Управление Галлии в I и II в. по Р. X.
Глава I.Центральное и областное Управление
I. Принципат. — II. Провинциальные округа. — III. Организация германской границы. — IV. Провинциальные наместники, юстиция. — V. Налоги. — VI. Военная служба и галло-германская армия.
I. Принципат[54]
Завоевание Галлии совпадает с революцией, которая привела к установлению в римском мире императорской власти, так называемого принципата. В течение многих веков власть эта правила Галлией и наложила неизгладимую печать на нравы и законы страны.
Основным принципом публичного права в Риме было народное самодержавие, воплощенное в комициях и сенате. Когда Империя раздавила комиции, сенат остался единственным источником законной власти. На императоров смотрели, как на делегатов сената, а через его посредство — народа, которого он считался уполномоченным. Идея наследственности принципиально не вытекала из идеи императорской власти, хотя фактически при одобрении сената император мог обеспечить передачу власти сыну. До самого конца Империи, когда на деле сильно уже привилась практика наследственной передачи монархической власти, в теории она по-прежнему, даже в законодательстве Юстиниана, считалась происходящей от народа. Если монархия не была наследственной, это не мешало власти императоров быть абсолютной. Суверенитет, хотя и делегированный, был полным и безграничным. В руках одного он был тем же, чем был в руках народа или уполномоченных его магистратов.
Республиканская конституция выражалась в разделении верховной власти народа между многими магистратурами, коллегиально организованными. Коллеги ограничивали власть друг друга, и отдельные магистратуры как бы вступали в конфликт одна с другой. Сенат умел использовать этот конфликт в интересах своего авторитета. Когда рассеянные компетенции сосредоточивались в одной руке, получился своеобразный деспотизм, который и называется Империей. Императорская магистратура не является суммой всех республиканских магистратур, как утверждают иногда. Сущность власти императора основана на трех полномочиях: 1) он был Pontifex Maximus (верховным понтификом), т. е. главой национальной религии; 2) ему предоставлялась tribunicia potestas (власть трибуна) с ее личной неприкосновенностью, правом законодательной инициативы и вето; 3) он обладал imperium proconsulare (проконсульскими полномочиями) со всей полнотой военной и судебной власти. Вдобавок ко всему он — Август, что приближает его к богам. Надо заметить, что сенат не ограничивался дарованием титулов, но перечислял в особом акте все функции передаваемой власти, в совокупности которых заключалось верховное руководство всеми отраслями управления.
В новом строе крылась двойственность. Власть императора порождена была революцией против сената, и сенат, хотя формально оставался носителем суверенитета, — уже не мог быть им на деле. Армии, создавшие Империю, были опорой императоров, они же их низвергали. Сенат только присутствовал при катастрофах и санкционировал их результаты. Но и он волновался от сознания наставшего бессилия, и воспоминания о былой славе пробуждали в нем стремление возвратить старину. Стоя между замыслами курии и мятежами войска, Империя долго не могла приобрести устойчивости и выработать твердую систему передачи власти.
Сенат не только утверждал и низлагал императоров, он сохранял свою долю в управлении. Империя не решалась рвать с прошлым. Этим объясняется изобретение того своеобразного режима «диархии», от которого сама Империя терпела затруднения в течение трех веков.
При Октавиане, как известно, провинции были разделены на: 1) сенатские — это те, которые были замирены, и 2) императорские, которым угрожала война. В последних стояли армии, и «цезарь» правил ими на правах проконсула. Впрочем, этот титул начинает все реже употребляться применительно к новому владыке. Сущность его власти чаще выражается именно титулом imperator. Подобно проконсулу, император имеет своих легатов, но проконсульские легаты жили при своих начальниках в той же провинции legati pro praetore provinciae (легаты пропреторы провинции); император же рассылал своих легатов из Рима для управления провинциями от его имени — legati Augusti pro praetore provinciae (легаты Августа пропреторы провинции). Их избирали, смотря по важности провинции, из бывших консулов или преторов. Деление провинций на консульские и преторские применялось и к сенатским, но правители сенатских провинций именовались по-старому проконсулами. В их провинциях не стояло войска, и они не имели военной власти, которой обладали легаты императора.
Это двойное управление требовало двоякой финансовой организации. Император обладал своей казной — fiscus (фиск), сенат — своей, называвшейся по-старому aerarium (эрарий). Сообразно этому, доходы сената собирались квестором, подчиненным проконсула, императорские — прокуратором, состоявшим в распоряжении легата. Эта двойственность, впрочем, становилась чистой фикцией: проконсулы должны были назначаться по жребию, но кандидатов к жеребьевке намечал император; в экстренных же случаях он просто назначал своих людей. Сенат не имел силы бороться с этим II, в конце концов, передал императору полномочия, которые делали его начальником проконсулов. Так император стал господином сенатских провинций, как и своих собственных.
Одним из важных орудий совершавшейся эволюции, в которой постепенно исчезала действительная сила сената, было всадничество — ordo equester.
Император брал высших своих должностных лиц из сената. Было бы неосторожно отнять у сенаторов эту последнюю прерогативу. Но сенат слишком много потерял, чтобы не вызывать подозрений. В этом смысле всадническое сословие внушало меньше опасений, как менее связанное с республиканскими традициями. Тут император мог рассчитывать на верных слуг и помощников. Сперва он будет брать из его состава своих финансовых прокураторов, этим прокураторам он потом доверит управление некоторыми провинциями. Из тех же рядов он будет назначать начальника своей гвардии, префекта претория, которому даст судебные функции и сделает вторым лицом в Империи. Этими людьми он наполнит свои канцелярии. Их положение по виду не блестяще, но они являются носителями воли императора, и перед ними должны склоняться самые знатные. Мало-помалу из всадничества вырастает новая имперская аристократия. Так сокращалась сфера деятельности сената. Она свелась к нулю, когда доходы эрария все направлены были в фиск. Вместе с тем исчезла разница сенатских и императорских провинций: ее нет уже и следа в системе Диоклетиана.
Прерогативы сената связаны были с тем, что называли «свободами» Италии. Италия не была провинцией, она была расширенным Городом, ареной старых республиканских прав. Не повинуясь ни проконсулу, ни легату, она зависела от сената и его магистратов. Она не платила земельного налога, и так как в ней все были римскими гражданами, а вне ее в то время их почти еще не было, то жители ее обладали привилегией пополнять легионы и те учреждения, где служба была наиболее почетна и выгодна.
Ассимиляция Италии с провинциями могла совершиться только в ущерб сенату, потому-то и сенат, и Италия борются против нее. Но движение это совершалось с роковой силой, и его завершение в начале IV века было последним ударом сенату.
II. Провинциальные округа[55]
Организация Галлии была делом Августа. Он разделил ее на несколько провинциальных округов. Сперва она составляла одну провинцию — Трансальпийскую Галлию, куда входили: 1) земли, завоеванные Цезарем, 2) прежняя Провинция, определившаяся в 121 году до P. X., которую с 27 года до P. X. будут обозначать именем Нарбоннской. Как до этого времени различали в административном языке эти две части — мы не знаем. Выражение Galliacomata («волосатая Галлия»), применявшееся к Аквитании, Кельтике и Белгике за развевавшиеся волосы их жителей, не имело официального значения. Вероятно, будущая Нарбоннская Галлия называлась просто Gallia или Gallia Transalpina (Трансальпийская Галлия), тогда как к приобретениям Цезаря применялось имя Tres Galliae (Три Галлии), которое удержится и во времена Империи.
Цезарь остался истинным господином Галлии до самой смерти. Он удержал единство страны, управлял ею через заместителя с титулом проконсула. Великий император был убит в 44 году. Одним из его последних актов было — привязать будущую Нарбоннскую Галлию к ближней Испании, порученной Лепиду. Здесь как бы находила свое выражение старая теория, по которой южная Галлия рассматривалась, как посредствующее звено между Италией и Пиренейским полуостровом. Во главе «Трех Галлий», по завещанию диктатора, поставлен был Луций Мунаций Планк, который обессмертил свое имя основанием Лиона.
В борьбе, разыгравшейся после смерти Цезаря, Планк стал сперва за республику против Антония, но когда в мае 43 года на границах Нарбоннской Галлии вместо битвы произошло соглашение между Антонием и Лепидом, когда Октавиан, в свою очередь, повернул фронт, — Планк перешел на ту сторону, где была сила.
Через несколько месяцев, в ноябре, Октавиан, Лепид и Антоний образовали второй триумвират. Лепид сохранил Испанию и Нарбоннскую Галлию, Антоний взял остальную ее часть. В 42 году по новому соглашению Антонию отдана была вся Трансальпийская Галлия, а когда через два года по новому дележу Антонию достался восток, а запад — Октавиану, судьбы Галлии оказались в его руках.
В его заботах она всегда стояла на важном месте. Он не довольствовался тем, что посылал туда лучших своих сотрудников и членов своей семьи: он сам часто и подолгу живал там. Он появился в Галлии в 40 году для набора войск (тогда Галлия еще не принадлежала ему по праву), а в 35 году вернулся сюда, облеченный правильными полномочиями, и провел здесь целую зиму. Здесь же он прожил весь конец 27 года, а от 16 до 13 года жил в Галлии все время. Мы встречаем его в ней еще в 10 и в 8 годах.
Сперва он оставил неизменной систему Цезаря и Антония: Галлия управлялась проконсулами и легатами. В 38 году сюда назначен был Агриппа. Но его правление на этот раз длилось только год. 27 год был великим моментом в истории Империи. Монархия вступает в органический период своего существования. Октавиан стал Августом. Между ним и сенатом установлен раздел власти. В том же году празднуется триумф Валерия Мессалы. Галлия замирена. Настал момент дать ей окончательную организацию.
