Его работа, выстроенная в хронологическом порядке, не является отчетом о событиях, которые следовали день за днем; это, скорее, что-то вроде официальной истории 4-го Крестового похода, составленной через несколько лет после его неожиданного завершения человеком, который может использовать свою память в дополнение к существующим документам – письмам, договорам, армейским спискам и так далее – как маршал, Виллардуэн имел к ним свободный доступ. Как человек в зрелых годах и с большим опытом, пользовавшийся доверием тех, кто организовал этот поход и играл ведущую роль в различных кампаниях и в инцидентах, которые он описывает, Виллардуэн имел право говорить со знанием дела. Даже если все истории, написанные по прошествии времени, излагают события всеобъемлюще, а интерпретация Виллардуэна порой пристрастна, в целом он дает полный и честный отчет о событиях, которые так хорошо начались и так катастрофически кончились.
В то же время при всей точности и объективности его истории Виллардуэн не избежал упреков с разных сторон. Например, некоторые из его критиков считают, что, возлагая ответственность за неудачу Крестового похода на Зару (Задар), а потом на Константинополь на людей, которые не сообщали Венеции о ходе дел, Виллардуэн не учитывает некоторых махинаций, что происходили за сценой; другие обвиняли его в том, что, сознательно излагая свою историю именно таким образом, он старается избавить лидеров похода от упреков. На эту критику можно легко ответить. Без сомнения, венецианцев устраивала ситуация, которая давала им возможность усилить свое влияние в Средиземноморье; без сомнения, германский король Филипп Швабский старался восстановить в Константинополе власть своего шурина (Филипп был женат на дочери Исаака II Ангела) Алексея (не совсем так. Алексей (Ангел) – сын свергнутого в 1195 году императора Исаака II Ангела. Крестоносцы в 1203 году восстановили на престоле не Алексея, а Исаака II, который умер в 1204 году, а уже ему наследовал Алексей Ангел (Алексей IV). – Ред.). Трудно представить, что французские крестоносцы были бы согласны вместе преследовать цели Венеции и Германии, будь у них в этих напряженных обстоятельствах какой-то иной путь к успеху своего начинания. Что же до идеи, что Виллардуэн действовал как официальный апологет, это можно легко опровергнуть, учитывая его честный отчет о позднейших действиях тех же самых руководителей.
Также Виллардуэна обвиняли в излишней жесткости его суждений о тех, кто отказался присоединиться к армии или дезертировал из нее. Конечно, он был суров, но мы должны учитывать все обстоятельства. Вожди крестоносцев связали себя обещаниями выполнять соглашения, которые их послы утвердили в Венеции, и, в соответствии с феодальными обычаями, те, кто участвовал в походе, также оказались связанными этими обязательствами. Сам человек чести, полный высокого понимания своего воинского долга, Виллардуэн счел немыслимым, чтобы кто-то носящий высокое звание рыцаря мог нарушить свое обещание или отказаться подчиняться командам начальника. Почему же так много рыцарей, удивлялся он, не соблюдали этих законов? Возмущаясь тем уроном, который отступники нанесли предприятию, он решил, что те сочли более безопасным делом отправиться в Сирию, где у христиан в руках были некоторые города, чем рисковать, ведя военные действия в стране, которая полностью находилась в руках мусульман (до чего дело так и не дошло, и горе-крестоносцы отправились громить православных христиан Восточной Римской империи. – Ред.). Тем не менее, затрагивая вопрос о человеческой непоследовательности и повествуя о судьбе тех, кто ушел в Сирию, Виллардуэн говорит об отсутствии у них не столько храбрости, сколько мудрости, что он и осуждает. Говоря о них не столько с гневом, сколько с жалостью, он отдает дань памяти этих достойных рыцарей, сожалея лишь о том, что они сделали неправильный выбор и сполна заплатили за свои грехи и глупости.
Что же до обвинений, что Виллардуэн, рассказывая о разрухе в армии и дезертирстве из нее, не уделил внимания религиозным угрызениям совести тех, кто протестовал против войны с христианами, то в тот отрезок времени было трудно определить, насколько эти протесты серьезны и смогут ли они быть предлогом для распада армии. В деле аббата Во были некоторые основания для подозрений; этот клирик, сея раздоры в армии крестоносцев и, наконец, оставив ее в хаосе религиозных терзаний, отнюдь не проявил такого чистоплюйства, когда в 1209 году взял на себя ведущую роль в «крестовом походе» против альбигойцев, которые в своем понимании христианства ничуть не уступали грекам (нельзя даже сравнивать православных (т. е. «ортодоксальных») христиан Восточной Римской империи и еретиков-катаров (альбигойцев), которые, в частности, предлагали «дешевое спасение» – стать совершенными перед самой смертью, а пока жить в свое удовольствие, распутничать. Катары утверждали, что есть два бога – добрый и злой, и весь материальный мир находится во власти злого бога (а добрый бог ведает духовным); они отрицали учение о смерти и воскресении Христа, объявляли ненужными таинства церкви, почитание креста, икон и сами храмы. И автор тем не менее ставит катаров на одну доску с жертвами алчности венецианцев и крестоносцев – православными. – Ред.).
