлых, «чужих», донося на них властям и добиваясь их высылки. О безуспешности таких ходатайств свидетельствуют повторные жалобы венского бургомистра и городского совета. Однажды христианские лавочники получили даже надлежащую отповедь от придворной канцелярии (1612). Канцелярия указывала, что при всех недостатках евреев «от них в купле-продаже часто получается гораздо больше пользы, чем от наших христианских сограждан. Всем известно, что торговцы и лавочники из мещан дерут (с потребителей), как настоящие ростовщики и сильно отягощают людей среднего достатка». Это, впрочем, не помешало императору Матвею через два года, когда ему понадобились деньги, пригрозить евреям новым выселением. Декрет был отменен лишь после того, как еврейская депутация предложила императору единовременную сумму в 20 000 гульденов и ежегодный взнос в 2000 (1614). Вскоре началась Тридцатилетняя война, когда финансовая армия нужна была государству не менее, чем боевая, и венские евреи стали еще в большей степени необходимыми людьми.

§ 35. Франкфуртское гетто. Погром 1614 года

В Западной Германии крупнейшим центром был имперский город Франкфурт-на-Майне, приютивший остатки разогнанных еврейских общин Нюрнберга, Регенсбурга и других городов. Как известно, в годину «черной смерти» в XIV веке, император Карл IV продал городскому совету Франкфурта «своих евреев», так как желал застраховать себя от убытков в случае уничтожения этой «казенной собственности» (том II, § 44). С течением времени императоры вернули себе верховные права над евреями, которым поэтому приходилось платить подати двум властям: императору — за покровительство, а магистрату — за приют в еврейском квартале и за право торговли, на основании особых договоров между городским советом и советом еврейской общины. В XVI веке во Франкфурте установился такой порядок, что городской совет каждые три года возобновлял свой договор с евреями и подтверждал «устав о жительстве евреев» («Judenstättigkeit»), причем иногда менял те или другие пункты. В силу этих договоров число евреев во Франкфурте не должно было увеличиться сверх определенной нормы, то есть им дозволялось жить, но не размножаться; они не могли селиться вне отведенного им особого квартала; заниматься торговлей и ремеслом им дозволялось при условии, чтобы они не соперничали с христианскими торговцами и цеховыми ремесленниками, — вообще, их жизнь была обставлена такими преградами и запретами, что не нарушать или обходить их было невозможно. Жизнь, регулируемая железным законом борьбы за существование, шла мимо этих преград, в обход законов, выдуманных человеческой глупостью или злобой; но от этого получались кривые пути и уродливые явления, та смесь высокого и низкого, героизма и трусости, которая характеризирует быт гетто в те времена.

В действительности картина жизни франкфуртских евреев к началу XVII века представлялась в следующем виде. В еврейском квартале числилось около 200 домов со значительным для того времени населением в 3000 душ. Тесный квартал, в котором ютилась эта масса, был густо застроен домами, которые вследствие ограниченности пространства росли не вширь, а ввысь (были четырехэтажные дома и выше), превращая улицу в узкий темный коридор. Дома, по старинному обычаю, обозначались особыми названиями по цвету вывесок или фигурам и надписям на них: дом Медведя, Дикой Утки, Зайца, Гуся, Белого Коня, Красной Вывески и т.п. (Zum Bären, Zur Wildente, Zum weissen Rössl, Zum Rothschild). Для стиснутой здесь людской массы прямые пути заработка были загорожены: покупать землю и дома нельзя было еврею, в ремесленные и купеческие цехи его не принимали; ему не дозволяли торговать в лавках на городском рынке, продавать им самим сшитое новое платье или отпускать покупателю сукно на аршин и локоть и т.п. Оставалось только вести торговлю на еврейской улице или разносить товары по домам в городе и деревнях. Но был еще обходный путь для производства торговли в более широких размерах. Так как главный промысел евреев состоял в ссуде денег под залог вещей, а по закону кредитор имел право продавать невыкупленные залоги, то создалась торговля такими залогами, которые часто состояли из драгоценных металлов, дорогих материй и хороших платьев, мебели, посуды и всякой домашней утвари. Таким образом, многие евреи устраивали в своих домах нечто вроде универсальных магазинов, где можно было достать все, иногда самые дорогие вещи, и по дешевым ценам, так как выданная под залог ссуда всегда была ниже стоимости заложенной вещи. Это привлекало покупателей в гетто и давало евреям перевес в конкуренции с христианскими лавочниками, то есть подрывало всю хитросплетенную сеть репрессий. Цеховые мастера и лавочники вопили о нарушении своей монополии и так же мечтали об избавлении от евреев-конкурентов, как неисправные должники — от неприятных кредиторов. К экономической неприязни присоединялся еще и религиозный фанатизм, вообще усилившийся в эпоху реформации и религиозных войн. Франкфуртские протестанты, ненавидевшие католиков и кальвинистов и ограничивавшие их в гражданских правах (католиков не принимали в цехи, а кальвинистам не разрешали даже строить свою церковь), не могли любить евреев: они добросовестно следовали заповедям Лютера. На мосту, при въезде в город, красовалось изображение младенца Симона Тридентского; мнимый мученик, творение католических монахов, был нарисован истекающим кровью от нанесенных ему ран. Под этой картиной помещался отвратительный рисунок еврея, торчащего из-под ног свиньи. К католическому суеверию протестанты прибавили грубое издевательство.

Еврейский вопрос во Франкфурте осложнился борьбой классов внутри христианского общества. Городом управлял совет, состоявший в большинстве из богатых бюргеров, патрициев, которые мало заботились об интересах бедных мещан. Низшие классы — мелкие ремесленники и торговцы, объединенные в цехи и союзы, пытались сбросить эту олигархию. Это демократическое движение, если бы оно было руководимо честными народолюбцами, могло бы принести пользу франкфуртской городской республике, но оно было захвачено авантюристами и демагогами, преследовавшими свои личные цели. Агитаторы такого сорта пользовались самыми низменными страстями толпы мещан, в особенности ее юдофобскими наклонностями, чтобы поднять ее на восстание одновременно против патрицианского совета и против евреев, которым совет будто бы покровительствовал. Тут дело осложнилось еще тем, что верховным опекуном евреев являлся германский император, который в этой опеке был заинтересован с финансовой стороны, и, следовательно, движение против городского совета, разделявшего опеку с императором, было косвенно направлено против верховной власти. Таким образом, освободительное, по существу, движение выродилось в безобразный бунт и погром.

В начале XVII века отношения между мещанами и патрицианским магистратом во Франкфурте обострились до крайности. Во главе недовольных мещан, большей частью цеховых мастеров, стояли адвокат с темной репутацией Николай Вейц, сильно задолжавший у еврейских кредиторов, и оружейный мастер Винцент Фетмильх, который особенно ненавидел евреев и с гордостью называл себя «новым Гаманом». Враги магистрата и евреев организовались в союз, который начал борьбу легальными способами, но потом перешел к угрозам и насилиям. Дело началось в мае 1612 года, после смерти императора Рудольфа, когда из Вены приехал во Франкфурт его брат и преемник Матвей, чтобы получить императорскую корону из рук избирателей-курфюрстов, собравшихся в вольном имперском городе. Накануне торжеств цехи заявили городскому совету, что не ручаются за спокойствие в городе, если не будут удовлетворены три требования, из которых одно гласило: сократить число евреев в городе и понизить взимаемый ими процент по ссудам с 12% до 5 или 6%, с тем чтобы эта норма имела обратную силу, и чтобы с кредиторов были взысканы все деньги, переплаченные им должниками раньше. Когда городской совет предложил цеховым «запастись терпением» до окончания коронационных торжеств, они обратились с жалобой к самому императору. «Ваше величество, — писали они о евреях, — можете понять, сколько продовольствия уходит на кормление этих тысяч праздных людей, ибо не могут же они питаться воздухом и, следовательно, должны питаться нашим потом и кровью, являясь таким образом нашими нахлебниками». Так жаловались те ремесленники-христиане, которые запрещали ремесленникам-евреям продавать на рынке свои же изделия и жить честным трудом. Жалобщики просили императора снять с них еврейское иго и не допустить, чтобы свободные люди были угнетаемы проклятыми потомками убийц Христа, обреченными на вечное унижение и муки рабства в христианских странах. Так как в жалобе цехов обвинялся в попустительстве евреям и городской совет, то последний подал императору записку, в которой доказывал, что размножение евреев во Франкфурте не очень велико, что задолженные у них мещане могли бы получать ссуды от магистрата на законные проценты (5%), но предпочитают брать у евреев с целью скрыть свою задолженность; совет просил императора укротить бунтарей и заставить их повиноваться властям. Таким призывом к покорности ответил представителям цехов имперский канцлер от имени Матвея после его отъезда из Франкфурта.

Раздраженная этим ответом мещанская оппозиция стала действовать решительнее: она выбрала из своей среды комитет (Ausschuss) в составе 130 членов, с такими широкими полномочиями, которые давали ему возможность стать контрсоветом. Руководящую роль в комитете играл, конечно, «Гаман» Фетмильх. Узнав об этом революционном акте, император назначил двух комиссаров для водворения порядка во Франкфурте: майнцского архиепископа Иоанна и ландграфа Людвига Гессенского. В ответ на призыв комиссаров к спокойствию и сохранению неприкосновенности евреев, как слуг императора, комитет оппозиции опубликовал обширную записку, в которой осмеливался оспаривать право опеки императора над евреями. Некогда, говорилось в записке, евреи были исключительной собственностью императора, слугами казны (servi fisci), но актами 1349 и 1372 годов Карл IV отдал евреев в залог со всем их достоянием и доходами городу Франкфурту, то есть не только городскому совету, но и всему бюргерству; следовательно, евреи ныне являются крепостными города, мещанства. А между тем они из рабов превратились в господ; бедняки из христиан прислуживают им в их праздники: топят печи, зажигают свечи, доят коров и т.п. Своими кредитными операциями со взиманием процентов сверх законной нормы они порабощают и людей среднего достатка. Своим безбожием и богохульством, выражающимся в отрицании Христа и апостолов, евреи поставили себя вне христианского общества. Люди, обвиняемые в убийстве христианских детей и в тайных сношениях с турками, принадлежат к разряду преступников. Поэтому их нужно изгнать из города с конфискацией их имущества в пользу городской казны.