В конце 27 года Август созвал в Нарбонне собрание именитых людей. Тогда учреждена была особая Нарбоннская Провинция. Пять веков греческого влияния, два с половиной века римского влияния прорыли пропасть между нею и остальной частью Галлии. Мы увидим далее, как колонизация, начатая диктатором и продолжавшаяся после его смерти по его планам, уже успела преобразовать страну и наложить на нее тот латинский облик, какой она сохранила до наших дней. Понятно, что Август не счел нужным подчинять разнообразное население обширной страны (всей Галлии!) общему управлению. Связь между ее частями определялась только объединением ее в одно таможенное целое.
Хотя и вполне спокойная, Нарбоннская Галлия не сразу перешла в руки сената. У императора была относительно нее целая программа, куда входили операции кадастра, основание колоний, создание и организация муниципиев, украшение городов. Всем этим он хотел руководить сам. И только к 22 году из императорской преторской провинции Нарбоннская стала сенатской, того же разряда, и осталась ею до IV века по P. X.
Дальнейшее деление Галлии будет установлено между 16 и 13 годами, во время пребывания Августа в Лионе. Новые округа будут держаться, со значительными, однако, отступлениями, тех делений, которые наметил Цезарь в «Комментариях». Белгика, которую Цезарь ограничивал линией Сены и Марны, образует отдельную провинцию, простирающуюся на востоке на всю область от Соны и Роны к Рейну до его устья. Еще значительнее было увеличение Аквитании. Это имя, покрывавшее у Цезаря только иберов южнее Гаронны, теперь захватило всю страну от Пиренеев до Луары. Между этими двумя провинциями, выросшими за ее счет, старая Кельтика, превращенная в Лионскую Провинцию, сжалась в узкую, длинную полосу от Соны до океана.
Различные мотивы определили эту реорганизацию: деления Цезаря были неравномерны, они опирались на чисто этнографические основания, но группировка народцев, превращавшихся в civitates (муниципальные округа), по их племенному родству могла представлять известные неудобства, Белгику действительно необходимо было протянуть вдоль всей восточной границы. Особенное значение при этом перераспределении получил город Лион, колония, основанная в 43 году до P. X. Мунацием Планком в месте, где сливаются Сона и Рона.
Если бросить взгляд на Августову карту Галлии, то можно заметить, что крайние точки всех четырех провинций (включая и Нарбоннскую) сходятся у Лиона, подобно четырем треугольникам, расходящимся веером из одной точки. Лион находится не в центре своей провинции (бывшей Кельтики): он сторожит вход в нее. Территория, приписанная к самому городу, очень невелика. Если ее обойти кругом, то в короткое время попадешь из Нарбоннской в Аквитанию, оттуда в Лионскую и в Белгику, перерезывая магистрали дорог, которые из глубины провинции бегут к этому центру, как ныне сеть французских железных дорог сходится в Париже.
Мысль Августа раскрывается в истории Трех Провинций. Он не думал создать из каждой независимое целое. Он объединил их под властью правителя, жившего в Лионе и носившего титул легата Трех Галлий. Мы не знаем в точности, как определялись его отношения к отдельным легатам — Лионской, Белгики и Аквитании; не знаем, назначались ли они им, или самим императором. Но и в последнем случае несомненно, что они подчинялась ему, находясь под его imperium maius (верховной властью).
Выразителен список лиц, занимавших этот пост: во-первых, Агриппа, вторично управлявший Галлией от 22 до 21 гг. Два его коротких пребывания здесь были очень плодотворны. Он подавил восстания на юго-западе и северо-востоке, укрепил германскую границу, основал крепости Майнц и Кельн, обеспечил будущность Лиона, наметил систему дорог, которая должна была изменить лицо страны. Сменивший его М. Виниций был личностью бесцветной, но уже 115 году его, в свою очередь, сменяет Тиберий Клавдий Нерон, пасынок Августа, будущий император Тиберий. Через год на его место становится брат его Друз, но по смерти последнего, в 9 году, Тиберий снова занял это место и оставался нa нем до 6 года, когда ссора с Августом вынудила его уйти. В 4 году он снова вошел в милость и управлял Галлией еще два года. Его преемник, П. Квинтилий Вар, также был родственником императора, мужем его племянницы. Страшное поражение в битве с германцами в Тевтобургском лесу, где его постигла смерть в 9 году по P. X., вынудило новый призыв Тиберия. Он остался в Галлии до 13 ода, когда вернулся в Рим, чтобы принять наследство Августа. Его преемником в Галлии был Германик, сын Друза, приемный сын и предполагавшийся наследник императора.
Можно себе представить, какой блеск придавало Лиону присутствие всех этих знаменитых правителей, а часто и самого императора. Они не обитали в нем все время, появляясь здесь, когда дела требовали их присутствия, чаще всего становясь во главе Рейнской армии. Но Лион был их официальной резиденцией. Здесь часто живали они с семьями. Колония Планка становилась вторым городом в Империи. Подобно Риму, она имела свой двор. Здесь родился будущий император Клавдий, младший сын Друза.
Миссия наместника императора была двоякая: во-первых, надлежало довершить внутреннюю организацию страны, во-вторых, покорить Германию. Но последняя задача будет оставлена в начале царствования Тиберия, а первая к тому времени окажется законченной. С этого момента наместничество теряет смысл и начинает представлять, ввиду исключительности своего положения, известные опасности, что и заставляет его уничтожить. После Германика Три Провинции переходят на общее положение и будут управляться каждая легатами в преторском звании под главенством императора. Страна была слишком недавно покорена, чтобы можно было передать ее сенату, но вместе — рейнские армии достаточно хорошо выполняли свое дело, чтобы она нуждалась в военной оккупации. Поэтому легаты Галлии, не в пример прочим имперским легатам, имеют лишь гражданскую власть, а пограничные области армии подчинены особому управлению.
Перестав быть резиденцией наместника, Лион все же остался политическим и религиозным центром страны. Ему были доверены символы новой государственной религии: на слиянии двух его рек воздвигнут был алтарь Августа и Рима. Здесь сходились, чтобы принести клятву верности Империи, депутации Аквитании, Белгики и Лионской Галлии.
Хотя Альпийские провинции не считались частью Галлии, но их трудно отделить от нее. Их организация является, как и само их завоевание, позднейшим фактом. Римляне, господа Галлии, не были хозяевами ведших в нее дорог, сообщение с ней было обеспечено только по Средиземному морю и прибрежной дороге. Горные проходы через Альпы были известны издавна, но они были труднодоступны вследствие нападений горных народцев. В первый же год галльской войны Цезарь был задержан ими в долине Дюрансы. Три года спустя он тщетно пытался прочно утвердиться в Валлисе. Эту задачу он завещал своему преемнику.
Первые удары направлены были на салассов, занимавших долину Дора-Балтеа и стороживших проходы Малого и Большого Бернара. Теренций Вар, которому было поручено это дело, выполнил его с беспощадной энергией: 40 тысяч салассов были проданы в рабство, и их место заняли 3 тысячи преторианских солдат, посаженных в новой колонии Augusta Praetoria (Августа Претория) (Аосты). Через 15 лет военные операции возобновились с еще большей настойчивостью. На этот раз Альпы взяты были с другой стороны, и круговое движение, обходившее их от Адижа до истоков Дуная, было только прелюдией войн, которые немного позже будут предприняты для завоевания Германии. Рядом блестящих побед Друз и Тиберий присоединили к Империи страны, соответствующие Тиролю, восточной Швейцарии, южной Баварии. В следующем, 14 году, наступила очередь народов, живших у Средиземного моря.
Замирение итало-галльских Альп было закончено. В воспоминание великого дела в том месте, где кончается Альпийская цепь (над Монако), воздвигнут был памятник на вершине, нынешнее имя которой Турбия, напоминает старое — «Трофеи Августа». То было огромное сооружение из белого мрамора, окруженное колоннами, украшенное барельефами с военными сценами, увенчанное колоссальной статуей императора с надписью, текст которой сохранил Плиний Старший[56].
Данные области были слишком чужды римской культуре, чтобы их можно было присоединить к Италии или Нарбоннской Галлии. Они не получили единого управления: Август не рискнул бы установить здесь наместничество, которое, ввиду значения завоеванной страны и ее близости к Риму, должно было быть поручено сенатору. Он разбил ее на мелкие округа, которые поручил своим уполномоченным из всадников, дав им «вспомогательные» отряды, ибо простой всадник не мог командовать римским легионом. Они носили титул префектов, а при Клавдии и Нероне — прокураторов. Самыми обширными из новых провинций были Реция и Норик, организованные в 16 и 15 гг. (это нынешние Тироль и Австрия).
