Девочка с сомнением посмотрела на него.
– Это ведь история из книжки.
Тут Ноэль заявил, что им уже пора жениться, если мы хотим успеть домой к чаю. Маленькая девочка ничего не поняла, но сделала, как мы сказали, и мы обвенчали их с Ноэлем, смастерив вуаль из носового платка Доры, а ободок одной из пуговиц на рубашке Эйч-Оу отлично налез на мизинец невесты.
Потом мы показали девочке, как играть в жмурки, в «киску на углу» и в пятнашки. Забавно, но она не знала никаких игр, кроме «волана» и «серсо». Но в конце концов она начала вовсю смеяться и уже не была так похожа на куклу.
Она была «киской» и бежала за Дикки, как вдруг резко остановилась и у нее сделался такой вид, как будто она собралась заплакать. Мы посмотрели туда, куда она уставилась, и увидели двух чопорных дам с маленькими ротиками и туго стянутыми на затылке волосами. Одна из дам сказала страшным голосом:
– Паулина, кто эти ребята?
Она так хрипло растягивала букву «р».
Маленькая девочка сказала, что мы принцы и принцессы, хотя нельзя говорить такое взрослому человеку, если только он не твой давнишний друг.
Грубоватая дама издала короткий, ужасный смешок, похожий на сиплый лай, и сказала:
– Как же, принцы! Они всего лишь простолюдины!
Дора сильно покраснела и начала что-то говорить, но девочка закричала:
– Простолюдины! О, как я рада! Когда я вырасту, я всегда буду играть с простолюдинами!
И она подбежала к нам и стала целовать нас одного за другим, начиная с Элис. Она уже дошла до Эйч-Оу, когда ужасная дама сказала:
– Ваше высочество, немедленно ступайте в дом!
Маленькая девочка ответила:
– Не пойду!
– Уилсон, отнесите ее высочество в дом, – велела чопорная дама.
И маленькую девочку унесли, а она вопила, брыкалась маленькими тонкими ножками в застегнутых на все пуговицы сапожках и между воплями выкрикивала:
– Простолюдины! Я рада, рада, рада! Простолюдины! Простолюдины!
– Уходите немедленно, или я пошлю за полицией, – сказала нам противная дама.
И мы пошли прочь. Эйч-Оу скорчил ей гримасу, и Элис тоже, но Освальд снял шапку и сказал, что ему очень жаль, если она недовольна, потому что Освальда всегда учили быть вежливым с дамами, какими бы противными они ни были. Вслед за мной снял шапку и Дикки; после он говорил, что сделал это первым, но ничего подобного. Если бы я действительно был простолюдином, я бы сказал, что он сбрехал.
В общем, мы ушли оттуда, а когда очутились на улице, Дора сказала:
– Значит, она действительно принцесса. Подумать только, принцесса живет в парке!
– Даже принцессы должны где-то жить, – заметил Дикки.
– А я думала, она играет. А она настоящая. Если бы я только знала! Мне о стольком хочется ее расспросить, – сокрушалась Элис.
Эйч-Оу сказал, что хотел бы спросить принцессу, что она ела на обед и есть ли у нее корона.
Я и сам чувствовал, что мы упустили шанс узнать много нового о королях и королевах. Мне следовало бы догадаться, что маленькая глупенькая девочка не может так хорошо изобразить принцессу.
Итак, мы все отправились домой через Пустошь и приготовили к чаю тосты, с которых капало масло.
Когда мы ели, Ноэль сказал:
– Хотел бы я поделиться с ней этой вкуснятиной.
Он вздохнул с полным ртом, и мы поняли: он думает о своей принцессе. Теперь Ноэль говорит, что она была прекрасна, как день, но мы-то очень хорошо помним, что она была вовсе не такая.
Глава седьмая. Мы – разбойники
После встречи с принцессой Ноэль нам до смерти надоел. Он все время рвался в парк, когда остальные туда не хотели. Мы сходили туда несколько раз, чтобы его ублажить, но больше ни разу не видели ту дверь открытой. Все мы, кроме Ноэля, с самого начала знали, что так будет.
Мы решили, что пора что-то сделать, чтобы вырвать его из оцепенения отчаяния – герои книг всегда впадают в такое оцепенение, когда попадают в тупик. Кроме того, у нас опять кончались деньги. Нельзя возродить семейное состояние (во всяком случае, надолго) на один фунт восемь шиллингов, которые мы добыли во время «доброй охоты».
Мы потратили много денег на подарки папе ко дню рождения: купили ему пресс-папье, похожее на стеклянную булочку, с изображением Люишемской церкви, промокательную бумагу, коробку засахаренных фруктов и подставку для ручки. У подставки из слоновой кости наверху была маленькая дырочка; если в нее заглянуть, открывался вид на Гринвичский парк. Папа ужасно обрадовался и удивился, а когда узнал, как Ноэль и Освальд заработали деньги на покупку подарков, удивился еще больше.
Почти все оставшиеся деньги ушли на фейерверк к пятому ноября. Мы купили шесть огненных колес и четыре ракеты, два фонаря, красный и зеленый, бордовый фейерверк за шесть пенсов, две римские свечи по шиллингу, несколько итальянских серпантинов, огненную струю и летающую по спирали ракету, которая стоила восемнадцать пенсов и почти окупила свою цену.