Получив эту записку от мещанского комитета, городской совет передал ее уполномоченным еврейской общины с предложением дать ответ по пунктам этого обвинительного акта. Евреи подали совету «оправдательную записку» (Defensionsschrift), в которой доказывалась юридическая неправильность толкования вопроса о подданстве их противниками: императоры отдали евреев под управление и защиту городских властей, но не отказались от своих личных верховных прав над своими «камеркнехтами»; цехи и гильдии угнетают евреев, запрещая им торговать товарами и ограничивая их ссудой денег, вопреки договорам; за злоупотребления отдельных ростовщиков нельзя винить всех евреев, из которых многие совершенно воздерживаются от сомнительных сделок. Что же касается размера процентов по ссудам, то еще Карл V в своей привилегии заявил, что евреям дозволяется брать большие проценты, чем христианам, так как они гораздо больше обложены податями, не владеют недвижимостью и не могут свободно заниматься ремеслом; вдобавок евреи взимают 12% только при рискованной ссуде, а у надежных должников берут не больше 8-9%; таким денежным кредитом они облегчают положение христиан, дают пекарям, мясникам, сапожникам возможность заниматься своим ремеслом и содействуют благосостоянию города. Обвинения в ритуальном убийстве и предательстве еврейская записка презрительно называет «старыми песнями», злостными измышлениями бесчестных должников, желающих избавиться от кредиторов. Записка евреев была вручена императорским комиссарам.

Между тем ремесленные цехи сместили прежний свой комитет, члены которого, по их мнению, «занимались только обжорством и пьянством», и избрали новый комитет из более деловых людей. Эти представители народа скоро сговорились с императорскими комиссарами. В декабре 1612 г. был выработан проект «гражданского соглашения» (Bürgervertrag): решили усилить представительство цехов в городском совете (23 члена от патрициев и 18 от цехов), упорядочить дело управления и контроля; еврейский же вопрос признали нужным рассмотреть в смысле нормирования числа евреев во Франкфурте, а размер процента по ссудам установить в 8% — обычный купеческий процент. Сначала казалось, что конфликт устранен и в городе наступит мир, но это было затишье перед бурей. Многие остались недовольны «гражданским соглашением»: католикам и кальвинистам, игравшим большую роль в оппозиции, не были даны гарантии гражданского равенства; христианские купцы находили, что соглашением не устраняется торговая конкуренция евреев; ремесленники тоже не были спокойны за свою монополию; смутьяны же из вожаков, вроде Фетмильха или Вейца, стремились к народному восстанию, которое отдало бы власть всецело в их руки. Теперь это было уже легче сделать, так как почти половина голосов в городском совете принадлежала оппозиции, а в комитет цеховых вошли опять новые члены из сторонников избранного «директором» комитета Фетмильха. С этого момента Вейц в городском совете и Фетмильх в комитете цеховых становятся фактическими хозяевами города (1613).

Вопрос об изгнании евреев из города стал на очередь. Запуганный партией Вейца и Фетмильха, городской совет принял решение о «модерации» — сокращении числа евреев во Франкфурте: все лица, владевшие состоянием меньше, чем в 15 ООО гульденов, должны выселиться из города. Первая партия в 60 человек была выслана уже летом 1613 года, после уплаты городу каждым изгнанником «выездного сбора» (Abzugsgeld) в размере 10% своего состояния. Готовились к исходу следующие партии. Изгнанники пожаловались императорским комиссарам и просили о защите. Скоро получились два грозных послания от императора Матвея на имя городского совета и комитета цеховых: император требовал прекратить «самоуправство и произвол» по отношению к евреям, которых он называл «Kaiserliches Kammergut», вернуть высланных и соблюдать состоявшееся раньше «гражданское соглашение». Тут партия Фетмильха уже поняла, что идти дальше по легальному пути нельзя: раз нет согласия императора на изгнание евреев, то нужно прибегнуть к революционным действиям — путем террора и погрома заставить их бежать из города.

Погром подготовлялся долго и разразился только в августе 1614 года. Из рядов цеховых ремесленников был дан лозунг: грабьте еврейскую улицу! Евреи знали о готовящемся погроме. Они заперли ворота своего квартала и решили защищаться и духовным, и материальным оружием. С утра, 22 августа, они собрались в синагоге и горячо молились. В 5 часов послышались дикие крики двинувшейся на гетто толпы громил. Мастеровые, вооруженные только рапирами, но не имевшие огнестрельного оружия, очутились перед запертыми воротами квартала, за которыми были устроены баррикады из куч камней, бочек, скамеек; за баррикадами стояли большие отряды евреев с мечами и алебардами, готовясь к отпору. Ворота гетто долго не поддавались напору осаждавших; подходившие ближе были ранены камнями, брошенными еврейской обороной. Но поздно вечером толпе громил удалось пробить брешь в наружной стене одного дома и ворваться в гетто. Евреи пробовали защищаться оружием, ранили некоторых и сами потеряли нескольких раненых, но скоро убедились в бесполезности обороны. Бандой командовал Фетмильх, поощрявший ее больше к разрушению домов и грабежу вещей, чем к избиению людей. Сам вождь показал пример, грабя и унося из богатых домов наиболее ценные вещи лично и при помощи своих молодцов; толпа же разбирала все без разбора, говоря: еврейская улица отдана нам. Была опустошена и синагога; свитки Торы были частью уничтожены, частью расхищены переплетчиками, которые хотели употребить пергамент от них для своей работы. До утра длилась эта оргия разрушения и грабежа. На другой день многие из патрициев Франкфурта вспомнили, что пора положить конец безобразию, так как хищные инстинкты толпы могут переброситься и в богатые христианские кварталы. Более смелые из этих бюргеров вооружились и направились в еврейский квартал под предводительством бургомистра; банды буянов почтительно отступали перед хорошо вооруженными патрициями, но уже слишком поздно, после опустошения всего гетто.

Однако фактическим начальником города оставался Фетмильх. Он велел согнать всех евреев, которые еще шатались по городу, на кладбище, окружив его вооруженной стражей. Так образовался концентрационный лагерь для разгромленных. Кругом совещались победители с Фетмильхом во главе об участи «военнопленных»: одни предлагали всех перебить, другие — изгнать. Напуганные тревожными слухами, многие евреи уже готовились принять мученическую смерть, как во времена крестовых походов; иные надевали приготовленные заранее саваны... Наконец из уст неистового «Винцента» (Фетмильха) несчастные услышали свой приговор: от имени комитета цеховых он объявил, что евреи должны уйти из города, ибо горожане не хотят больше «терпеть» их и отказывают им в защите. Гул буйной толпы вокруг кладбища служил зловещим аккомпанементом к этой речи вождя. Евреи заявили, что готовы уйти и просят о дозволении сделать это немедленно. В тот же день (23 августа) начался исход из Франкфурта. 1300 человек оставили город. «Они вышли, — говорит летописец, — радостные и вздыхающие: радовались тому, что остались в живых, и вздыхали потому, что были наги и лишены всего». Изгнанники нашли приют в Оффенбахе, Ганау и других близких местах. В следующие дни уходили из города те семейства, которые раньше скрывались в домах сердобольных христиан.

Когда злое дело уже совершилось, получился от императора Матвея строгий приказ: арестовать вождей восстания, Фетмильха и его товарищей, как государственных преступников, а затем отобрать награбленные вещи у участников погрома. После долгого следствия и суда началась жестокая расправа. Фетмильху отрубили на эшафоте голову и воткнули ее на железный шест на городской башне; были казнены еще несколько вождей бунта. По приказу Матвея все изгнанные из Франкфурта евреи получили право возвратиться туда и водвориться в прежнем квартале. Возвращение состоялось спустя полтора года после изгнания. 10 марта 1616 г. скитальцы вступили в город при торжественной обстановке, в сопровождении имперских комиссаров и войска, с барабанным боем и трубными звуками. Это было через несколько дней после праздника Пурим, и франкфуртские евреи увековечили свое избавление от террора нового Гамана, Винцента Фетмильха, установив ежегодный местный праздник в день 20 Адара (день возвращения в город), под названием «Пурим-Винценц». То было печальное торжество: радовались прекращению чрезвычайного бедствия те, которые уже свыклись с постоянными бедствиями, с теснотой и мраком гетто, с бесправием и унижением.

§ 36. Старые общины и новая колония в Гамбурге

Трагедия Франкфурта повторилась и в Вормсе, древнейшем центре германской диаспоры, где к началу XVII века числилось около 1500 евреев. До решительного вмешательства императора, когда франкфуртские буяны еще праздновали свою победу на развалинах гетто, у них явились подражатели в старом городе на Рейне.

В Вормсе юдофобское движение также переплелось с борьбой цеховых ремесленников против бюргеров-патрициев. Подстрекаемые юристом Хемницем, двойником франкфуртского Вейца, цехи в Вормсе решили, что именно евреи виновны в бедственном положении мастеровых-христиан и должны быть поэтому изгнаны из города. Здесь борьба велась менее варварскими способами. Комиссия из представителей всех цехов сначала отравляла евреям жизнь легальными способами, путем строгого проведения старых и новых унизительных законов. Часто запирались выходы из еврейского квартала в город, запрещалось евреям раньше часа пополудни покупать на рынке продукты и даже кружку молока дли грудных детей; установлен был надзор за еврейским кварталом, чтобы обитатели не вывозили оттуда свое добро. Ожидая худших насилий, евреи Вормса послали к императору Матвею своего представителя Леба Оппенгейма с просьбой о заступничестве. Император послал письменный приказ горожанам Вормса — не трогать евреев, угрожая наказать нарушителей порядка. Но это только больше раздражило агитаторов. Они собрали большую толпу на рыночной площади и потребовали от евреев, чтобы они немедленно убрались из города со всем своим скарбом (mit Sack und Раск). Протест магистрата против этого насилия ни к чему не привел, и евреи должны были уйти из города (10 апрели 1615). Христиане разрушили древнюю синагогу и уничтожили много памятников на еврейском кладбище. Курфюрст Фридрих Пфальцский, правитель окрестной Рейнской области, дал изгнанникам приют в своих владениях. Скоро и здесь пришел конец торжеству насильников. Курфюрст послал вормсскому магистрату на помощь отряд войска для усмирения восставших цехов. Хемниц и другие агитаторы были изгнаны из города. Спустя девять месяцев после насильственного выдворения евреи возвратились в Вормс и устроились на старых пепелищах (январь 1616).

Часть изгнанников из Вормса и Франкфурта нашла временный приют в Майнце. Эта старая еврейская община, упраздненная в 1473 г. (том II, § 47) и рассеянная по ближайшим селениям, была реставрирована спустя ПО лет, с разрешения майнцского архиепископа-курфюрста (1583). Но маленькая община, приютившаяся под крылом католического церковного князя, не могла уже восстановить свое былое значение: она представляла собой только живой памятник средневековых опустошений. Таким же печальным памятником оставался другой разрушенный центр, Страсбург, где еврейская община была окончательно упразднена еще в XIV веке (т. И, § 45). Эта столица Эльзаса, окруженная цепью еврейских поселений, пускала к себе евреев только в качестве гостей, но не постоянных жителей. Страсбургский магистрат вел неустанную борьбу против «преступных» попыток евреев, приезжавших в город по делам, превратить временное жительство в постоянное. О еврейской общине в этом городе не могло быть и речи: была только колония, состоявшая из постоянно сменявшихся групп приезжих. В 1570 г. император Максимилиан подтвердил постановление страсбургского магистрата о сокращении числа торговых дел, дававших евреям право временного пребывания в городе. Однако через несколько десятилетий городской совет к своему ужасу обнаружил, что мещане, несмотря на запрет, продолжают вести торговые и кредитные дела с евреями, привлекая их в город или отправляясь к ним в окрестности, что сами евреи тайком пробираются в город без разрешения и даже устроили за городом особый рынок для торга лошадьми, — а потому постановил: аннулировать все торговые сделки между евреями и мещанами, заключенные после декрета 1570 года, и вновь запретить мещанам всякие сношения с евреями, кроме покупки продовольствия (1616). В 1639 г. магистрат распорядился, чтобы каждый еврей, подъезжающий к Страсбургу, был у городских ворот опрошен и обыскан, и, если у него не найдется нужных населению товаров, не впускать его в город; если же он с товарами будет пропущен, то городской служитель должен его сопровождать и следить за всеми его делами, а когда наступит установленный час — выпроводить его из города, стараясь, чтобы приезжий не остался ночевать.