На южной границе Галлии шел округ Морских Альп, на несколько километров не доходивший до моря, но внутри гор захватывавший течение Вара и Вердона. Его города были — Cemelum (Кемел) (Cimiez — Симиез), Vintium (Винтий) (Vence — Вене), Salinae (Салины), Senitium (Сенитий) (Sènez — Сенез). Севернее тянулся округ Коттийских Альп, названный так по имени местного князька Коттия. Память о нем долго жила в его столице Segusio (Сегизио) (Susa — Суза). Здесь до IV в. чтили его могилу, и доныне сохранилась прекрасная триумфальная арка, воздвигнутая им в честь Августа, с надписью, перечисляющей 14 племен, вождем которых он был. Его отец Донн в награду за услуги получил от Цезаря римское гражданство и имя Юлия. Сын после некоторых колебаний вернулся к политике отца и проявил свою преданность в памятную кампанию Тиберия и Друза. Дружба этого «привратника Альп» оказалась очень ценной. В 8 году он получил за нее титул префекта, который сохранялся за его семьей, пока не угасла династия Коттия. При Нероне округ стал обычной прокураторской провинцией. Она простиралась вдоль Доры-Рипарии, почти до Турина, и захватывала верхнюю долину Дюрансы. В ней известны города — Brigantion (Бригантион) (Briançon — Брианкон), Eborudunum (Эборудун) (Embrun — Ембрён и Caturiges (Chorges — Шорж). Долины Арка, Изеры и Роны образовали третью провинцию — Пеннинские Альпы, отделенную от Реции во II веке. Она естественно распадалась на две части: северную — Vallis Pennina или просто Vallis, с четырьмя общинами, сгруппированными около трех городов: Drusomagus Sedunorum (Дризомаг Седунов) (Sion — Сьон), Octodurus Varagrorum (Октодур варагров) (Martigny — Мартиньи), Tarnaiae Nantuatium (Тарнайи нантуатов) (Saint-Maurice — Сен-Морис). Область Грайских Альп, населенная цеутронами, имела города — Tarantasia (Тарантазия) и Axima (Аксима). В последнем находилась резиденция прокуратора.
III. Организация германской границы[57]
Провинциальные округа, установленные Августом, просуществовали более двухсот лет. Только в управлении Белгики уже в I веке произошли довольно существенные изменения, связанные с римско-германскими отношениями. Белгика граничила с германцами по всей линии Рейна. За этим военным фронтом простиралась более мирная страна, опиравшаяся на Сону и Марну. Различие этих двух областей привело к полному разделению в их управлении.
В течение I века политика императоров в Германии прошла несколько фаз: сперва наступательная, она скоро станет только оборонительной, потом снова сделается смелее, но в новом агрессивном движении не будет ставить прежних далеких целей.
Походы Цезаря за Рейн, будучи только демонстрациями, показали путь и осветили будущее его наследникам. Скоро стало опять очевидным, что Рейн не мог задержать разбойничьих вторжений варваров, которые в самой Галлии питали дух мятежа. В 16 году германские шайки остановили целый легион. Становилось ясно, что, если внутренние неурядицы задержали на время выполнение программы божественного Юлия, то теперь настал час окончить его дело и довершить замирение Галлии подчинением Германии. В 12 году, закончив войну на Альпах, Тиберий и Друз двинулись сюда. Тиберий действовал в Паннонии, Друз шел с севера. Атака началась с моря: бури океана казались менее страшны, чем леса Германии. Флот вступил в устье Везера, войско шло вдоль реки. В четыре кампании армия, покоряя встречные племена и усмиряя вспыхивавшие восстания побежденных, добралась в 9 году до Эльбы. В этом году смерть от несчастной случайности унесла Друза, но дело его успешно продолжал поспешивший сюда Тиберий. Он сохранил командование армией до 6 года до P. X. и снова получил его в 4 году по P. X. Этот почти 10-летний перерыв его деятельности был временем остановки в завоевательном движении Рима. Одинаково сильный как полководец и как политик, он достиг прочных результатов, добившись формального признания покорности от побежденных народов.
Германия казалась покоренной. Она подчинялась влиянию римских нравов, строила города, устраивала рынки, склоняясь перед «тогой» и «властью». Она не образовала особой провинции, а была присоединена к Белгике. Та же мысль, которая заставила собирать представителей Галлии вокруг алтаря в Лионе, побудила здесь к созданию алтаря убиев. Убии выделились своей преданностью Цезарю, своей большой культурностью. Агриппа в 38 году переселил их на левый берег Рейна на место, где образовался простой oppidum, впоследствии Кельн. Здесь они стали на страже римского имени. Их географическое положение было аналогично положению Лиона: опираясь на Белгику, как Лион на Нарбонну, город убиев оставался в тесном соприкосновении с культурой, свет которой он принимал и разливал. Культ, центром которого он сделался, получил жреца в лице херуска Сигмунда, сына Сегеста. Другой алтарь, посвященный Августу, воздвигнут был на берегах Эльбы Л. Домицием Агенобарбом во 2 году до P. X. Он должен был служить центром племен, живших вокруг этой реки.
Главные германские племена, подчиненные Империи, были — батавы в Рейнской дельте, каннинефаты у Северного моря, узипии на Липпе, сикамбры на Сиге, тенктеры на Лане, маттиаки у Майна, далее фризы у устья Эмса, ниже ампсиварии, тубанты, бруктеры; еще глубже по Везеру и до Эльбы — хавки, лангобарды, наконец, в сердце Германии — хатты и херуски. Многие из этих племен составляли вспомогательные отряды. Всюду среди них были у Рима союзники или тайные друзья. Могущественная армия поддерживала повиновение. Особенно охранялись главные пути вторжения — долины Липпе и Майна. Главные крепости были — Castra Vetera (Кастра Ветера) (Ксантен), Moguntiacum (Могунтиак) (Майнц); Vindonissa (Виндонисса) (Виндиш) на Ааре стерегла южную Германию, менее населенную, и поддерживала связь с Дунаем. На истоках Липпе, у входа в «Вестфальские ворота» подымалась крепость Aliso (Ализо) (Эльсен), связанная с Castra Vetera цепью постов вдоль двойной дороги, по обоим берегам Рейна. Другая дорога, наподобие дамбы, шла по болотистой долине к Эмсу. Отдельные гарнизоны получали подкрепление весной, летом занимались походами, военными демонстрациями, потом отряды возвращались, чтобы провести зиму в рейнских крепостях.
Кольцо, сжимавшее Германию, прерывалось в одном месте. В квадрате богемских гор, под управлением короля Марбода жило мощное племя маркоманов. В 6 году по P. X. на них организовано было нападение одновременно с двух сторон: со стороны Майна легатом Секстием Сатурнином, и с Дуная — Тиберием. Оно было задержано восстанием племен, обитавших в Паннонии и Далмации, которое охватило всю страну к северу от Балкан. Положение было опасно. Промахи Марбода спасли Италию, но трудная война затянулась и привела только к восстановлению мира в дунайских провинциях. В этот момент, как громовой удар, пришла весть о гибели Вара.
Завоевание Германии было очень поверхностно. Страна не переставала волноваться, с 4 года по P. X. участившиеся мятежи вызвали новое появление Тиберия. Но в 6 году он был отозван, а слухи о восстании на Дунае усилили возбуждение и в Германии. Между тем лучшие армии и вожди были переведены на Дунай, и на севере остался только Квинтилий Вар с отрядами новобранцев. В его свите выделялся молодой, благородный херуск Арминий или Герман. Служа в римских рядах, он таил в душе ненависть к завоевателям. Он вошел в близость к полководцу и легко подготовил предательство. Армия из 3 легионов и 9 вспомогательных отрядов шла к Ализо. Он отклонил ее от этой дороги, ссылаясь на необходимость усмирить местное восстание, завел в Тевтобургский лес и предал врагу, который ее поджидал и уничтожил (лето 9 года).
Поражение Вара не имело тех последствий, какие ему иногда приписывали, и не изменило планов Августа. Тиберий был призван на место своих прежних подвигов и во главе восстановленной армии в 11 и 12 гг. совершил победоносные походы за Рейн. Германик продолжал его дело и вновь поднял престиж римского оружия. В 15 году он дошел до Эмса, в 16 году — до Эльбы. Тут, однако, он был отозван Тиберием. И это был поворотный момент в римско-германских отношениях. Сам факт Тацит объясняет подозрительностью Тиберия, завистью к племяннику, которому легионы уже предлагали пурпур. Это объяснение правдоподобно, но оно не единственное: чтобы властвовать над Эльбой, рейнской армии было мало; продвинувшись вглубь Германии, она оставляла Рейн без защиты и бросала Галлию на произвол судьбы; между тем, последняя требовала зоркого наблюдения. Стоила ли того Германия? Тиберий поступил в этом случае как государь, берегущий средства и кровь своих подданных.
Решено было очистить территории, далекие от Рейна, и сохранить нечто вроде протектората над племенами, жившими вдоль правого его берега. Канинефаты, фризы, узиции, сикамбры по-прежнему фигурировали в римских армиях в звании союзников и составляли кордон вдоль реки. Эта узкая лента расширялась у Могунтиака. Долину Майна, обычный путь варварских вторжений, стерегли маттиаки на южном склоне Таунуса. Южнее в Шварцвальде тянулась «пустыня гельветов», занимавших эти места до перехода своего в нынешнюю Швейцарию. Маркоманы, жившие здесь последних, также покинули страну, чтобы перейти в Богемию. В начале I века местность обезлюдела и была открыта для новых захватов. Стали являться сюда колонизаторы из римской Галлии, прорубая топором путь через леса. Римское правительство не могло не обратить внимания на этих смелых пионеров. Оно предложило им свое покровительство, но потребовало от них десятину дохода с обрабатывавшейся ими земли. Отсюда имя Десятинных полей — Agri Decumates, данное этому краю. Мы не знаем точно, когда началось его заселение, но дело уже очень подвинулось при Веспасиане (69–79).
Отступление римлян из Германии лишило «алтарь убиев» его прежнего религиозно-политического значения. В то же время из провинции Белгики выделена была и та пограничная, прирейнская полоса, к которой свелась теперь римская Германия. Она образовала особую обширную военную территорию, распадавшуюся на Верхнюю и Нижнюю Германию — каждая с особой армией и особым военным легатом во главе. Первая шла от пределов Швейцарии к северу, примерно до линии между Кобленцом и Бонном. Вторая простиралась дальше на север.