Но, по-моему, хлопушки и петарды мы купили зря. Да, они стоят дешево и первые две-три дюжины раз не так уж плохи, но тебя начинает от них тошнить еще до того, как хлопнешь их на весь шестипенсовик. Есть единственный забавный способ их потратить – кинуть в огонь, но нам это запрещено.
Всегда кажется, что до вечера, когда зажгут фейерверки, еще очень далеко. Я считал, что в такой туманный день можно устроить салют сразу после завтрака, но отец сказал, что поможет нам все сделать в восемь часов, после ужина. Никогда не стоит (по возможности) разочаровывать отца.
Теперь вы понимаете, что у нас были три веские причины для того, чтобы попробовать идею Эйч-Оу и возродить пришедшее в упадок состояние нашего дома, став пятого ноября разбойниками, или, как он сказал, бандитами. У нас была и четвертая причина, самая лучшая. Если помните, Дора считала, что разбойничать нехорошо. И вот наступило пятое ноября, и Дора уехала в гости к крестной в Страуд, в графство Глостершир. Мы были полны решимости все провернуть, пока ее нет, ведь мы-то не считали, что разбойничать нехорошо и не собирались отступать от задуманного.
Конечно, сперва мы созвали совет и очень тщательно разработали план. Эйч-Оу позволили стать главарем, потому что идея принадлежала ему, а Освальд сделался его правой рукой. Справедливый Освальд позволил Эйч-Оу называться главарем, хотя после Доры Освальд самый старший.
Вот какой мы составили план. Мы все должны отправиться на Пустошь. Наш дом стоит на Люишем-роуд, но Пустошь находится совсем рядом, если идти коротким путем: сперва мимо кондитерской, потом через больничные сады, за ними повернуть налево и после – направо. Тогда вы попадаете на вершину холма, где за железной оградой стоят большие пушки, а летом по четвергам играют вечером оркестры. Там мы должны устроить засаду, подстеречь неосторожного путника, велеть ему сложить оружие, а затем привести домой, посадить в самую глубокую темницу под крепостным рвом, заковать в цепи и послать его друзьям письмо с требованием выкупа.
Может, вы думаете, у нас не было цепей? А вот и ошибаетесь! Потому что раньше кроме Пинчера мы держали еще двух собак, до разорения древнего дома Бэстейблов. И собаки были довольно большими.
Мы начали действовать поздно вечером, считая, что в сумерки удобнее прятаться. Погода стояла туманная, и мы долго ждали у ограды на холме, но все запоздалые путники были или взрослыми, или учениками приходской школы. Мы не собирались ссориться со взрослыми людьми, особенно с незнакомцами, и ни один настоящий разбойник не снизойдет до того, чтобы просить выкуп у родственников бедных, нуждающихся ребятишек. Поэтому мы решили ждать.
Как я уже сказал, был День Гая Фокса, иначе у нас не получилось бы стать разбойниками. А неосторожному путнику, которого мы в конце концов поймали, запретили выходить из дома из-за простуды, но он погнался за каким-то парнем, даже не надев пальто и шарф, хотя день был очень сырой, туманный и сумрачный… Как видите, сам во всем виноват и поделом ему.
Мы уже собирались идти домой пить чай, когда заметили, как путник трусимт по Пустоши следом за каким-то парнем. Он последовал за этим человеком прямо в деревню (мы называем Блэкхит деревней, сам не знаю, почему), а потом мы увидели, как он тащится обратно, волоча ноги и шмыгая носом.
– Тс-с, приближается неосторожный путник! – прошептал Освальд.
– Обмотайте головы лошадям и проследите, чтобы пистолеты были заряжены, – пробормотала Элис. Она всегда играет мужские роли и нарочно заставляет Элизу коротко ее стричь. Элиза очень покладистый парикмахер.
– Подкрадитесь к нему потихоньку, – велел Ноэль. – Сейчас сумерки, и ни один человеческий глаз не заметит наших деяний.
И вот мы выбежали и окружили неосторожного путника. Это оказался соседский мальчишка Альберт, который очень испугался, пока нас не узнал.
– Сдавайся! – отчаянным голосом прошипел Освальд, схватив Неосторожного за руку.
– Хорошо! – ответил Альберт. – Сдаюсь изо всех сил. И незачем отрывать мне руку.
Мы объяснили ему, что сопротивление бесполезно. Думаю, он понял это с полуслова. Крепко держа Альберта за обе руки, окружив его плотным кольцом, мы повели его вниз по склону.
Он всё порывался рассказать о том парне, но мы дали ему понять, что пленным не подобает разговаривать со своими пленителями, особенно о парнях, которых кому-то простуженному запретили преследовать.
Когда мы добрались до дома, Альберт сказал:
– Ну и ладно, не буду я вам ничего говорить. После пожалеете, что я не рассказал. Вы, небось, никогда не натыкались на такого смешного парня.
– Зато наткнулись на тебя! – ответил Эйч-Оу.
Это было очень грубо, и Освальд сразу сделал ему замечание, выполняя свой долг старшего брата. Но Эйч-Оу еще слишком маленький и многого не понимает, к тому же для малыша он неплохо отбрил Альберта.
– Ты дурно воспитан, – сказал Альберт, – а я хочу пойти пить чай. Отпустите меня!
Но Элис объяснила – очень любезно – что не пойдет он пить никакой чай, а отправится с нами.