Столь же неудачно кончились попытки восстановить еврейские колонии в маркграфстве Бранденбург и в его столице Берлине, разрушенные после катастрофы 1510 года (см. выше, § 29). Выше было рассказано, что через тридцать лет после изгнания евреев из Бранденбурга курфюрст Иоахим II узнал на франкфуртском рейхстаге о ложности ритуального обвинения, послужившего поводом к берлинскому аутодафе над 38 евреями и к изгнанию всех остальных. Он поэтому дозволил евреям снова селиться в бранденбургских городах, и в середине XVI века в Берлине образовалась небольшая еврейская колония. Лютер незадолго до своей смерти предостерегал своего приверженца Иоахима против допущения евреев, но курфюрст не обращал внимания на его слова. Он даже имел при себе одного еврейского финансиста, Липпольда из Праги, в качестве казначея и заведующего монетным делом. В народе, где еще жила страшная легенда о евреях-детоубийцах и христопродавцах, либеральное поведение курфюрста вызывало возмущение. Княжеский агент Липпольд был ненавистен народу и как еврей, и как слишком усердный сборщик податей. В год смерти Иоахима дело дошло до погрома. Народ разрушил синагогу в Берлине и разграбил дома евреев (1572). Новый курфюрст Иоанн Георг подверг Липпольда заточению; узника под пыткой заставили сознаться в небывалых преступлениях, изобретенных дикой народной фантазией: в чародействе и отравлении покойного курфюрста. Не злоупотребления по должности казначея, а вера в колдовство, наследие Лютеровой веры в дьявола, решила участь подсудимого. Хотя Липпольд, придя в себя, отрекся от своего вынужденного сознания, тем не менее его казнили. В то же время Иоанн Георг приказал изгнать всех евреев из Берлина и прочих бранденбургских владений (1573). С тех пор евреев здесь не было в течение 98 лет, до того момента, когда «великий курфюрст» Фридрих-Вильгельм, положивший начало могуществу Пруссии, положил начало и еврейскому центру в этом государстве (1671).

В эту печальную эпоху разрушения старых гнезд германского еврейства возникла небольшая, но прочная еврейская колония в таком месте, куда раньше евреев не допускали: в вольном городе Гамбурге, центре Ганзейского союза. Утвердившаяся в этом городе реформация Лютера не сделала его жителей более терпимыми к еврейству. Когда группа немецких евреев обратилась к гамбургскому сенату через своего представителя Исаака Зальцуфельна с просьбой допустить ее хотя бы на временное жительство на выгодных для города условиях, просьба была отвергнута (1583). Но то, что не удалось туземным ашкеназам, удалось сефардским эмигрантам, которые сначала проникли в Гамбург под маской христиан. В конце XVI века в гамбургский порт прибыла группа португальских марранов, выделившаяся из еврейской массы, которая в то время направлялась в соседнюю Голландию. Между ними были богатые коммерсанты, представители иностранных торговых фирм и врачи. (Врач Родриго де Кастро приобрел популярность и в христианском обществе Гамбурга во время борьбы с посетившей город чумой.) Сначала марраны, по обыкновению, выдавали себя за католиков, но мало-помалу они, подобно своим амстердамским братьям, стали сбрасывать маску христианства и открыто исполнять иудейские обряды. В лютеранском городе им не грозил суд инквизиции, но как евреи они не имели там права жительства. Бюргеры заволновались и потребовали от сената изгнания прокравшихся под христианской маской пришельцев (1603); это требование было позже поддержано коллегией местного лютеранского духовенства, так называемым «министериумом». Сенат, не желавший выселения целой труппы богатых промышленных деятелей, обратился к богословским факультетам Иены и Франкфурта-на-Одере с запросом, как следует относиться к евреям. Йенские богословы ответили, что евреи могут быть терпимы только под условием, чтобы они не собирались для публичного богослужения и обещали слушать проповеди христианских миссионеров. Франкфуртский факультет выразил наивную уверенность, что португальские выходцы, бежавшие от навязанной католической веры, когда-нибудь добровольно присоединятся к лютеранской (1611).

На этом основании сенат разрешил «португезам» пребывание в Гамбурге (1612). Преследуя исключительно коммерческие выгоды города, сенат предоставил новым поселенцам свободу промыслов, но до крайности ограничил их личные права: им запрещалось, как иностранцам, покупать недвижимость и строить синагогу, а хоронить покойников дозволялось только в соседней Альтоне, на купленном ими там участке. Гамбургская колония состояла тогда из 125 взрослых, не считая слуг, но она быстро росла. Благодаря ей усилилась заграничная торговля Гамбурга. В 1619 г. при участии евреев был основан крупный промышленный банк, содействовавший процветанию гамбургского порта. При таких обстоятельствах «португезы» сочли себя вправе нарушить запрет и устроить свою молельню в частном доме, под видом школы или «Талмуд-торы», куда был приглашен из Амстердама духовный пастырь Исаак Атиас (1627). Опять поднялась буря. Враг протестантизма, германский император Фердинанд II отправил гамбургскому сенату грозное послание, в котором упрекал его в допущении, ради меркантильных целей, религиозной свободы евреев там, где ограничена свобода католического вероисповедания (в лютеранском Гамбурге не разрешали строить католическую церковь). На запрос сената евреи дипломатично ответили, что они устроили не синагогу, а только сборный пункт для совместного чтения Торы, Пророков и Псалмов; при этом они грозили, в случае притеснения со стороны властей, перевести свои торговые предприятия в другой город. На сенат эти доводы подействовали, и он впоследствии дозволил открытое богослужение в синагогах, но духовенство («министериум») не переставало агитировать против евреев. В этой агитации проявил особенное рвение фанатический пастор Иоанн Мюллер: он требовал закрытия синагоги, где «хулят Бога», запрещения практики евреям-врачам и вообще подчинения евреев всем средневековым репрессиям вплоть до ношения «желтого кружка». Свои юдофобские чувства Мюллер излил в книге, озаглавленной «Иудаизм, или Подробное сообщение о неверии, ослеплении и закоснелости еврейского народа» (1644).

Но жизнь шла своим путем. Голос церковных фанатиков заглушался триумфальным шествием мировой торговли, одним из центров которой был Гамбург. К середине XVII века сефардская община здесь насчитывала уже несколько сот членов, между которыми были крупные негоцианты и влиятельные в политических сферах люди. Они вели главным образом заграничную торговлю и не конкурировали с мелким немецким мещанством. Главная деятельность гамбургских еврейских коммерсантов заключалась в торговле с Испанией и Португалией и ввозе товаров из их американских колоний — сахара, пряностей, табака, хлопка. Они связали Германию с Новым Светом, и Гамбург мог успешно конкурировать с Амстердамом, который стал тогда метрополией освобожденных марранов. Сефардская колония в Гамбурге проложила туда путь и ашкеназам, которые постепенно проникали в запретный для них город, сначала в качестве приезжих по торговым делам, а затем в качестве оседлых жителей. Но деятельность ашкеназов проявилась уже позднее, со второй половины XVII века.

§ 37. Тридцатилетняя война (1618-1648)

Опустошившая Германию Тридцатилетняя война причинила много бедствий евреям, но здесь общее горе могло служить, по еврейской поговорке, частичным утешением. В кровавой борьбе между католиками и протестантами евреи были совершенно нейтральны, а к бедствиям войны — погромам, выселениям, реквизициям — они привыкли и в мирное время. Обитателям вечно осажденного гетто не так страшны были осады войск Тилли и Валленштейна, шведов или французов, как их соседям-христианам, которые теперь только испытали весь ужас религиозной вражды в своей собственной расколовшейся среде. Нейтральное положение евреев часто делало их жертвами обоих борющихся лагерей, но часто также у них заискивала та или другая сторона. Для большинства евреев было выгодно то, что они находились «под крылом орла» — как они выражались, — под покровительством германского императора, который теперь особенно нуждался в их услугах. Фердинанды II и III, стоявшие во главе католической лиги, имели в таких еврейских центрах, как Вена, Прага и Франкфурт-на-Майне, обильные источники для финансирования военных предприятий: евреи давали и принудительные займы, и чрезвычайные налоги в громадных суммах, а взамен императоры должны были усилить «покровительство», не давать в обиду тех, которые служили неисчерпаемым источником доходов.

Эта политика внутреннего мира с евреями последовательно проводилась в Вене. Здесь вокруг привилегированных еврейских капиталистов, банкиров и поставщиков скопилось множество их соплеменников под видом родных или служащих. Венская община выросла и не могла уже поместиться в тех немногих домах, которые нанимались ее членами в городе у бюргеров, готовых в любой момент отказать своим жильцам в приюте. Бюргеры косо смотрели на рост еврейского населения и ворчали в особенности на то, что евреи, получив разрешение на постройку скромной синагоги (1620), осмелились «воздвигнуть почти храм» («fast einen Tempel zu erbauen»). Евреи почувствовали потребность в особом квартале, который предохранял бы их от дурного глаза соседей и в то смутное время — от нападения солдатских банд. Фердинанд II исполнил их желание. В 1624 году он поручил военному совету переселить евреев в особое предместье Вены для отделения их от христиан и вместе с тем — для обеспечения их спокойствия. В мало заселенном пригороде за Дунаем, в районе Нижнего Верда (позже — Леопольдштадт в центре Вены), оказалось удобное место для гетто. Предместье соединялось с городом подъемным мостом. Здесь евреи стали строить себе дома, довольные возможностью иметь свой уголок и недвижимую собственность, которой они были лишены в некоторых старых гетто (наприм., во Франкфурте, где жители еврейского квартала ютились в наемных домах). Были израсходованы большие деньги на постройку стены вокруг этого еврейского пригорода, «ради безопасности». Права и привилегии его обитателей были объявлены в двух императорских грамотах (1624 и 1625 гг.): евреям обещаны «покровительство, охрана, покой и безопасность»; они могут ходить по улицам города и пригорода без всякого отличительного знака на одежде, содержать торговые склады на прежних местах, заниматься куплей-продажей и ремеслом. Последний пункт очень огорчил венских лавочников и ремесленников, которые надеялись совсем избавиться от своих еврейских конкурентов с перемещением их за город. Особенно важен был пункт привилегии, предоставлявший евреям полное самоуправление в их пригороде. Здесь имелась своя автономная власть: выборный совет старейшин с раввином во главе. Первым организатором обновленной общины был славный талмудист Иомтов-Липпман Геллер, занимавший там пост раввина между 1625 и 1627 годами. При нем построена была новая «великолепная синагога», возник ряд общинных учреждений и вновь заселенное гетто стало «градом ученых, богатых и славных мужей»[29].