Организация обеих Германий была довольно своеобразной. Они никогда не назывались провинциями. Это было нечто большее. Высшие должностные лица, поставленные над ними, пользуются равно гражданской и военной властью, и полномочия их способны были гибко расширяться в случае необходимости. Именуясь консулярами, тогда как легат Белгики был только praetorius (преторий), — они стоят иерархически выше его, и в случае волнения в Галлии могли вмешаться, что было бы невозможно, если бы управляемые ими округа были введены в рамки обыкновенной «провинции».
До эпохи Флавиев римское правительство на Рейне и Дунае держалось чисто оборонительной тактики, отражая нападения и поддерживая соперничество племен. Восстание Цивилиса в 70 году вывело его из этого положения. Дерзость германцев зашла далеко, на нее нужно было наложить узду. Кампания 73–74 гг. известна лишь по надписям. Не лучше знаем мы кампанию Домициана в страну хаттов в 83 году. Но политика этого времени ясна: верные системе Тиберия, императоры не мечтают о великой Германии, а лишь хотят короче связать линию Рейна с линией Дуная. Это позволяло сблизить армии обеих границ, давало им возможность поддерживать друг друга, и в будущем, может быть, уменьшить их наполовину, стало быть, облегчить податную и рекрутскую повинность населения. С 74 года проведена была укрепленная военная дорога от Аргентората (Страсбург) через нынешний Баден к Реции. Тем самым Десятинные Поля, включенные в Верхнюю Германию и простиравшиеся до линии Неккара, были защищены от вторжений варваров и открылись римской культуре, которая стала расцветать здесь с удивительной быстротой.
Траян довершил дело Веспасиана и Домициана, закончив возведение вдоль новой границы вала, limes, остатки которого недавние раскопки проследили на всем протяжении. Слово limes, собственно, означает не стену, а дорогу. Применяя к границе государства тот же обычай, что и к межам частной собственности, римляне задумали оставить между своей территорией и владениями соседей-варваров открытую полосу земли, шириной в 1–2 километра. Она не везде опиралась на укрепления. Если по линии протекала река, она считалась достаточной естественной границей, иначе воздвигались искусственные заграждения. Германский limes отделялся у Лорха от рецийского, который шел от Дуная. За Лорхом он поворачивал к северу и оканчивался у Майна, около Альтштадта, получая в реке свое продолжение. Он снова выступал у Нассау, огибая область Таунуса и кончался у Рейна, около Кобленца.
Этот вал был «гигантским» (так его иногда называют) только по протяжению. Он состоял из земляной насыпи 3–5 метров высоты, со рвом и палисадом впереди. На расстоянии приблизительно 15 километров шли одно за другим укрепления — castella (крепости), могущие приютить небольшой гарнизон. Все эти сооружения не могли остановить сильного и решительного неприятеля. Ничего не обнаруживает в них исключительно или даже преимущественно стратегического назначения. Вал шел прямо, по горам и долинам, игнорируя выгоды в колебаниях почвы, которые можно было бы использовать для увеличения его оборонительной силы.
Что касается крепостей, то в выборе их места в такой же мере руководились удобством и приятностью местоположения, как и военными соображениями. Римские полководцы слишком хорошо знали свое ремесло, чтобы рассчитывать на защиту чего-то вроде «китайской стены». Они знали, что нет ничего хуже, как ожидать сражения с мечом в ножнах, за стенами крепости по линии в 200 миль. Limes был рассчитан не на войну, а на мир, но мир неспокойный, прерывавшийся не столько общими нападениями, сколько мелкими вторжениями грабительских шаек. Нужно было, чтобы они не проскользнули незаметно, а для этого достаточно было самого небольшого препятствия, — лишь бы оно имелось повсюду. Часовые били тревогу, отряды сбегались из фортов и легко справлялись с нападавшими. Флотилия, которой поручена была охрана Рейна, выполняла ту же службу вдоль реки.
Limes играл еще роль таможенной границы. Римское правительство старалось свести до минимума сношения с варварами. Германские произведения были ему не нужны, а экспорт был строго ограничен из опасения доставить ресурсы врагу: запрещен был вывоз пищевых продуктов, оружия и материалов, из которых его можно было изготовить. Не меньшим ограничениям подвергалось передвижение людей: на римскую территорию германец мог вступить только днем, безоружным, с предварительного разрешения. Всем этим предосторожностям помогала закрытая линия границы.
Главные военные силы стояли вдоль Рейна. Нигде Рим не сосредоточивал такого количества войск. Тут стояло в I веке не менее 8 легионов, т. е. 40 тысяч солдат; затем шли вспомогательные отряди и рейнская флотилия, в общей сложности не менее 60 000 человек, т. е. ¼ или ⅕ всей императорской армии. Впоследствии, с завоеванием линии Неккара, которая сократила границу, это число уменьшилось до 5 (при Траяне) и до 4 (при Адриане) легионов.
Армия распределялась на гарнизоны, занимавшие постоянные лагери, которыми служили первоклассные крепости, превращавшиеся в цветущие города, которые и до наших дней остались таковыми. Из 4 легионов в Нижней Германии два стояли около города убиев. Этот город, названный в 50 году в честь Агриппины (жены Клавдия, дочери Германика, родившейся в его стенах) Colonia Agrippinensis (колония Агриппины), остался и впоследствии резиденцией легата, хотя легионы были от него потом отодвинуты, — быть может, потому, что опасались конфликтов между военной властью и городской магистратурой; быть может, потому, что переход через реку достаточно хорошо охранялся старыми, верными союзниками. Из этих двух легионов один перешел в Novaesium (Новазий) (Нейс), другой — в Bonna (Бонну) (Бонн). Другие два легиона долго стояли в Кастра Ветере, и только pronunciamento (переворот) Антония Сатурнина 88–89 гг. заставил разделить их и перевести один в Noviomagus (Новиомаг) (Нимвеген). Во II веке Кастра Ветера и Бонна остались главными квартирами нижнегерманских легионов.
Главной столицей и крепостью Верхней Германии был Могунтиак (Майнц), сохранивший свое значение до конца, хотя и из его двух легионов один впоследствии был выведен. Другие 2 легиона стояли в Аргенторате и Виндоссе. Из последней легион будет выведен после окончательного завоевания Десятинных Полей.
Кроме того, в отдельных местах разбросаны были вспомогательные корпусы и отряды (vexillationes), время от времени выделяемые из главной армии. Они оставили всюду следы своего пребывания в надгробных памятниках солдат, кроме того, отыскиваемые в почве римские кирпичи от лагерных построек указывают места этих временных лагерей, а штемпеля на них иногда помогают определить их дату. В бассейне Рейна и Неккара почти нет угла, где бы их не находили.
К концу I века обе Германии были переименованы в провинции. Это было сделано, во-первых, ввиду увеличения территории Верхней Германии. Еще более важную роль, однако, играло то соображение, что Галлия, вполне покорившаяся в 70 году, не нуждалась во вмешательстве рейнских армий, а, с другой стороны, исключительные права германского легата могли представлять неудобство. В финансовом отношении обе Германии по-прежнему остались подчиненными прокуратору Белгики, жившему в Трире.
IV. Провинциальные наместники. Суд[58]
Нарбоннская провинция, в качестве сенатской, управлялась проконсулом. Лионская, Аквитания, Белгика и обе Германии — легатами Августа. Проконсул Нарбоннский, как и легаты Трех Галлий, были простые «претории». Только во главе Германии стояли консуляры. Во II веке, когда границе грозила меньшая опасность нашествий, легатами Нижней Германии назначались бывшие преторы. В третьем ряду стояли правители провинций, считавшихся как бы частной собственностью императора. Они назывались procuratores (прокураторы) и принадлежали ко всадническому классу. Таковы были правители Альп Морских, Коттийских и Пеннинских. Легаты Августа и прокураторы Альпийских провинций назначались императором на неопределенный срок, но отзывались чаще всего через 5 лет. Проконсулы обычно назначались сенатом на год. Персонал помощников наместников был немногочислен: в Нарбоннской Галлии — квестор и легат-заместитель. В Трех Галлиях — несколько низших прокураторов.
Легаты Августа не могли никому передавать полномочий, полученных от императора: они не назначали себе заместителей. Легатам Германии были подчинены начальники легионов, которые также именовались легатами, но и те назначались императором специально для этой цели (legati Augusti legionis). В других провинциях, желая сохранить за верховным легатом только военное управление, назначали ему в помощь легата, называвшегося iuridicus — с судебной властью. Этой должности мы не встречаем ни в Галлии, ни в Германии.
Наместник всегда являлся в провинцию с целой свитой молодых людей, принадлежавших к знатным фамилиям. Само наименование их напоминает придворных императора — amici, comites. Они не только выполняли функции представительства, но и приучались к ведению дел, составляли совет своего начальника, служа ему своими юридическими познаниями, откуда имя assessores (помощники), consiliarii (советники), присвоенное им впоследствии. Далее шли более мелкие чиновники: ликторы, канцеляристы, скрибы, архиварии, глашатаи, переводчики и др., которых не знаешь, куда зачислить — в официальный штат или в домашнюю прислугу. Все они носили общее имя officiales (оффициалы).
Весь этот персонал состоял на жаловании. Последнее было точно установлено при Августе и взято на счет государства. Прокураторы, смотря по их важности, получали от 60 тысяч до 300 тысяч сестерциев (от 12 до 60 тысяч франков). Жалование легатов доходило до 1 миллиона сестерциев. Навряд ли это жалование устранило вполне незаконные поборы. Однако все же в положение провинции внесено было значительное улучшение фактом императорского контроля. Правда, он проводился недостаточно глубоко и основательно, но все же наместник времен Империи сильно отличался от республиканского. Последний зависел лишь от сената, т. е. своих же коллег и возможных соучастников его злоупотреблений; под конец он считался только со своей армией. Первый зависел от власти, более заинтересованной в подавлении, злоупотреблений, чем в их поощрении. Императорский контроль получил правильную организацию после развития различных учреждений и канцелярий центральной администрации (41–54 гг.). Наместник связан был в своих действиях законом об учреждении провинции — lex provinciae. Он точно регулировал положение и права муниципальных общин. Кроме того, правитель получал специальные инструкции от императора (mandata principis) и должен был обращаться к нему во всех непредвиденных случаях. Ряд мер принимали против возможных злоупотреблений по отношению к населению и против возможных попыток пустить корни в стране и занять в ней угрожающее по отношению к государству положение. Наместник не определял ни цифры набора, ни цифры налога и не имел права поднимать ту и другую. Ему запрещено было в его провинции жениться, торговать, давать деньги в рост, приобретать недвижимость, он не мог устраивать игры, получать подарки от управляемых или знаки почета до конца службы. Мы увидим, что провинциалы имели возможность довести жалобы до императора. Все это не прекратило злоупотреблений, но, несомненно, сделало их более редкими. Галлия имела немало прекрасных правителей, как Гальба, Агрикола, Септимий Север.
Легат и проконсул облечены были imperium'oм (властью); первый — от императора, второй, подобно самому императору, — от сената. Стало быть, они обладали, по римскому понятию, всей полнотой власти: были полководцами, правителями, судьями. Впрочем, в сенатских провинциях первая функция сводилась к нулю. В таком же положении были легаты Трех Галлий;
Права наместников ограничивались самим понятием «провинция». В нее, строго говоря, не входили «свободные» и «союзные» города, которые должны были оставаться автономными в своем внутреннем управлении. Однако они не менее, чем «подчиненные» города, покорялись верховной власти Рима, его Maiestas (величию). Итак, реально не существовало городов, вовсе независимых от влияния наместника. Все остальные должностные лица, какова бы ни была их компетенция, были ему подчинены. Весь порядок жизни провинции, прямо или косвенно, был поручен ему, и он отвечал за него перед императором.
После военных функций важнейшим делом наместника был суд. Почему-то он носил титул praeses, как заведующий судом. В III веке, когда начинают разделять военную и гражданскую власть, этот титул специально давался проконсулам, легатам и прокураторам.
Когда римское право вводилось в Галлию, оно уже совершило большую часть своего эволюционного пути. Законы городской общины, некогда узкие, исключительные, становились все больше кодексом всех цивилизованных народов. Эта трансформация совершалась по инициативе магистратов. Римляне сперва знали только jus civile (гражданское право), созданное для граждан. Когда на их территорию стали приливать иностранцы, нужно было создать право и для них. Забота об этом поручена была особому претору, который назывался peregrinus (перегрин), и на обязанности которого лежало судить столкновения иностранцев между собой и с римлянами. Подобно всем носителям публичной власти, он имел право издавать эдикты, т. е. постановления, имевшие силу во все время его магистратуры. В своем эдикте он обыкновенно излагал общие начала и процессуальные формы, которыми собирался руководствоваться, и которые, конечно, были иными, чем те, какие применялись к римским гражданам. Нечто он позволял себе упрощать, нечто изменять, руководствуясь известной идеей «естественной справедливости», представление о которой начинало проникать в умы и готовилось разбить отжившие традиции. Работа претора-перегрина находила соответствие в дальнейшей эволюции самого ius civile, которое развивали в том же направлении эдикты «городских» преторов (praetores urbani). Эдикты переживали своих творцов и являлись авторитетными для их преемников, которые принимали их и дополняли. Так создавалось новое право, более гибкое, широкое и гуманное, нежели древнее. Еще различалось право граждан и право иностранцев, но они уже сближались и сливались под влиянием новых идей.
Та же система действовала и в провинции: первым актом наместника было издание «эдикта». Согласно двойственной природе власти наместника, эдикт содержал две части: одну, воспроизводящую обычный эдикт «городского» претора, другую — комбинирующую римские законы с туземными. Эта вторая представляла больше оригинальности и интереса. К сожалению, до нас не дошло ни одного образчика документа этого рода. Наместник применял римские законы к городам, жившим по римскому и по латинскому праву. Он применял их и к городам подчиненным, считаясь с их местными обычаями — особенно в частном праве и во всех случаях, где не затрагивался государственный порядок. Свободные и союзные города (civitates liberae et federatae) получили право сохранять галльские законы, но могли от них отказаться; многие и не замедлили это сделать. Отдельные лица из их жителей могли также, по желанию, обращаться к суду наместника. Впрочем, свободных городов на территории Галлии было мало, и их автономия, особенно в уголовной юстиции, была скоро ограничена. Наконец, распространение римского права, завершенное знаменитым эдиктом Каракаллы, смело окончательно практику кельтского права, кроме немногих остатков его в глухих уголках быта.
Это и понятно. Доныне галлы знали только обычай. В римском праве они впервые получали писанный кодекс, обуздывавший произвол именно своей публичностью. И в нем были недостатки: жестокость кар, большая суровость к низшим классам. Но и галлы не знали равенства и привыкли к жестоким наказаниям. Зато это право не санкционировало тирании ни жреческой, ни семейной власти. Римское завоевание сломило господство друидов и клановый строй, освободило личность, разбило оковы теократии, обеспечило известную независимость женщине и детям, установило равенство в наследстве, уничтожило порабощение за долги, смягчило положение клиентов и рабов. Суверенитету касты, отца, домовладыки оно противопоставило суверенитет государства во имя разума и общего блага.
Источник римского права покоился в воле публичной власти. Оно вырабатывалось плебисцитами, сенатусконсультами, императорскими указами, решениями юрисконсультов, эдиктами преторов, а для провинций — первоначальным lex provinciae и эдиктами наместников. Впрочем, инициатива последних, как и преторов, заметно уменьшается в пользу императора. Их работа закончена, когда, по приказу Адриана, составлен был общий кодекс из их постановлений (edictum perpetuum) (131 г. по P. X.). Провинциальные эдикты составили достаточно полное законодательство, а исчезновение племенных обычаев делало ненужными новые добавления.
Как нам известно из юрисконсультов классической поры, т. е. конца II, начала III в. по P. X., в это время права свободных союзных городов и полномочия их магистратов оставались только воспоминанием. В их руках сохранилась лишь ничтожная компетенция. Главный авторитет сосредоточился в представителе центра.
Римляне различали imperium merum (полную власть), включавший ius gladii (право меча), т. е. уголовную юстицию, и imperium mixtum (смешанную власть), соответствовавший юстиции гражданской. Только проконсул обладал первоначально в провинции обеими властями в полном объеме. Но мало-помалу и легаты Августа, а также прокураторы большей частью получили ius gladii.
Наместник судил не только в главном городе области. Он открывал свой трибунал в различных пунктах в установленные дни. Такие заседания назывались conventus. Они привлекали большое стечение народа, которым наместник пользовался, чтобы вступать в общение с населением, узнавать его нужды, сообщать ему свои намерения, обнародовать указы императора. Уже Цезарь собирал такие conventus в промежутках между походами.
В Риме рядом со всяким магистратом при исполнении его функций стоял совет (consilium). Он помогал ему в освещении дела, но магистрат не был обязан следовать его указаниям. Сам император, когда творил суд, окружал себя советом из сенаторов и всадников. Совет наместника, а за его отсутствием, его легата, состоял из comites — его штата и видных людей провинции. Так влияние местного обывателя смягчало абсолютизм центральной власти.
К тем же следствиям вело учреждение так называемых iudices — судей. Их не следует смешивать с тем, что мы означаем этим именем ныне. Давно уже установился в Риме обычай, что магистрат, не имея возможности лично следить во всех деталях за ходом судебных дел, ограничивался предварительным расследованием фактов, выдвинутых истцом, притом не со стороны их верности или неверности, а с целью установить, под какое юридическое положение подходит дело. Установив это, он отсылал стороны к особо назначенному судье с формулой, содержащей решение вопроса. Задача iudexa тут соединяла в себе функцию судьи в нашем смысле и роль присяжного. Он проверял реальность факта II, установив его, применял закон. Вся эта процедура, называвшаяся «формулярною», распадалась, таким образом, на две инстанции: первая, так называемая in iure, перед магистратом, и вторая — in iudicio, перед делегированным судьей. Конечно, магистрат мог завершить все дело и сам, практикуя в таком случае систему, называвшуюся cognitio (расследование), но это встречалось редко и только в определенных случаях. Смотря по обстоятельствам, назначался один или несколько судей. В последнем случае они образовывали трибунал recuperatores (рекуператоров). История этого трибунала темна. По-видимому, сначала он был создан для разрешения споров между римлянами и чужестранцами, и в нем бывали представлены национальности обеих сторон. Потому-то в нем заседали, по крайней мере, два судьи, чаще даже три или вообще нечетное число.
Список судей первоначально составлялся в Риме ежегодно претором сперва из сенаторов, потом — из всадников, затем, после некоторых колебаний — из обоих классов вместе. Август создал новую категорию судей из лиц, обладавших половинным всадническим цензом. Так создались декурии, корпорации судей, включавшие римскую старую аристократию и новую высшую «буржуазию».