В угоду этим «богатым и славным мужам» из придворных банкиров и поставщиков для армии были даны императором привилегии еврейскому городку. Наиболее ценимым из этой группы был Яков Бассеви (Башеви) из Праги, который еще при императоре Матвее именовался официально «свободным придворным евреем» (befreiter Hofjude). За большие услуги, оказанные этим финансистом казне в начале Тридцатилетней войны, Фердинанд II дал ему дворянский титул с гербом и наименованием фон Треуэнберг и освободил его от всяких ограничений, установленных для евреев в праве передвижения, промыслов и приобретения недвижимости по всей империи. Бассеви служил связующим звеном между еврейскими общинами Вены, где были сосредоточены его финансовые операции, и Праги, где он стоял во главе общинного совета. Многие удивлялись тому, что Фердинанд II, высший представитель католической коалиции в европейской войне и ярый враг протестантов, покровительствует евреям, но ближе стоявшие к венскому двору знали причину: с первого года войны венские евреи служили объектом непрерывной эксплуатации со стороны дворцовой камеры. На нужды войны у них брали усиленные подати, контрибуции, принудительные займы. Требования возобновлялись каждые два-три месяца на десятки тысяч гульденов. Если евреи медлили платежом или просили сокращения контрибуции, им грозили солдатским постоем, отнятием «привилегий», закрытием синагоги, ношением желтой шапки или желтого кружка и даже изгнанием из Вены. Правда, многие евреи наживались на военных поставках, на откупе монетного дела («Münzjuden») и на переменах в курсе валюты, но для средних людей поборы были невыносимы. В своих просьбах о сокращении контрибуции евреи писали, что они рады служить императору своим состоянием, но «ведь и колодец высыхает, если из него черпают слишком много воды». Просьбы, однако, ни к чему не приводили. Приходилось оплачивать издержки на дикое взаимоистребление людей, а для этого — наживать побольше денег законными или незаконными способами. Это вносило глубокую деморализацию и в жизнь евреев, не охваченных зверскими инстинктами военного времени.

Заставляя евреев платить обильную дань — к счастью, только деньгами, а не людьми — Молоху войны, император требовал от них также некоторой дани в пользу своего католического Бога. По настоянию иезуитов и венского кардинала-епископа Клезеля, Фердинанд II согласился на введение принудительной миссионерской проповеди для евреев. В 1630 году такая проповедь была установлена в Праге и Вене. В столице архиепископу и ректору иезуитов было поручено пригласить особого миссионера для проповеди на немецком языке, «знакомом большей части венских и иногородних евреев». В субботу, между 8 и 9 часами утра, в один монастырь близ еврейского предместья обязаны были являться не менее двухсот евреев обоего пола, в возрасте от 15 до 40 лет, для слушания проповеди об истинности католической веры, под угрозой штрафа для отсутствующих. Церковному сторожу было приказано следить, чтобы никто из слушателей не спал во время чтения, и будить уснувших или притворяющихся спящими. Никакого успеха миссионеры, конечно, не имели.

Как только «покровитель» евреев Фердинанд II умер и его заменил Фердинанд III (1637), бюргерство Вены обратилось к новому монарху со старой просьбой — изгнать евреев из города и предместья или, по меньшей мере, удалить их от города на расстоянии трех миль. В прошении обычные доводы мелкого мещанства были изложены в форме, свидетельствовавшей о накопившейся злобе против конкурентов. Евреи захватили всю торговлю и промышленность; христианин сидит в своей лавке и плохо торгует, между тем как еврей разносит товар по городу и бойко продает, а у приезжих дешево скупает привозной товар. Еврей подделывает монету и берет чрезмерный рост по ссудам. Евреям покровительствуют за то, что они платят в казну военные подати и контрибуции, но ведь эти деньги добыты на счет христиан и от таких доходов счастья не будет. Они стекаются в Вену тысячами и хотят здесь устроить свое государство взамен древнего, разрушенного гневом Божиим. «В своих скотских трущобах-синагогах («viehischen synagogischen Spelunken») они поносят нашего Спасителя Иисуса Христа и его пресвятую мать Марию». Бюргеры сулили новому монарху «бессмертную славу» в потомстве, если он прогонит евреев. Фердинанд III не мог решиться на такой шаг, но одну уступку он сделал: он велел перевести заведование делами еврейской общины из дворцового управления в городское. Городской совет тотчас воспользовался своей властью и распорядился о закрытии большей части еврейских торговых складов в городе (1638). Скоро, однако, император понял, что нельзя отдавать евреев на съедение бюргерству и в то же время требовать от них огромных капиталов на ведение войны. Он восстановил свободу торговли евреев в Вене и вновь подчинил их дворцовому управлению. В эти годы участились нападения венских студентов на евреев: буйные школяры били прохожих евреев на улицах города, а иногда врывались в еврейский квартал и били там окна в домах (1638-1641). Дворцовое управление неоднократно обращалось к ректору университета с требованием наказать буянов, но из актов не видно, чтобы учебное начальство охотно исполняло эти требования: юные юдофобы делали по-своему то, что старшие хотели делать в легальной форме. Чтобы манифестировать свое покровительство венским евреям, император вновь подтвердил их права и привилегии особым актом, написанным в торжественном тоне (январь 1645).

Устояла среди военной бури и старая большая община Праги, находившаяся в самом центре военных действий. Стоявшие во главе общины финансисты вроде Бассеви сумели оберечь ее от многих опасностей во время прохождения через город имперских войск. После сражения у Белой Горы, когда имперская армия усмирила восставшую Богемию, вожди ее отнеслись очень внимательно к лояльному еврейскому населению: именем императора они запретили трогать евреев и расставили стражу вокруг гетто для защиты его от разнузданных солдат, которые громили и грабили дома чехов (1620). Здесь тоже охранялась собственно императорская казна, куда евреи доставляли десятки тысяч гульденов военной контрибуции. Совет пражской еврейской общины был органом фиска по сбору этих налогов не только в Праге, но и в провинциальных общинах Богемии. Для уплаты экстренных налогов общинный совет должен был сам занимать деньги на проценты у богатых людей и затем взыскивать израсходованные суммы у всех членов общины по раскладке. При этом происходили споры: люди, считавшие себя неправильно обложенными раскладочной комиссией, жаловались на нее властям, не останавливаясь и перед доносами. Жертвой таких доносов едва не сделался упомянутый раввин Липпман Геллер, вскоре после своего переезда из Вены в Прагу. Люди, желавшие отомстить общинному совету, донесли властям на самого почетного его члена, раввина. К обвинению в податных злоупотреблениях, к которым раввин во всяком случае был непричастен, доносчики прибавили более опасное обвинение: будто Геллер в одном из своих талмудических сочинений писал против христианской религии. Это было доложено Фердинанду II, и он повелел арестовать пражского раввина и доставить его в Вену (1629). Здесь его посадили в тюрьму для государственных преступников. На допросе следственной комиссии, состоявшей из членов дворцовой канцелярии, Геллера спросили, почему он в своем предисловии к изданию Талмуда хвалил эту книгу, осужденную папой римским. На этот глупый вопрос обвиняемый ответил, что Талмуд есть часть еврейской религиозной письменности, которую раввин не может не почитать. На вопрос об антихристианских выражениях в его книге последовал обычный ответ, что в комментированных им цитатах, где говорится о неевреях, подразумеваются не христиане, а древние язычники, жившие в эпоху составления Талмуда. Члены комиссии, по-видимому, убедились в несерьезности обвинения, но решили извлечь из этого случая пользу для императорской казны. Решение Фердинанда гласило: взыскать с Геллера штраф в 12 000 рейнских талеров, «преступные» книги уничтожить, а виновному запретить впредь занимать раввинский пост. После долгого торга между дворцовой канцелярией и представителями венской и пражской общин штраф был сокращен (10 000 талеров в рассрочку), уничтожение книг заменено зачеркиванием предосудительных строк в них, а запрещение раввинства было ограничено только городом Прагой. Разоренный и лишенный должности, Липпман Геллер переселился в Польшу.

В последний год европейской войны, которая кончилась там же, где началась, в Богемии, пражским евреям пришлось принять непосредственное участие в обороне осажденного шведами города. Они работали на укреплениях, тушили пожары от снарядов, охраняли ворота гетто и входы в город. Один еврей исполнил смелое поручение, данное ему начальником армии: он тайно выбрился из осажденной Праги и предупредил императора о необходимости посылки вспомогательного отряда, а посланных солдат этот храбрец провел окольными путями в Прагу. За это Фердинанд III выдал богемским евреям грамоту о расширении их свободы жительства и промыслов, а также об освобождении советов еврейских общин от ответственности за закононарушения отдельных членов общины (1648).

В главной общине Западной Германии, Франкфурте-на-Майне, начало войны совпало со временем реставрации франкфуртского гетто после погрома и временного изгнания (§ 35). Восстановленное гетто жило тогда на основании новой конституции или «положения о жительстве» (Stättigkeit), которое было выработано в 1616 году по соглашению между имперскими комиссарами и городским советом. В этом акте был установлен кондоминиум императора и магистрата в гетто, с оговоркой, что магистрат не вправе своей властью выселить евреев из города. Была установлена предельная норма еврейского населения во Франкфурте: не более 500 семейств и не более 12 браков в год. Регламент 1616 года повторял, чтобы евреи назывались не «бюргерами», «гражданами Франкфурта», а только «подданными» (Schutzangehörige) городского совета». Вне гетто они обязаны носить свой отличительный знак: желтый кружок на верхнем платье. Евреям нельзя держать постоянную прислугу из христиан; они могут только пользоваться услугами «субботних женщин» для зажигания свечей и других работ, запрещенных в субботу. Жителям гетто можно бывать в центральных частях города только по делам, но не шататься без дела и прогуливаться группами. На рынке еврей не должен конкурировать с христианином при покупке продуктов у продавца; он может покупать их не раньше установленного часа, после того как христиане запасутся провизией; к покупаемым овощам или хлебу еврей не должен прикасаться руками. Сохранившиеся, хотя и несколько смягченные, стеснения в торговле давали себя чувствовать в годы войны, когда податной пресс больше всего давил еврейское население. Торговцы гетто жаловались магистрату (1636): «Как же нам, евреям, жить? При нынешних военных обстоятельствах всякая торговля в застое, взыскание наших займов вне города приостановлено, нам приходится добывать все наше пропитание в пределах города. Ведь мы не владеем полями и лугами и лишены права заниматься ремеслами, а денежными и вексельными операциями занимаются лишь немногие из нас. Мы должны еще содержать наших многочисленных бедных, а между тем бремя налогов все растет».