Формулярная процедура, перенесенная в провинции, дала возможность приобщить провинциалов к судебным функциям. Они осуществляли их, заседая в совете наместника, а в особенности, выполняя роль судей. К сожалению, по этому предмету у нас мало сведений. Одна нарбоннская надпись, относящаяся к 11 году по P. X., говорит нам, что Август расширил на плебейскую массу в городах право участия в суде, принадлежавшее до тех пор муниципальному сенату или сословию декурионов[59]. В то же время, очевидно, под влиянием той же идеи, в самом Риме участие в судебных функциях было расширено за пределы сенаторского и всаднического сословия. К сожалению, мы не знаем, была ли вышеупомянутая мера проведена только в Нарбонне, или распространена и на другие провинциальные общины. Вероятно, список судей составлялся в провинции на тех же основаниях, что и в Риме: они брались из провинциалов, возвысившихся до звания римских граждан; в случаях же суда над Перегринами составлялся смешанный трибунал. При этом формулярная процедура применялась, по-видимому, только к гражданским процессам.
Благодетельным нововведением Империи было право апелляции. Сами римляне не знали его до тех пор. Республика знала апелляцию к народу, но народный суд скоро стал судом первой инстанции, который решал в окончательном порядке. Притом он судил только уголовные дела. Коллегия трибунов обладала правом вето, которое могло стать в ее руках правом кассации. Но ее функции были исключительно политические, и она выступала только по собственной инициативе. Право апелляции явилось следствием иерархического соподчинения публичных властей. Оно не сразу было систематически организовано. Сперва единственной апелляционной инстанцией был император, который мог в отдельных случаях, например, при жалобе на провинциального наместника, делегировать это право специальному комиссару, взятому из среды консуляров. Со временем постоянным делегатом в этой роли стал префект претория. Скоро почувствовалась необходимость посредствующих ступеней: была установлена апелляция от муниципального магистрата к провинциальному наместнику; от судьи к магистрату; от легата к проконсулу. Идя по ступеням, дело могло дойти до императорского трибунала. Впоследствии апелляция останавливалась на префекте претория. Формальности апелляции были очень просты, и «формулярная» процедура заменилась на второй инстанции прямой cognitio.
Наместник не мог налагать своей властью на римских граждан (кроме служивших в войске) самых тяжелых наказаний, как смерть, ссылка, вечные каторжные работы, конфискация имущества. Соответствующие дела судились народными судами в Риме или заменявшими их комиссиями (quaestiones perpetuae). Это правило еще соблюдалось в I веке по P. X., с некоторыми нарушениями, мотивировавшимися необходимостью быстрых репрессий. Однако оно не могло удержаться по мере того, как римское право распространялось в провинции. Граждане сохранили только привилегию освобождения от унизительных форм пытки, но и она исчезла, когда качество гражданина перестало быть исключительным отличием. Но это, впрочем, еще не создало равенства всех перед законом. На месте римской знати появилась новая аристократия — honestiores — более сановных и богатых людей, в отличие от низших — humiliores. Они не были подчинены специальной юрисдикции, как некогда римские граждане (это отличие сохранила только самая высшая знать, и оно было закреплено за ней в IV веке, но по отношению к ней все кары смягчались).
Кроме юрисдикции наместника, в сенатских провинциях существовала еще юрисдикция квестора. По римским понятиям, с каждой административной компетенцией связывалась известная доля судебной. Функции провинциальных квесторов напоминали функции римских курульных эдилов: они заведовали полицией игр, улиц, рынков. Отсюда вытекала юрисдикция, охватывающая все процессы, связанные с торговлей. Эта важная власть обусловливала право издания эдиктов, которые заняли особое место в собрании Адриана.
Другая юрисдикция, отмеченная специально административным характером, была передана императором Клавдием финансовым прокураторам по делам, связанным с интересами фиска. В чрезвычайных случаях в эти дела мог входить и наместник, но из отрывка Дигест, относящегося к первой половине III века по P. X., видно, что ему рекомендуется воздерживаться от этого (I, 15, 9, 1).
V. Налоги[60]
Римское владычество обложило галлов прямым налогом (stipendium, tributum) и косвенным (vectigal). Цезарь, покидая Галлию, подчинил ее военному налогу, в уплате которого имела долю каждая civitas, сама собирая своими средствами необходимую сумму. Этот личный налог Август заменил имущественным, основанным на количестве земли и сидевших на ней людей. Земли и личности были обложены по единообразной системе или тарифу, точная реальная сумма которого не определялась заранее.
Римские юрисконсульты развивают теорию земельного налога, отличную от нашей и основанную на античном понятии права завоевания. Покоренная земля становится государственной собственностью ager publicus, достоянием римского народа, которое можно было конфисковать вполне или отчасти. Чаще всего ее оставляли прежним владельцам, но лишь на праве пользования — possessio, ибо собственность (dominium) требует двух условий: качества римского гражданина для субъекта собственности и римской земли — ager romanus, для ее объекта. Сочетание этих двух условий давало dominium ex iure Quiritium (по квиритскому праву), полной собственности по праву гражданина. Не нужно думать, что possessio являлось чем-то непрочным, ненадежным. Possessor жил под защитой законов своей страны, которые Рим знал и охранял, там же, где их заменил римский закон — его защищал последний. Ибо, если квиритское право (ius civile) не могло применяться к possessio, наместо него являлось преторское право. Под охраной этой правовой стихии possessor (поссессор) мог спокойно пользоваться имуществом, защищать его от захватов, продавать, дарить, завещать. Его ограничивало только верховное право римского народа, но оно сказывалось лишь в требовании налога. Единственная разница между поссессором и собственником по квиритскому праву заключалась в том, что первый платил поземельный налог, а второй — нет.
К концу республики «Италия», населенная одними римскими гражданами, как бы слилась с «Городом» и освободилась от поземельного налога. Так установилось различие италийской и провинциальной земли. Налогом была обложена не только провинциальная земля (даже в руках римского гражданина), но и всякая недвижимость на ней. Только немногие римские колонии (Лион, Вьенн, Кёльн) получили, в качестве привилегии, италийское право. Остальные civitates, даже «союзные», рано или поздно должны были подчиниться обложению (это, между прочим, и вызвало бунт эдуев в 21 году).
Поземельный налог предполагал перепись (census) людей и земель. Мы уже видели, какое волнение вызывала она в Галлии в I веке, пока население не привыкло к ней. Этот громадный труд был подготовлен уже с 44 года до P. X. работами по измерению и картографии, которые произвел на западе, по поручению Цезаря, агримензор Дидим. В 27 году до P. X. Август лично, находясь в Нарбонне, руководил всеобщею переписью, которую затем продолжали Друз (12 г. до Р. X.) и Германик (14–16 гг. по P. X.). Ее повторили при Нероне (61 г.) и Домициане (83 г.). Настоящий, полный кадастр, однако, не был осуществлен: Август ограничился подсчетом населения и общим определением его платежных средств. По этим данным составлена была статистическая опись, переданная после смерти Августа от его имени сенату. Подробное же описание, с планами всех земель Империи, было составлено, по-видимому, только в эпоху Траяна.
Со II века по P. X. перепись стала повторяться каждые 15 лет. На этот срок, как бы соответствующий нашему бюджетному году, устанавливалась общая цифра налога. Термины этих пятнадцати лет не совпадали для разных частей Империи, ибо перепись производилась в разные сроки. В Галлии одновременно подвергались ей Лионская провинция, Белгика с двумя Германиями и Аквитания. Ценз производился наместником. Адриан (117–138 гг.) и Септимий Север (193–211 гг.) отделяли, впрочем, эту функцию от компетенции наместника и поручали ее особому прокуратору, называвшемуся ad census accipiendos или a censibus accipiendis (для взимания налогов). Главным агентам помогали специальные оценщики, особые для каждой civitas или группы civitates. Для этого служили офицеры соседних легионов, вступавшие таким путем во всадническую гражданскую карьеру. Они должны были контролировать таблицы, составлявшиеся муниципальными магистратами и называвшиеся libri censuales (цензовые списки), впоследствии — polyptyca (полиптихи).
Единообразие поземельного налога установилось только постепенно. Многие страны продолжали платить натурой, как во время республики. Римской единицей измерения земель был югер (250 футов длины, 120 ширины, — около ¼ гектара или десятины), но Рим признавал и местные меры (такова, например, leuga — галльская миля). Дигесты сохранили общую формулу переписи — forma censualis (цензовую формулу), записанную при Северах Ульпианом, но бывшую в употреблении со времен Траяна. Это как бы общая канва или бланк, куда вставлялись конкретные данные. От владельца требовалось очень подробное и точное объявление имущества (professio); сперва указывалось имя данной земли (поместья), потом civitas, pagus, имена держателей. Затем земля вписывалась в одну из следующих рубрик: 1) Пахоть, с указанием числа югеров. 2) Виноградник, с указанием числа посадок. 3) Масличные плантации с указанием числа югеров и деревьев. 4) Луг, с указанием числа югеров. 5) Лес с теми же указаниями. 6) Рыбные ловли. 7) Солеварни. Объявляющий сам должен был оценить свое имущество, под всегдашней, однако, угрозой контроля.
Наряду с поземельным существовал личный налог — tributum capitis, основанный отчасти на оценке движимостей. Мы не знаем наверное, присоединялся ли он к поземельному; безземельные, во всяком случае, ему подлежали. Мы встретимся с ним позже, под именем capitatio plebeia.
Кроме настоящего налога, на земельной собственности лежали еще разнообразные тяготы в виде натуральных повинностей: поставки припасов, перевозки отрядов войска и чиновников, приношений императору и т. п. Такие повинности: «обычные» и «чрезвычайные», которые занимали важное место в поздней Империи, существовали уже раньше и были тягостны для населения.
Римляне называли vectigalia то, что у нас разумеется под косвенными налогами. То же имя они прилагали еще к иным категориям сборов, например, к доходам с государственных доменов. Косвенные налоги ложились одинаково на перегринов (провинциалов) и римских граждан. Были даже такие, которые специально ложились на последних: их установил Август с целью уравнять налоговое бремя населения. Таким был пятипроцентный налог на наследства — vicesima hereditatium. Он не ложился ни на бедные наследства, ни на те, которые переходили к близким родным. Он падал на богатых холостяков, которые часто завещали состояние чужим. При всех ограничениях, он приносил государству очень много. Ему подчинялись и галлы, если они получали римское гражданство, не избавляясь тем самым от поземельного налога. В 357 году до P. X. был установлен также пятипроцентный налог за освобождение рабов — vicesima libertatis. Он теперь был распространен на всю Империю. Август установил еще однопроцентный сбор с продаж — centesima rerum venalium — и четырехпроцентный, специально с продаж рабов — quinta et vicesima venalium mancipiorum. Калигуле приписывают установление налога в 1/40 (=2,5 %) с процессов — quadragesima litium. Он скоро исчез. Почти все перечисленные налоги установлены Империей. Наоборот, пошлины — portoria существовали в Риме с глубокой древности, а в Галлии — до римлян.
Римляне рассматривали пошлину только как налог на обращение товаров. Им была совершенно чужда идея покровительства национальной индустрии. Все это были внутренние пошлины, они имели значение лишнего источника обогащения казны. С этой целью Империя была разделена на 9 таможенных округов, и при переходе товаров из одного в другой взыскивался таможенный сбор. Один из них составляла вся Галлия с Морскими и Коттийскими Альпами. С товаров собирали 1/40, без различия категорий, и так как они циркулировали здесь в большом числе, не только для личного потребления, но и в транзите, то налог в размере 1/40 части в Галии (quadragesima Galliarum) оказался одним из самых продуктивных.
Налог, собиравшийся государством с товаров при входе в город, не следует смешивать с нынешними городскими «octrois»[61]. Такие сборы, в виде особой привилегии, государство разрешало некоторым городам производить в их пользу, и в таких случаях само отказывалось от взимания подобных поборов для себя. Только под конец Империя заявила притязание на долю и в муниципальных сборах.
Тексты не говорят нам, как распределялась общая сумма дохода между казной сената (aerarium) и императора (fiscus). Ясно, что доходы императорских провинций шли в императорскую казну, но и доходы сенатских провинций очень скоро стали собираться от имени императора. Уже в I веке касса сената настолько обеднела, что жила только займами у фиска. Налоги с наследств и продажи питали специальную кассу — aerarium militare, основанную Августом и находившуюся, конечно, в заведывании императора — главы армии.
Что касается способа сбора податей, то Империя сильно ограничила и смягчила крайне вредную, практиковавшуюся во времена республики систему передачи сбора податей на откуп компаниям крупных представителей всаднического сословия. Она совсем отказалась от этого способа по отношению к прямым налогам, перейдя к системе прямого взимания: сбор поручался провинциальным наместникам и их специальным финансовым агентам.
Откуп был удержан только для косвенных налогов, но был организован по-новому. Всадники, став служилым классом, потеряли характер корпорации откупщиков. Публиканами являлись с этого времени преимущественно вольноотпущенники, не менее богатые, но менее влиятельные. Кроме того, кажется, правительственные сборы отдавались на откуп теперь уже не массами из столицы, а небольшими частями в провинциях, что подрывало силу компаний откупщиков. Продажа совершалась прокураторами, специально ведавшими каждый отдельный налог и зависевшими от центрального финансового управления в Риме. Таким образом, каждая компания откупщиков находилась под непосредственным контролем представителя власти. Прокураторы должны были следить за точным соблюдением контракта и защищать население от вымогательств публиканов. Для этого они располагали целым персоналом. Со II века еще два налога— на наследство и освобождение рабов — были изъяты из системы откупов и поручены прямо прокураторам. Пошлины до конца отдавались на откуп.
Римское правительство не умножало без нужды число своих чиновников: в первое время в Трех Галлиях мы насчитываем одного прокуратора, и только с I века по P. X. создались два финансовых округа: 1) Белгика, прокуратор которой жил не в ее столице, Дурокортуре (Реймсе), а в Трире, и 2) Лионская Галлия с Аквитанией, к которой до 22 года причислялась Нарбоннская провинция, потом переданная сенату и составившая особый округ. В прокураторских провинциях прокуратор-наместник был вместе с тем главою финансового управления. Для организации специальных сборов провинции группировались разнообразно: для налога на наследство объединялись под одной специальной общей прокуратурой Белгика с Германиями и Лионская, Аквитания с Нарбоннской. В один из этих округов входили, очевидно, альпийские провинции. Налог с освобождения рабов, кажется, ведался особо в каждой провинции, и только Германии связывались с Белгикой. Quadragesima Galliarum (налог в 1/40 часть) естественно ведалась общей для всей Галлии таможенной прокуратурой, центр которой был в Лионе.
Наконец, регалии и монополии большей частью эксплуатировались императором. Рудники отдавались на откуп под контролем специальных прокураторов. Что касается производства монеты, то фиск монополизировал сперва только чеканку золота и серебра, впоследствии — и всякой монеты. Эта статья была очень доходной благодаря системе порчи монеты, которая стала язвой императорского управления. Во главе монетных мастерских стояли особые прокураторы — procuratores monetae (прокураторы монеты); в I веке мы знаем подобные учреждения в Лионе, в V — в Арле и Трире.
Вся рассмотренная система в общем представляется построенной не без искусства. Она, правда, вызывала в разное время протесты II, действительно, представляет серьезные дефекты. Все же, однако, она не помешала росту общественного благосостояния в течение почти 2,5 веков. Только под конец Империи усилятся ее дурные стороны и вырастут злоупотребления. Они станут особенно тяжелы после экономического упадка Галлии.
VI. Воинская повинность. Галло-германская армия[62]
В принципе «налог кровью» требовался со всего населения Империи. На деле система постоянных армий, окончательно установившаяся при Августе, облегчила эту всеобщую повинность. Улучшение качества военных сил позволило уменьшить их количество. Армия в 300–400 тысяч солдат охраняла государство, равнявшееся по пространству десяти Франциям. Она составлялась из солдат по ремеслу, завербовывавшихся на 20–25 лет, но служивших зачастую и дольше. Армия обновлялась с медленной постепенностью, путем ежегодного вступления в нее 20–30 тысяч новобранцев.
Обыкновенно вся эта цифра заполнялась охочими людьми. Для бедняков армия открывалась как выгодная карьера, гарантируя существование, доставляя жалование, а на старость обеспечивая достаток и почет. Она делала пролетария собственником, вольноотпущенника — свободным, иностранца — гражданином.
Редко и лишь в исключительных случаях производились принудительные наборы. В целях сбережения людей и денег во время мира кадры несколько ослабляли, а с началом войны приходилось быстро комплектовать их вновь. Тут добровольцев не хватало, и приходилось обязывать население выставлять рекрут.
Набор производился по указу императора, — в сенатских провинциях проконсулом, облекавшимся на этот предмет высшими полномочиями, в императорских — особыми комиссарами из всаднического сословия, называвшимися dilectatores (дилектаторы). Сама операция набора, по-видимому, производилась довольно произвольно и с большими злоупотреблениями, что и вызывало часто резкое недовольство населения. В общем, галлы и германцы служили охотно, и их военные качества вошли в пословицу.
Наборы предписывались всякий раз в той или иной определенной области, — никогда не осуществлялись они сразу во всей Империи. При этом правительство обыкновенно считалось со средствами страны, с локализацией военных действий, нравами населения, его настроением, степенью цивилизации, правовым положением. При большом разнообразии местных условий невозможно было соблюсти равенство в распределении военных тягот, и императоры мало-помалу все больше от него отклонялись.
Через историю имперской армии проходит полоса постепенного ослабления в ее составе чисто римского элемента. В этой эволюции намечается несколько фаз. Армия всегда распадалась на две части: римскую, состоявшую из легионов, и другую, состоявшую из вспомогательных отрядов, куда входили покоренные и союзные народы. Однако уже во время республики, в эпоху гражданских войн, характер легиона изменился. По закону он был открыт только гражданам, но полководцы сумели, не нарушая, обойти закон: они стали делать граждан из варваров для пополнения своих легионов. Так, Цезарь даровал право гражданства, а вместе с тем и звание «легиона» галльскому военному отряду «Жаворонков». Август, более осторожный, установил в этом вопросе порядок и постепенность: лучшая часть армии — преторианские и городские когорты, стоявшие в Риме, были доступны только латинам, умбрам и этрускам, приобщившимся ранее всех италиков к римскому гражданству. Другим италикам открыты были легионы; для римских граждан, живших в провинциях, организовали специальные «когорты добровольцев из римских граждан».
Упадок военного духа в Италии заставил императоров пополнять легионы неиталийскими элементами. Этому помогло распространение права гражданства. Провинциалы, рожденные гражданами, стали проникать в легион при Клавдии и Нероне. При Флавиях они были уже многочисленны, при Траяне преобладали над италиками и начали вытеснять их. При Антонине Пие, кажется, старому правилу удовлетворяли дарованием гражданства провинциалу в момент вступления его в легион. Нарбоннская Галлия давала наибольший вклад в легионы. Нам известна по надписям родина 152 легионеров в период между битвой при Акции (31 г. до P. X.) и воцарением Веспасиана (69 г. по P. X.). Здесь на 99 надписях, открытых в Италии, находим: 25 легионеров — из Нарбоннской провинции, 8 — из Македонии, 6 — из Бетики, 6 — из Галатии, 3 — из Норика и т. д. При Флавиях на 27 легионеров 15 происходят из Италии, 6 — из Нарбоннской Галлии, остальные 6 — из различных других провинций. Кроме того, и в первый, и во второй периоды мы находим легионеров не только из Лиона, Кельна, которые, как римские колонии, пользовались гражданскими правами целиком, но и из таких городов, как Augustonemetum (Августонемет) (Клермон), Burdigala (Бурдигала) (Бордо), Autricum (Автрик) (Шартр), где гражданами были лишь отдельные жители.