Городскому совету приходилось постоянно лавировать между требованиями мелкого мещанства и еврейства. Слишком притеснять евреев он боялся, так как это могло вызвать вмешательство императора, ждавшего обильной дани от «слуг казны». А оба Фердинанда дорого брали с франкфуртских евреев за свое высокое покровительство во время войны. Чрезвычайные налоги взимались здесь еще в больших размерах, чем в Вене и Праге; сверх того вожди проходивших имперских войск, Тилли, Мансфельд и другие, требовали с евреев огромные суммы (до 100 000 талеров) в виде займов или контрибуций на содержание армии. В 1623 г. Фердинанд II вспомнил, что в Средние века евреи платили германо-римским императорам налог под названием «золотой жертвенный пфенниг», по золотому гульдену с души к празднику Рождества, и потребовал от франкфуртских евреев возобновление этой дани. Но этому требованию воспротивились и еврейская община, и магистрат, который видел умаление своей власти в самой форме декрета: «император, как единственный верховный властелин и опекун (Oberund Schutzherr) евреев». Магистрат ответил императору, что евреи так обременены чрезвычайными налогами, что не в состоянии даже уплачивать городские налоги. После долгих переговоров сошлись на том, что евреи внесут в казну вместо требуемой ежегодной подати единовременную сумму на нужды войны. Фердинанд III донимал франкфуртских евреев требованиями «добровольных займов», угрожая в случае отказа принудительными мерами.

Так жилось евреям во время Тридцатилетней войны. Их эксплуатировали больше, чем всякую другую часть населения, но зато охраняли как источник доходов. Этим объясняется сравнительная редкость специальных антиеврейских эксцессов в те годы, когда насилия и погромы были вообще в порядке дня во всей Германской империи, одичавшей от упражнения целого поколения в человекоубийстве.

§ 38. Венгрия австрийская и турецкая

Особое положение занимала в ту эпоху Венгрия, которая с 1526 года находилась в западной своей части под властью австрийских Габсбургов, а в восточной части — под властью турок. До этой роковой даты венгерские евреи пережили короткий промежуток покоя при двух королях из ягеллонской династии, Владиславе и Людовике, которым досталась корона Богемии (1490-1526). Подобно своему предшественнику Матвею Корвину, последнему венгерскому королю Средневековья, Ягеллоны покровительствовали евреям. Старая хартия вольностей Белы IV (см. том II, § 24) продолжала служить руководством для правителей. При короле Владиславе еврейские общины Венгрии имели своего представителя перед правительством в лице пресбургского финансиста Якова Менделя, официально носившего титул «префекта иудеев» (praefectus judaeorum). В качестве сборщика королевских податей в еврейских общинах он передавал королю их просьбы и жалобы и редко получал отказ. Как привилегированное лицо, Мендель был освобожден вместе с членами своей семьи от ношения особой еврейской шапки, «капуцы». Когда королю Владиславу наследовал его сын Людовик, еврейскому префекту наследовал его сын Яков Мендель II (1516). Оба короля дорожили своими еврейскими подданными и запрещали им переходить на земли магнатов, которые в то время играли роль маленьких королей в своих вотчинах: ведь с уходом каждого еврея уходила частица королевского дохода. Для поправления финансов король Людовик решился даже нарушить церковный канон и назначил еврея Исаака из Кашау «монетарием», заведующим чеканкой государственных монет (эти монеты были известны под названием «исаакиды»).

Главные еврейские общины в то время находились в городах Пресбург (Посониум), Офен-Буда, Тирнау и Эденбург (Сопрон). Как в Богемии, городские магистраты часто добивались и здесь выселения евреев или сокращения их числа. В мирное время это им не удавалось, ибо короли сопротивлялись таким попыткам; но когда над Венгрией стряслась беда турецкого нашествия, юдофобы в некоторых местах достигли своей цели.

В 1526 году воины султана Сулеймана разбили венгерскую армию в сражении при Могаче, где пал и юный король Людовик, и овладели столицею Офеном. Королева-вдова Мария (дочь императора Максимилиана I) и весь двор бежали в страхе из Офена; с ними бежали еврейский префект Мендель и некоторые богатые евреи. Прочие остались в Офене, и, когда туда подошел начальник турецких войск Ибрагим-паша, евреи, как гласила молва, передали ему ключи от покинутой защитниками городской крепости. Вслед за тем в город вступил сам Сулейман и, как рассказывают, приказал увезти более двух тысяч евреев из Офена и соседних городов и расселить их в разных городах Турции. Раздраженные национальным поражением, венгерцы подозревали евреев в сочувствии туркам и стали вымещать на них свою злобу. Из города Эденбурга были изгнаны все евреи, население ограбило их дома и синагоги. Магистрат города Пресбурга также требовал изгнания евреев. Бежавшая туда «храбрая» королева-регентша приказала, чтобы евреи, покинувшие Пресбург во время военных действий, больше туда не возвращались, и чтобы их дома были конфискованы магистратом; оставшимся же евреям было приказано уйти из города, продав свои дома христианам. Многие из этих выселенцев нашли приют в окрестностях Пресбурга, во владениях одного магната.

С тех пор в Венгрии утвердились две власти. В округе Офен-Буда турецкое господство удержалось полтора столетия, до 1686 года, а во всей остальной Венгрии установилась власть Габсбургов, носивших титул императоров в Германии, эрцгерцогов в Австрии и королей в Богемии и Венгрии. В турецкой части Венгрии евреи жили спокойно; по крайней мере в летописях народных бедствий выдающиеся события здесь не отмечены. В христианской же Венгрии евреи «имели историю» — такую же, как в прочих владениях Габсбургов. В 1529 году еврейство было потрясено кровавым ритуальным процессом в Пезинге (Pösing, Bazin). В этом городе, принадлежавшем двум еврейским графам, какие-то темные силы создали ритуальный процесс, обвинив местную еврейскую общину в убийстве христианского мальчика, труп которого был найден в поле. Было арестовано много евреев в Пезинге и в соседних городах Нижней Австрии (Мархег и др.), а инквизиционный аппарат пыток сделал все, что нужно было устроителям процесса. Тридцать евреев, мужчин и женщин, было сожжено на костре в Пезинге в день после праздника Троицы (21 мая 1529); дети казненных моложе десяти лет были окрещены, а все остальные евреи были изгнаны из города. Уполномоченные от еврейских общин обратились к королю Фердинанду I с жалобой на «тиранические действия» местных графов, на незаконные аресты и допросы под пыткой при отсутствии всяких улик и молили о правосудии от имени «бедных, несчастных евреев». Фердинанд заступился за «своих евреев», арестованных в Мархеге, указывая на то, что они вместе со всем еврейством составляют «королевское добро» («königliches Kammergut»), и приказал перевести заключенных в Вену, но злое дело было уже сделано. Позже король примирился с этой системой инсценирования ритуальных процессов с целью изгнания евреев из городов; он только ставил условием, чтобы мещане возмещали ему убыль еврейских доходов путем особых ежегодных взносов. Так он разрешил выселение евреев из главного их центра, Пресбурга, а также из Тирнау, где для этой цели был создан ритуальный процесс (1537-1539), но позже евреи снова появились в этих городах. Там, где евреи еще оставались, они стонали под бременем «покровительственных» налогов. Эти налоги взимались агентами фиска в таких размерах, что их приходилось уплачивать месячными взносами, и с течением времени ежегодные налоги превратились в ежемесячные. Венгерский сейм 1572 года постановил, что евреи должны облагаться податями в двойном размере против христиан податных сословий.

При таких отношениях неудивительно, что евреи часто переселялись из христианской Венгрии в мусульманскую, особенно в Офен, где они не терпели от специальных ограничений и вдобавок имели возможность поддерживать сношения с центром еврейства в Турции в эпоху его расцвета. В Константинополе времен Иосифа Наси и Соломона Ашкенази на образованных евреев, как известно, нередко возлагались дипломатические поручения. Такое поручение дано было султаном Мехмедом нескольким евреям в составе турецкого посольства, отправленного к императору Рудольфу в 1599 году для переговоров во время войны. Венгерский летописец рассказывает, что Рудольф, недовольный тем, что ему придется вести переговоры с людьми из племени его «камеркнехтов», велел посадить еврейских послов в тюрьму; согласно другому рассказу, стоявший во главе турецкого посольства испанский еврей, дон Габриель Бонавентура, был заключен в крепость в Вене, а прочие в оковах были отправлены на принудительные работы. По-видимому, это был обычный арест неприятельских послов в момент, когда война не была еще кончена, но юдофобское настроение могло сыграть известную роль в этом акте политической мести.

Во время этой войны евреям христианской части Венгрии приходилось уплачивать специальный налог на содержание имперской армии, отправленной для отвоевания Офена у турок. Осада Офена австро-венгерской армией причинила много тревог еврейской общине этого города, давно свыкшейся с турецким владычеством. Временный успех христианского оружия в некоторых местах мог внушать самые серьезные опасения. Еврейские жители города Штульвейсенбурга, взятого имперской армией в 1601 году, были частью перебиты, частью проданы в рабство (их впоследствии выкупили евреи Германии, Италии и Турции). Наступившая вскоре Тридцатилетняя война заслонила собой венгерско-турецкую борьбу.

В Вене, Праге и Пресбурге проводилась тогда общеимперская политика перемирия с евреями. Однако властвовавшие в Венгрии иезуиты зорко следили за тем, чтобы права евреев не были расширены. По их инициативе земские чины постановили на сейме 1630 года, чтобы евреи не допускались к откупу или к сбору податей и пошлин, в силу старого церковного канона, который усматривал в такой функции властвование евреев над христианами. Требование клерикалов было повторено на сейме 1646 года, с мотивировкой, что евреи «неправоспособны, вероломны и лишены совести» (jurium regni incapaces, infideles et nulla conscientia praediti). При всей своей набожности императоры едва ли могли в ту пору отказаться от услуг еврейских откупщиков и поставщиков.