Во вспомогательных отрядах условия службы были хуже, чем в легионах: жалование меньше, сроки длиннее, и римское гражданство давалось только по окончании службы, вместе с правом римского брака. Эти привилегии отмечались на дипломе, состоявшем из двух, скрепленных шнурком, складывающихся бронзовых дощечек. Этот диплом солдат бережно хранил, и его клали вместе с ним в могилу. Иногда, по особой милости, эти права давались ранее конца службы отдельным лицам и целым отрядам.
Надписи, касающиеся легионеров, обыкновенно указывают город, из которого они происходят, — касающиеся солдат вспомогательных отрядов — их civitas, племя, страну. Первые всегда были горожанами, вторые — часто деревенскими жителями: различие между городом и деревней совпадало с различием между Римом и варварством. В городах быстро распространилось римское гражданство вместе с культурой, в деревню романизация проникала медленно.
Это же различие объясняет одну особенность, поражающую с первого взгляда: каким образом римские колонии — Кельн, Трир, Лион — одновременно пополняли и легионы, и вспомогательные отряды? Дело в том, что права населения самого города и тяготевшей к нему территории были неодинаковы: первое могло обладать римским правом, второе — только латинским. Триру принадлежала большая территория, и он давал больше для вспомогательных отрядов, чем для легионов. В обратном отношении поставлял рекрут Лион, территория которого была незначительной.
Вспомогательные войска организованы были иначе, чем легионы. Здесь единицей служил отряд в 500 или 1000 человек, или конный — тогда он назывался крылом — ala, или пеший, или смешанный, называвшийся cohors (когорта). Их строй, знамена, одежда разнились, в зависимости от страны, из которой они происходили. Иногда во главе их стояли племенные вожди. Они носили особые имена, связанные: с их происхождением, родом оружия, именем императора, организовавшего их, или правителя, их набравшего.
Ни одна область не поставляла такого множества вспомогательных отрядов, как Галлия, разумея тут, конечно, императорские провинции, ибо сенатские поставляли только легионы. В Нарбоннской (которая была сенатской) только воконтии поставляли «крыло». Но они находились на особом положении в своей провинции, являясь здесь (не считая Массалии) единственным федеративным государством, сохранившим обломки кельтских учреждений. Нет необходимости перечислять все военные части, выставлявшиеся Галлией, тем более, что полный список их восстановить невозможно. Можно утверждать, что всего три провинции Галлии давали минимум 4 крыла и 41 когорту, из которых одно крыло и 13 когорт были в 1000 человек каждая. Этот расчет, вероятно, меньше действительного, так как мы считали по одному отряду на каждый «народец» (civitas), обложенный повинностью, между тем есть основание думать, что их было иногда два и более. К контингенту больших императорских провинций следует прибавить войска из прокураторских, — 6 когорт и одно крыло, да еще одну когорту моряков, охранявших побережье Морских Альп: это единственный случай, где мы видим галлов привлеченными к морской службе.
Солдаты, набранные в Галлии, употреблялись на их собственной территории — для охраны рейнской границы. Таким образом, рейнская армия носила резко выраженный галльский или, вернее, галло-германский характер, который определялся все сильнее по мере того, как в военных учреждениях Рима становилась заметнее одна тенденция, неизбежно обусловливаемая громадностью Империи и разнообразием племен, включенных в ее состав.
В армии времен Империи отчетливо намечаются следующие корпусы: 1) Восточная армия, по составу греко-египетско-сирийская; 2) Западная, по преимуществу латинская; 3) Дунайская, смешанная, представлявшая переходную ступень. Этим трем армиям противопоставлялась преторианская и городская гвардия, набиравшаяся в Италии и представлявшая воплощение духа античного Рима, — наследница его гордости, если не доблести. Так рисуются индивидуальные лица этих армий из смут, наступивших после смерти Нерона.
В эту пору галлы в легионах встречаются понемногу везде на Западе и совсем не встречаются на Востоке. Мы находим их в иллирийских легионах, представлявших восточный отдел Дунайской армии, в Африке, Испании, Британии, но особенно много в Германии.
В 43 г. по P. X. в Верхнюю Германию был послан так называемый 4-й Македонский легион. В 70 году он был распущен, вследствие роли, сыгранной им в несчастных событиях этого года. Из 25 солдат, взятых наудачу из этого легиона, эпитафии которых разбросаны в окрестностях Майнца, 17 родились в Галлии, 2 — в Норике, 5 — в Цизальпинской, 10 — в Нарбоннской Галлии и 1 — в Лионе. Сюда следует прибавить 3 испанцев из Nertobriga (Нертобрига), очевидно, кельтского города. Приблизительно ту же пропорцию мы находим в 22 легионе Primigenia, стоявшем в Верхней Германии от 43 по 69 год.
Еще в большей степени, чем легионы, своеобразный характер галло-германской армии придавали вспомогательные отряды. Сюда попадали крылья и когорты и из Испании, и из Британии, и из Реции, но преобладали отряды, навербованные в Германии и Трех Галлиях. В виде редкого исключения они, со времени их организации, оставались всегда почти на родине, т. е. на рейнской границе, не сдвигаемые отсюда без крайней военной нужды.
Это привилегированное положение они сохранили до Веспасиана. Ни измена Арминия, ни восстания Флора и Сакровира не поколебали доверия императоров к преданности этих отрядов. Однако оно не устояло перед мятежом Цивилиса, Классика и Тутора. Веспасиан не только распустил особенно ненадежные отряды батавов и тревиров, он переместил остальные и отнял у них племенных вождей. Документы конца I века отмечают в качестве надежных только аквитанские отряды.
Мера Веспасиана имела преходящее значение. Она не коснулась легионов. Что же касается новых вспомогательных отрядов, то, не будучи галльскими по имени и по происхождению, они скоро стали ими фактически, вследствие реформы середины II века по P. X. Эта реформа устанавливала вместо областного чисто местный набор: армии стали пополняться из тех округов, где они стояли. Эта мера сберегла расходы по мобилизации, но она совсем избавила от военной службы население сенатских провинций и Италии. Постепенно римский элемент стал исчезать из армии, уступая место населению окраин. Разница между легионом, из провинциального (каким он сделался уже раньше) ставшим полуварварским, и вспомогательным отрядом мало-помалу сглаживалась, притом тем легче, что с эдиктом Каракаллы 212 года пала преграда между гражданином и не гражданином. Оставалось только еще открыть вторжению варваров римский гарнизон, что, впрочем, наполовину и было сделано: преторианская и городская когорты стали комплектоваться из более широкого круга. Уже рано стали туда проникать рядом с италиками жители Испании, Лузитании, Норика, Дуная. Септимий Север (193–211 гг.) окончательно исключил италиков и призвал в гвардию иллиров, африканцев, сирийцев.
Принцип местного набора мог быть применен во всей строгости только к провинциям с малыми гарнизонами. Местных сил не хватало для охраны важных границ. Поэтому неудивительно, что в рейнских легионах мы будем встречать еще немало солдат из Аквитании, Лионской Галлии, дунайского края. Но новым здесь является небывало большой процент местных уроженцев. Замечательно, что и после Септимия Севера мы не встречаем в преторианской гвардии солдат из Германии и Трех Галлий: очевидно, их силы сосредоточивались на Рейне, на борьбе с германской опасностью. По той же причине галлы не служат больше в африканской армии.
В ту же пору в составе легиона произошло другое важное изменение. Он был и остался в принципе закрытым для рабов. Но ведь раб мог стать вольноотпущенником, а из вольноотпущенника с неменьшей быстротой могли, путем фикции natalium restitutio, сделать свободного — ingenuus. Этого было достаточно, чтобы обходить закон. Вольноотпущенники, до тех пор сосредоточенные в экипаже флота и когортах ночных стражей в Риме, разлились по вспомогательным отрядам и проникли в легионы.
Военная система Империи имела большие преимущества: она сделала из армии аппарат для фабрикации граждан и романизации провинции. Она свела до минимума усилия, необходимые для поддержания общественной безопасности и обеспечила огромному большинству наиболее трудолюбивых и культурных подданных Рима возможность правильной и постоянной производительной деятельности, которой они не знали при прежнем режиме. Она создала отлично выдрессированных и одушевленных воинов, тем охотнее готовых биться на границе, где они стояли, что, сражаясь за Империю, они сражались за собственную землю и очаги.
Но эта система представляла в настоящем и особенно в будущем немало и опасностей. Обособляя армии от гражданского элемента и подчеркивая между ними расовые различия, она слишком развивала корпоративный дух и провинциальный партикуляризм. Более преданные своему вождю, нежели императору, более привязанные к ближайшей родине, нежели к великому римскому отечеству, они утрачивали, вместе с чувством военного долга, чувство национальной солидарности. Все это грозило для армии, предоставленной проискам честолюбцев, разложением дисциплины, а для государства — смутами и распадом. Мы уже видели все эти явления сто лет спустя по смерти Августа. Мы увидим их в новой и тяжелой форме в смутах III века. Наконец, — и в этом крылась немалая опасность — самая благородная и просвещенная часть населения утратила привычку и охоту к войне. Состав армии, наконец, дискредитировал военную службу, сделав ее одним из низших ремесел. Все больше защита Империи ложилась на варварские армии, которые вознаграждали себя, эксплуатируя и деля ее в свою пользу.