§ 39. Внутренняя жизнь в общинах

Однообразно текла внутренняя жизнь еврейских кварталов Германии в описываемую эпоху. Установившиеся в Средние века формы общинной автономии больше консервировались, чем развивались. Не замечалось попыток к расширению этой автономии, к созданию постоянного союза общин и центрального органа самоуправления. «Штадланы», местные или генеральные ходатаи, вроде Иозеля из Росгейма, являлись посредниками между общинами и немецкими правительствами. От времени до времени созывались областные съезды раввинов и общинных старшин для обсуждения внутренних вопросов. Таков был Аугсбургский съезд 1530 года, созванный Иозелем для урегулирования экономических отношений между евреями и христианами. В 1603 году, во время осенней ярмарки во Франкфурте-на-Майне, здесь состоялся съезд представителей общин Рейнской области — Вормса, Майнца, Бингена и других городов. Охраняя автономию суда в общинах, собрание постановило, чтобы евреи не обращались по своим внутренним делам в государственный суд, «дабы еще более не позорилось имя еврейское». Для разбора важнейших дел были учреждены окружные суды в пяти городах: Франкфурте, Вормсе, Фридберге, Фульде и Гюнцбурге. Было решено образовать особый фонд на расходы по ходатайствам перед властями в случаях репрессий против отдельных общин или целых областей. Для этой цели были учреждены в названных окружных городах комитеты, которые должны производить сбор денег на основании имущественной оценки каждого члена общины. Строго запрещалось торговать поддельной и обрезанной монетой, так как эта преступная афера отдельных лиц навлекала нарекания на всех евреев. Съезд отметил еще одно печальное явление: многие одеваются так, что в них нельзя узнать евреев, и появляются на улицах со своими наряженными дамами «как важные господа»; это зло должно быть искоренено в самое короткое время, так как показная роскошь вызывает зависть окружающего населения. Писателям запрещалось отдавать в печать рукописи своих книг без одобрения их тремя раввинами; эта цензура была установлена, по-видимому, также в видах внешней безопасности: чтобы в книгах не попадались фразы, которые могли бы быть истолкованы как оскорбительные для христианства.

Франкфуртский съезд повлек за собой эпизод, бросающий тень на нравы того времени. Один опороченный в своей общине «шохат» (резник), Лейб Крауз, достал копию решений съезда и решил воспользоваться этим документом для вымогательства.

Он потребовал от совета франкфуртской общины, чтобы ему заплатили за молчание: иначе он предъявит документ высшим властям. Члены совета, не видевшие ничего опасного в опубликовании решений, прогнали шантажиста. Тогда он через какихто посредников при дворе императора Рудольфа в Праге подал донос о том, что еврейские делегаты на нелегальном съезде во Франкфурте приняли решения, противные существующему государственному порядку. Рудольф поручил майнцскому курфюрсту немедленно расследовать дело. В 1606 году во Франкфурт прибыла целая следственная комиссия и при помощи городского совета произвела обыск в комнате общинного совета при синагоге. Там был найден протокол съезда с упомянутыми решениями. Стали доискиваться в нем признаков заговора против императора и христианских народов — и нашли. Императорский фискал составил длинный обвинительный акт, в котором доказывалось, что евреи ненавидят христианский суд, а следовательно, и всякое христианское правительство, что они собирают деньги для борьбы против мероприятий правительства и т.п. Евреи послали возражения на этот обвинительный акт, но император не успокоился. Пошли допросы еврейских старшин в разных общинах, пославших своих делегатов на съезд. Неизвестно, чем кончилось бы дело, если бы в это время властям не были представлены письма Лейба Крауза, в которых шантажист предлагал общинам за известную сумму денег взять назад свой донос; тогда только комиссия, приготовившая два тома записок для доказательства еврейского заговора, поняла, что она была введена в заблуждение низким доносом и что еврейские общины действовали совершенно легально, в пределах предоставленной им автономии. Обозленный неудачей своего шантажа, Крауз решил отомстить евреям другим способом. Рассказывают, что перед своей смертью в Бонне он заявил представителям еврейской общины о своем глубоком раскаянии и просил их при погребении бросать камни в его гроб, как символ наказания для покаявшегося грешника. Его желание было исполнено. А скоро узнали, что этот негодяй незадолго перед тем донес властям, что евреи решили издеваться над его трупом при погребении, ибо они мстят отлученным даже после смерти. Доносчик осуществил свою загробную месть: участники похорон были арестованы и купили себе свободу уплатой высоких штрафов.

Язва доносительства всегда вырастала в среде, угнетенной извне и лишенной демократического управления внутри. Так было и во франкфуртском гетто. Первая четверть XVII века породила здесь новое явление: страстную борьбу партий в общинах, восстание плебеев против патрициев. Еврейское общинное самоуправление, как и христианское городское управление, было основано на олигархическом принципе. Во Франкфурте-на-Майне делами еврейской общины заведовал «совет десяти», члены которого («die Zehner») избирались пожизненно из лиц, обладающих имущественным цензом от 1000 до 3000 гульденов. Двое из них исполняли поочередно каждые два месяца обязанности председателей совета и в звании «Baumeister» являлись официальными представителями общины перед магистратом II имперскими властями. Так как консервативный совет плохо управлял и относился равнодушно к нуждам народной массы, то в общине поднялось оппозиционное движение, приведшее в начале XVII века к тому, что к совету были присоединены еще десять членов для оживления его деятельности; но старый совет, чувствуя в новых избранниках оппозицию, всячески ограничивал их участие в управлении, редко приглашая их в свои заседания и продолжал властвовать самодержавно. После разгрома гетто шайками Фетмильха и реставрации его в 1616 году, в восстановленной общине возобновилась борьба партий, напоминавшая борьбу мещанских цехов с патрициями в общегородском управлении. В 1618 г. оппозиции удалось провести реформу: при главном совете десяти образуется коллегия из семи почетных членов общины («die Siebener»), избираемых каждые два года; члены этой коллегии равноправны с членами совета, замещают их в должности председателей или «Baumeister» и исполняют функции синагогальных старост. Но и эта реформа не успокоила оппозицию, так как оставалось главное зло: несменяемость пожизненных членов совета десяти. После долгой борьбы партий, в которую были втянуты франкфуртский магистрат и сам император Фердинанд II (1622-1623), был наконец выработан следующий статут о выборах: общинный совет состоит из 12 членов, переизбираемых в половине своего состава каждые три года; выборщиками являются лица, платящие налог не менее чем с состояния в тысячу гульденов или имеющие какой-нибудь ученый титул. Таким образом, ценз остался и преграждал доступ в управление представителям бедного класса. Рядом с советом старшин стояла коллегия раввинов и «даяним», заведовавшая духовными и судебными делами общины в тесном контакте с советом (наложение «херема» на ослушников составляла регалию раввинов, но при этом требовалось и согласие старшин). Франкфурт всегда славился своими раввинами. В начале XVII века там был главным раввином Иешая Горовиц, автор раввинско-каббалистического компендиума «Seloh» (см. ниже, § 40), приглашенный из Польши. Он получал годовое жалованье в 400 гульденов в виде платы за отвлечение от другого заработка (sechar batala), ибо, по обычаю, за духовные функции нельзя было получать вознаграждение. Горовиц состоял в своей должности около восьми лет (1606-1614) и был сорван с места погромом Фетмильха. Позже (1632-1643) тот же пост занимал его сын Саббатай-Шефтель Горовиц, продолжатель его литературной работы.

В большой общине Праги внутренней борьбе плебеев с патрициями мешала необходимость внешней обороны: общине приходилось отстаивать независимость своего самоуправления от двойного контроля магистрата и Богемской камеры. Так как для обеих властей совет общины имел значение как орган фиска — по сбору налогов с евреев, то каждая из них старалась присвоить себе контроль над ним в виде права назначения или утверждения выборных членов совета или старшин (Judenälteste). В 1538 г. Богемская камера просила короля Фердинанда I передать ей право назначения старшин, которое пражский магистрат незаконно присвоил себе. Король издал такой декрет, но магистрат не хотел ему подчиниться, указывая на то, что он не сможет защитить евреев от нападений толпы, если еврейский общинный совет не будет непосредственно подчинен городскому совету. Жалуясь на это, камера заявила королю, что в действительности «защита» магистрата заключается в том, что он налагает на евреев разные сборы и штрафы, от чего они так обеднели, что не в состоянии уплачивать государственные налоги. Вскоре после этого начались описанные выше приготовления к выселению евреев из Богемии, и вопрос о юрисдикции над пражской общиной заглох на долгое время. Когда положение евреев в стране упрочилось, право назначения еврейских старшин в Праге фактически перешло к Богемской камере, а Максимилиан II в 1571 г. прямо объявил, что оставляет за собой лично это право, и поручил камере уведомлять его каждый раз о результате выборов. С тех пор списки новоизбранных старшин посылались на утверждение в Вену. Бывали случаи, когда император на основании отзывов Богемской камеры не утверждал некоторых лиц в списке и указывал на необходимость избрания других кандидатов. Камера доставляла императору сведения также о вновь избранных раввинах и судьях. Иногда император сам назначал сроки переизбрания старшин, особенно когда камера сообщала ему о неурядицах и раздорах в общине. Избирались в общинный совет и представлялись на утверждение императору следующие группы членов: пять главных или советских старшин (Ratsälteste), пять общинных старшин (Gemeindeälteste), трое раввинов и трое судей. В 1578 г. возгорелась борьба между двумя партиями в общине: советской и раввинской. Шестеро раввинов избрали новый состав совета и добились его утверждения императором Рудольфом. Советские старшины протестовали против этого нарушения обычного порядка выборов, между тем как «общинные старшины» поддерживали раввинскую партию. От обеих сторон шли просьбы и жалобы к императору, в дело вмешалась Богемская камера, и в результате был восстановлен старый порядок общих выборов по особому декрету императора (1579).

Пражский общинный совет был официально, как уже указано, органом всего богемского еврейства. Он отвечал за распределение королевских податей между всеми общинами. Издавна установился обычай, что из общей суммы податей половину уплачивали евреи Праги и других королевских городов, а другую половину — евреи, жившие на землях «господ и рыцарей». Раскладка податей между отдельными общинами производилась в Праге, что часто давало повод к столкновениям между столицей и провинцией. Мелкие общины возмущались тем, что на их долю ставили в Праге слишком много. Приходилось улаживать споры посредством третейского суда из авторитетных раввинов.

Однако, при всех недостатках тогдашнего порядка самоуправления, организованные главные общины были единственными крепостями, где германское еврейство могло защищаться против напора враждебных сил. Централизация приносила мелким общинам пользу тем, что в главную общину направлялись все жалобы на злоупотребления местных правительственных или муниципальных властей, а центральный общинный совет отстаивал интересы жалобщиков перед императором. В Богемии гегемония Праги до некоторой степени заменяла авторитет областных съездов, которые в ту эпоху созывались нерегулярно в Западной Германии и только в соседней Польше развились в постоянные сеймы, регулировавшие все стороны жизни еврейских общин.

§ 40. Раввинская и народная литература

Распространение книгопечатания привело к тому, что книга стала достоянием не только высших кругов, но и народных масс. Это внесло некоторое разнообразие и в литературу германского еврейства, которая раньше творилась только учеными талмудистами. С XVI века рядом с академической раввинской книгой становится популярная книга для простого народа, главным образом для женщин, которые умели свободно читать и писать только на своем обиходном языке: еврейско-немецком диалекте. Так появился рядом с древним национальным языком новый литературный язык, а с ним — некоторое новое содержание, конечно в узких пределах тогдашнего религиозного мышления.

В самой раввинской литературе яснее обозначилось в ту эпоху исконное соперничество двух элементов: ученого и популярного, Галахи и Агады. С одной стороны, талмудическая схоластика, «пилпулистика», была доведена до крайностей. В германских иешивах развился особый метод казуистических словопрений, имевший целью «изощрение ума учащихся». Он назывался «хилук» (логический разбор) и состоял в том, что желавший отличиться талмудист нагромождал разные цитаты из Талмуда и его комментаторов, отыскивал в них противоречия и затем путем разных софизмов улаживал эти противоречия, то есть распутывал им же запутанный клубок. Это был вид умственного спорта, где люди не искали истины, а наоборот, всякими хитростями запутывали ее для того лишь, чтобы показать свое остроумие и разностороннюю эрудицию, свою начитанность в огромной раввинской письменности («bekiut», specimen eruditionis). Распространение этих школьных состязаний связано с именем рабби Якова Поляка (ум. ок. 1530 г.), который учился в Нюрнберге, а затем насаждал талмудическое образование в иешивах Богемии и Польши. Из иешив новые приемы пилпула проникли в раввинскую литературу: в новеллы («Хиддушим») к талмудическим комментариям и в переписку раввинов (Респонсы, «Тешубот») по разным юридическим казусам. Из германских эрудитов этого толка прославился раввин Меир Шиф из Фульды (литературное имя — «Матарам Шиф», ок. 1600-1644), комментарий которого к Талмуду долгое время изучался в школах и считался самым трудным для учеников, не искушенных в рафинированной казуистике. Более умеренным в этом направлении был известный нам по своим злоключениям в Праге во время Тридцатилетней войны Иомтов-Липпман Геллер (1579-1654), автор общеизвестного комментария к Мишне под названием «Тосафот Иомтов». Практический общественный деятель, Геллер комментировал Мишну как источник действующего права и не мог допустить тут игры в диалектику. Однако и он в своих глоссах к компендиуму Роша («Maadane melech») — той самой книге, в которой ему инкриминировались оскорбительные для христианства выражения, — не мог удержаться от казуистического метода и одну часть этой книги даже озаглавил «Pilpula charifta» («Острый перец» — намек на происхождение термина «пилпул», от слова, обозначавшего «перец» или «острые пряности»). Геллер занимал раввинский пост во многих крупных общинах: в моравском Никольсбурге, в Вене и Праге, затем в украинских городах Немирове и Владимире-Волынском и, наконец, в польском Кракове. Ему довелось пережить украинскую резню 1648 года, которую он увековечил в синагогальной элегии.

Ближе к духовным потребностям народа подходили агадисты нового времени, раввины-проповедники, писавшие нравоучительные книги («Sifre mussar»). Самым плодовитым в этой области был главный пражский раввин Лейва бен-Бецалель («Магарал ми’Праг», «Der hohe Rabbi Löw», около 1520-1609 гг.). Это был богослов-моралист, обладавший ясным умом и порядочными общими знаниями (он был сведущ в математике и физике). Как другие раввины комментировали талмудическую Галаху, он объяснял Агаду и Мидраш. Он расширил в этом направлении библейский комментарий Раши в своем суперкомментарии «Gur Arje» (1578). Его сборники проповедей и этические трактаты («Нетивот Олам», «Нецах Израель» и другие) пользовались большой популярностью. Толкуя древнюю Агаду как моралист, рабби Лейва не допускал свободного ее толкования и осуждал критический метод итальянца Азарии де Росси. Но, с другой стороны, он также резко порицал тот метод «пилпула», который в форме «хилуким» развращал умы. Он жаловался на «кривые пути» тогдашнего обучения: вместо основательного изучения Библии и затем Мишны дети первого школьного возраста искусственно втягиваются в талмудическую казуистику и превращают учение в спорт, который «вместо изощрения ума до крайности затемняет его». Близкий к народу рабби Лейва сделался героем народной легенды. Рассказывали, что он сделал из глины человека-автомата, «Голем», вложил ему в рот «камею» (талисман) с надписанным полным именем Бога («шем гамфораш») и тем дал автомату возможность двигаться и исполнять разные поручения; как только раввин вынимал «камею» изо рта Голема, последний превращался в безжизненную глиняную фигуру. Еще рассказывали о таинственных беседах рабби Лейвы с жившим в Праге императором Рудольфом и полагали, что беседы касались вопросов астрологии и алхимии, которыми интересовался император; но скорее можно допустить, что на таких аудиенциях речь шла о делах пражской еврейской общины, которыми раввин занимался вместе с близким ко двору филантропом Мордехаем Майзелем. По каким-то причинам рабби Лейва в 1592 году покинул Прагу и занял пост главного раввина Великой Польши в своем родном городе Познани. Но через несколько лет он вернулся в Прагу, где умер в глубокой старости.

Помощником рабби Лейвы и преемником его на посту пражского раввина был другой польский уроженец, Соломон Эфраим из Ленчицы (ум. в 1619 г.). Это был проповедник-обличитель, правдивый человек, возмущавшийся неправдой и злом действительной жизни. Живя в молодые годы в галицийском городе Ярославе, он написал свою первую нравоучительную книгу «Город богатырей» («Ir gibborim») в обстановке, которую он впоследствии рисовал так: «У меня тогда не было ни хлеба, ни одежды; даже книг при мне не было, так что мне приходилось приводить в моем сочинении разные цитаты на память, без указания их места». Странствующий проповедник резко обличал нравственные пороки своего поколения в речах, произнесенных во время большой ярмарки в Люблине, куда съезжались не только купцы, но и раввины и кагальные старшины, делегаты заседавшего в этом городе еврейского сейма — «Ваада Областей». Своими выступлениями против сильных и власть имущих людей Соломон Эфраим, по-видимому, нажил себе в Польше многих врагов. Он переселился в Богемию и занял в 1604 г. пост ректора талмудической иешивы в Праге. Здесь он продолжал говорить и писать с той же откровенностью, доказывая несоответствие между житейскими нравами и этическими заповедями иудаизма. В своих книгах «Olelot Efraim» и «Amude schesch» (Прага, 1618-1619) он, по его собственным словам, «предъявляет обвинение против всех злых на земле, погруженных в летаргию нашего времени». В этом обвинительном акте фигурируют ложная ученость, извращающий ум метод «пилпула», хвастовство книжной эрудицией, корыстолюбие и взаимные интриги раввинов, беспечность богачей, «наполняющих свои мешки серебром», самовластие вождей общин, размножение доносчиков. Но автор не указывает практических способов избавления от этих пороков, а говорит только об одном пути: об усовершенствовании религиозно-нравственной личности и о преодолении злого начала («jezer ha’ra») в душе. Общая аскетическая тенденция этой эпохи часто выступает в проповеди морализирующего раввина.

Наиболее ярким выразителем аскетического настроения был главный раввин Франкфурта-на-Майне, Иешая Горовиц, занимавший после франкфуртского погрома 1614 года пост раввина в Праге. Горовиц был глубоко проникнут идеями палестинской практической каббалы, которые особенно гармонировали с erö настроением после пережитых им тревог. Смута Тридцатилетней войны побудила его переселиться в 1621 г. в Палестину. Он поселился в Иерусалиме, но горе «голуса» последовало за ним и в страну предков, где произвол турецких сатрапов проявлялся в наихудших своих формах. В 1625 году жадный иерусалимский паша велел схватить представителей еврейской общины, в том числе и раввина Горовица, и держать их в тюрьме до тех пор, пока община не внесет за них большого выкупа (см. выше, § 5). Горовицу пришлось оставить святой город и поселиться в Сафеде и Тивериаде, где он вскоре умер (1629). В этих гнездах практической каббалы закончил он начатое еще в Европе обширное сочинение «Шне лухот га’брит» («Две скрижали завета»), известное под сокращенным именем «Шело» и давшее своему автору в потомстве эпитет «Святой Шело». Это целая энциклопедия, где перемешаны каббала, законоведение, мораль, правила покаяния и приготовления к загробной жизни. Основная тенденция автора — дать всем заповедям, законам и обрядам иудаизма морально-мистическое объяснение. Книга поражает обилием мыслей, при полном хаосе изложения. Над всем этим хаосом витает дух мистики Ари и Виталя, дух ужаса и мрака, превращающий мир в юдоль плача и в гнездо злых духов, а религию — в подвиг искупления грехов. Изданная в 1653 г. в Амстердаме книга «Шело» имела большой успех особенно среди немецких евреев, запуганных обитателей гетто, которым не страшны были фантастические злые духи после того, как они привыкли трепетать перед реальными злыми духами на земле. В Европе дело рабби Иешаи продолжал его сын и преемник на раввинском посту Шефтель Горовиц (был раввином во Франкфурте в 1632-1642 гг., а затем в Познани и Вене, умер в 1660 г.). К книге своего отца он прибавил дополнительный трактат («Wawe ha’amudim»), написанный в том же духе, вскоре после страшной катастрофы 1648 года в Польше.

Единственным представителем светского знания в этом царстве раввинизма и каббалы был Давид Ганс (1541-1613), уроженец Вестфалии, получивший талмудическое образование в иешивах Франкфурта и Кракова и проведший большую часть своей жизни в Праге. Наряду с Талмудом Ганс ревностно изучал математику, астрономию, географию и историю. Он был лично знаком со знаменитыми астрономами Кеплером и Тихо Браге, жившими в Праге под покровительством Рудольфа II, и работал в пражской обсерватории. Плодом его научных занятий был ряд трактатов по астрономии и математической географии, из которых при жизни автора вышел один («Маген Давид»; вся серия появилась позже под именем «Нехмад ве’наим»). Популярность в еврейской массе Давид Ганс приобрел своей исторической хроникой «Цемах Давид» (Прага, 1592). В первой части этой книги изложены, в форме коротких хронологических заметок, главные события и характеристики деятелей еврейской истории от древности до 1592 года, а во второй части — перечень событий всемирной истории, местами в связи с еврейской. Имеют историческую ценность только сведения, сообщаемые автором о событиях своей эпохи и своего круга; во всем же остальном его труд представляет собою сухую компиляцию из напечатанных еврейских и христианских летописей. Зная воззрения консервативных раввинов, Ганс в предисловии ко второй части «Цемах Давид» оправдывает свою книгу в таких выражениях: «Предвижу, что многие будут меня громко бранить и осуждать за то, что я привожу здесь записи из нееврейских книг о войнах и других событиях. Они это считают «будничными речами» и запрещают чтение таких книг в субботние дни. Не стану много оправдываться, но пусть служат мне щитом те великие во Израиле религиозные философы, которые заимствовали из сочинений Аристотеля и других мыслителей верные мысли, принимая ядро и отбрасывая скорлупу». Далее автор ссылается на примеры своих предшественников Авраама Закуто и Иосифа Гакогена, которые тоже описывали события общей истории в связи с еврейской; он указывает на необходимость дать занимательное чтение в часы досуга средним людям, трудящимся целую неделю и желающим знать, что делалось на свете в былые времена; наконец он высказывает убеждение, что от знакомства с историей народов укрепляется религиозное чувство, ибо читатель видит, как среди крушения государств и наций еврейский народ с помощью Божией уцелел. Автор отмечает равнодушие евреев к знанию истории: «Мы живем среди других народов, а когда те нас спрашивают о былых временах, мы молчим, ибо не знаем, что отвечать, как будто мы только вчера родились». Отсюда еще одно оправдание для его хроники: она должна служить руководством для тех, кому приходится в беседах с христианами отвечать на задаваемые исторические вопросы.

Крупным явлением той эпохи было, как уже сказано, появление печатных книг на народном еврейско-немецком языке: Teutsch или Jüdisch-deutsch, а позже просто Jiddisch. В эпоху распространения книгопечатания выяснилась необходимость приобщить к читающей публике ту народную массу, которая недостаточно знала древний национальный язык письменности и синагоги и могла свободно читать книги только на понятном ей языке семьи, школы и еврейской улицы. Еще до изобретения книгопечатания, не позже XIII века, распространялись в рукописи еврейско-немецкие переводы различных книг Библии, преимущественно тех, которые входили в состав богослужения: Пятикнижие, «Гафтарот» из Пророков и Псалмы. В этих переводах употреблялся старонемецкий язык, гебраизированный по словесному материалу и письму (еврейские буквы). Впервые библейские книги появились в печати на этом языке в 1544 году, через десять лет после появления немецкой Библии Лютера. Одновременно в Констанце и в Аугсбурге были напечатаны еврейско-немецкие переводы Пятикнижия, пяти «Мегиллот» (Рут, Песнь песней, Плач, Эстер и Когелет) и пророческих «Гафтарот». Оба перевода были сделаны, по-видимому, на основании старых средневековых списков. Издателями обеих книг были евреи, перешедшие в христианство, но это не отразилось на качестве перевода. Предисловие к констанцскому изданию составлено редактором и издателем Михаилом Адамом в таком тоне, как будто это писал правоверный раввин[30]. Здесь выставлен национальный мотив издания и определенно говорится об участии «ученых евреев и раввинов» в переложении книги: «Мы видим, как со дня на день уменьшается знание в народе. За наши великие грехи приходят в упадок наши общины, разрушенные многократными выселениями, вследствие чего многие семейства вынуждены жить в деревнях. Но здесь не каждый в состоянии содержать учителя («меламед») для обучения своих детей, и поэтому растет поколение невежд («ам’гаарацим). Это побудило нас напечатать Пятикнижие по-немецки в том виде, как некоторые ученые евреи и раввины переложили его со священного языка на немецкий (in laschon Aschkenaz verdeutscht). Из многих имевшихся у нас переложений мы выбрали то, где текст переведен по-немецки слово в слово со священного языка, дабы отцы и простые меламеды могли легко объяснять детям как Пятикнижие, так и другие книги».

В том же 1544 году был напечатан в Аугсбурге другой перевод Торы, сделанный по старой рукописи и снабженный предисловием ученого выкреста Павла Эмилия, профессора еврейского языка в Ингольштадте. Впоследствии аугсбургское издание было перепечатано в Кремоне и Базеле (1560 и 1583 гг.), с поправками и приложением перевода комментария Раши, а затем в Праге и других местах издавались компиляции из обоих переводов, констанцского и аугсбургского. Это обилие изданий свидетельствовало о большой потребности в Библии на живом народном языке. В то же время издавались переводы исторических и пророческих книг Библии. Исторические книги переводились вольно, в прозе или стихах. Первый перевод книг «Самуила» и «Царей» был напечатан в Аугсбурге почти одновременно с упомянутым переводом Торы (1543-1544), а затем появилась книга «Судей» (Мантуя, 1564). С тех пор типографии Праги, Венеции и Кракова выпускали новые переводы и перепечатки прежних. На заглавном листе одного перевода значится: «Dos Melachim-Buch wohl verteutscht, in teutscher Sprache gar hüpsch un bescheidlich... für Weiber in für Mädlech». Стихотворные переложения часто представляли собой парафразы или вольные пересказы. В «Samuel-Buch» (Краков, 1593) встреча Саула с девушками, шедшими к колодцу близ Рамы, где он искал Самуила, изображена в следующей романической форме:

Sie gingen holen Wasser gen Rama in die Stadt, Der edel Held Saul die jungen Frauen bat, Dass sie ihm sollten sagen die rechte Mähr, Ob Samuel der Nabi in der Stadt wär.

Da sahen sie ihn gern, den Helden hochgemut: Er war rot und weiss az Milch un az Blut...

Этот стихотворный перевод читался нараспев, и к нему была придумана особая мелодия (Nigun fun Samuel-Buch).

Большое внимание уделялось переводчиками книге «Псалмов», употреблявшейся при богослужении. Первый печатный перевод, сделанный лучшим гебраистом того времени Илией Левита или Бахуром, появился в Венеции в 1545 году. Спустя сорок лет появилось в Кракове рифмованное переложение, сделанное Моисеем Стенделем в Германии; издательница книги Рейзель Фишелс нашла рукопись его в Ганновере и напечатала «для мужей, жен и набожных девиц» («Es soll sein lieblich zu leienen Manen un Frauen un die frumme Mädlech») — причем указала, что стихи поются по мелодии «Samuel-Buch». В XVI и начале XVII века были переведены и напечатаны на народном языке все библейские и некоторые апокрифические книги, распространявшиеся среди ашкеназов Германии, Польши и других стран в многочисленных изданиях. Цельные издания народной Библии печатались уже в позднейшее время, со второй половины XVII века.

После ознакомления «женщин и набожных девиц» с книгами Библии стало уже возможным дать им агадический и мидрашистский комментарий к этим книгам. От переводов перешли к компиляциям. Яков бен-Исаак из Янова (или из Праги) составил пестрый букет из легенд и нравоучительных толкований Талмуда, Мидраша и средневековых моралистов и вплел его в изложение Пятикнижия на народном языке. Получилась «Женская Тора» под названием «Цеена у’реена»[31], которая соединяла в себе религиозно-историческую поэзию Библии и Талмуда с лучшими элементами их этического учения. Изложенная увлекательно, в форме задушевной беседы, «Цеена у’реена» сделалась любимой книгой еврейской женщины, которая в ней черпала свои представления о религии, нравственности, истории. Многие поколения матерей, вплоть до нашего времени, читали эту книгу по субботам после обеда и находили здесь ту духовную пищу, которую не могло бы давать официальное чтение древнего подлинника Торы при богослужении в синагоге. Много слез умиления проливалось над листами женской Библии и много заветных дум, ею порожденных, сообщалось маленьким детям, образуя основу их будущего миросозерцания. Ранее отчужденная от религиозного мышления, обреченная только на слепое исполнение обрядов, еврейская женщина все более проникалась той внутренней религиозностью, которой часто недоставало и мужчинам в эпоху господства раввинизма. Молитва стала более согревать женскую душу с тех пор, как молитвенники стали переводиться с древнего языка на живой язык народа. В предисловии к первому переводу молитвенника («Сиддур» в издании 1544 г.) автор говорит, что бесполезно молиться на непонятном древнем языке, хотя и священном, ибо тут не может быть «каваны», религиозного проникновения, пафоса веры и общения с Богом. Впоследствии стали печататься полные «сиддуры» в подлиннике с параллельным еврейско-немецким переводом (Мантуя, 1562, Краков, 1594, Венеция, 1599 и др.), что значительно облегчало понимание молитв и неученым мужчинам. Позже развилась и самостоятельная литература женских молитв — «Техинот» (мольбы, просьбы), которые особенно размножились в XVIII веке.

Для женщин издавались также краткие своды религиозных законов и обрядов, особенно важных для них, под названием «Mizwot ha’naschim» (Венеция, 1552), «Frauenbüchlein» (Краков, 1597) и «Das Weiberbuch» (Прага, 1672). В этих книгах часто встречаются трогательные нравственные увещания: «Дочь моя, помни с любовью о Боге всемогущем, который дал тебе жизнь и дает пропитание тебе и твоим детям. Если бедный человек придет в твой дом, прими его с лаской, и всякому человеку оказывай почет. «Tue den armen Leuten nit vergessen, so werst du dein Brot mit Lieb un Freuden essen». Назидательные книги «мусcap» издавались на народном языке в переделке или переводе с еврейских оригиналов. Известная книга «Sittenbuch» (1542) была напечатана даже раньше еврейского оригинала («Orchot zadikim» или «Sefer ha’midot», 1580). В книге «Brandspiegel» Моисея Генихса из Праги (1602) поучения обращены прямо к женщинам: жены ученых, прокармливающие своими заработками всю семью, не должны относиться пренебрежительно к своим мужьям, неспособным к житейским делам; если же муж трудится для семьи и падает духом под непосильным бременем, то жена должна его утешать и ободрять и т.п. Такие нравоучительные книжки сочинялись иногда и женщинами. Ревекка Тиктинер из Праги изумляла современников тем, что в своей книжке («Meneket Rebecca», Прага, 1600) приводила цитаты из подлинника Библии и Талмуда; ее поучения также обращены преимущественно к женщинам, которых она, между прочим, предостерегает от суеверия.

Для народа переводились или «онемечивались» («verteutscht») и исторические книги («Иосиппон», «Шевет-Иегуда»), а некоторые авторы описывали событие своего времени прямо на обиходном языке. Переживший франкфуртский погром 1614 года, Элханан Гелен описал его подробно в рифмованной прозе на обоих языках («Megillat Winz», «Winz-Hans-Lied», Франкфурт, 1616). В это же время была напечатана первая апология на немецко-еврейском языке, написанная Залманом Офенгаузеном, с целью дать возможность «простым евреям и еврейкам защищаться против христиан и возражать им». Эта книга («Jüdischer Theriak», Ганау, 1615) была направлена против памфлета «мешумеда» Самуила Бренца («Der jüdische Schlangenbalg»), повторившего юдофобские выдумки Пфеферкорна и его последователей. Не последнее место занимали в новой народной литературе распространенные народные сказки о Бове Королевиче («Bowo-Buch», Венеция, 1540) и т.п. Любимейшим чтением с начала XVII века был сборник сказок («Maasse-Buch», Базель, 1602), где собраны наиболее привлекательные легенды из Талмуда и Мидраша, рассказы о святых мужах Средневековья: Раши, Симоне из Майнца и его сыне «папе Элханане», мученике р. Амноне, и другие «чудные сказания». Таким образом, народная литература имела все жанры в узких пределах тогдашнего творчества, кроме раввинской науки — достояния «избранных умов».

ГЛАВА II. АВТОНОМНЫЙ ЦЕНТР В ПОЛЬШЕ В ЭПОХУ РАСЦВЕТА