Учитывая все эти обстоятельства, трудно удивляться, что Виллардуэн, убежденный, что единственная надежда снова взять Иерусалим заключается в единстве всех воинов Крестового похода, не мог терпимо относиться к тем, кто ослаблял крестоносное воинство, и не испытывал симпатии к тем, кто провоцировал религиозные споры. Разве не сам папа, на первых порах возмущенный нападением крестоносцев на христианский город Зару, даровал им отпущение грехов на том основании, что они действовали в крайне напряженных условиях, разве не он предостерег их от распада армии? Более того – в то же время, когда аббат Во доставлял столько неприятностей, его святейшество, полагаясь на полученное от Алексея (Ангела) обещание привести греческую (православную. – Ред.) церковь в лоно Рима, помедлив, наконец все же дал крестоносцам знать, что не возражает против похода на Константинополь, предполагая, что таким образом свершится объединение Римской и ортодоксальной (православной) церквей.
Эта надежда никогда не сбылась, и крестоносная армия так и не смогла взять святой город (т. е. Иерусалим). С того времени, как в феврале 1204 года крестоносцы предъявили свой ультиматум императору Алексею IV, все замыслы Крестового похода потеряли очертания в ряде стычек между французами и греками (византийцами) и в многочисленных трудностях, которые последовали за созданием силой оружия т. н. «Латинской Римской империи». В этой последней части хроники Виллардуэна необходимо принимать во внимание его взгляды. Рассказывая о событиях с французской точки зрения, он объясняет ход событий предрассудками греков. То, что с их стороны было мужественной попыткой завоеванной нации восстановить свою потерянную независимость, в его глазах было доказательством, что греки по своей натуре склонны к предательству и нелояльности. Но если не считать этих его предубеждений, хроника Виллардуэна дает честный отчет о долгой и трагической войне между христианами Востока и Запада, из которого мы можем делать свои выводы.
Из фактов, которые сообщает нам Виллардуэн, очевидно, что, с самого начала уверившись в своей мощи, завоеватели сделали фатальную ошибку, недооценив сопротивление, с которым им придется столкнуться. Уверенные после быстрого взятия Константинополя, что подчинить остальную империю будет легче легкого, и явно не осознавая ту силу ненависти, с которой культурная раса относилась к невежественным варварам, грабившим и разрушавшим их любимый город – один из прекраснейших (видимо, прекраснейший. – Ред.) центров цивилизации в тогдашнем мире, – французы не сделали ни попытки снискать доверие греков.
Сначала казалось, что уверенность в себе крестоносцев оправданна. Кроме нескольких отдельных городов, еще державшихся против завоевателей, все остальная земля к северу от проливов подчинилась иностранному правлению. Тем не менее западные феодалы, как признает сам Виллардуэн, вместо того чтобы справедливо править доставшейся им страной, думали только о своих выгодах. Последняя провокация переполнила чашу терпения греков (византийцев). Подняв восстание, они изгнали «франков» (т. е. крестоносцев) из Адрианополя. Полные желания всеми мыслимыми средствами избавиться от завоевателей, они вошли в союз с могущественным болгарским царем. Правда, в конечном итоге стало ясно, что он еще более неприемлем, чем «франки». Но если у греков и были основания сожалеть о его приходе, то так же считали и их завоеватели, потому что войска Ивана-Асена II фактически подчинили себе Латинскую империю, захватив лучшие города. Только два города рядом с Константинополем еще оставались в руках «франков».
Тем временем по другую сторону проливов, в Малой Азии, Феодор Ласкарис, муж дочери Алексея III Анны, всеми силами старался не допустить латинян к владению здешними землями, и, наконец, как нам рассказывает Виллардуэн, добился своей цели. Признанный законным правителем сначала греками в Малой Азии и теми, кто перешел на его сторону в европейской части империи, он был коронован императором. Никейская империя (1204–1261) оставалась резиденцией греческой монархии до падения Латинской империи в 1261 году, а никейский император Михаил Палеолог (1259–1282) вернул трон в Константинополе.
Хроника Виллардуэна кончается как-то резко – смертью маркиза де Монферрата в 1207 году. Тот факт, что Анри де Валансьен в своей «Истории императора Генриха» (Генрих Фландрский, правил в 1206–1216 годах. – Ред.) продолжает рассказ как раз с того места, на котором завершилась «История завоевания Константинополя» Виллардуэна, объясняется внезапной смертью автора. Дата ее остается невыясненной. Есть свидетельство, что в 1212 году Виллардуэн был еще жив и продолжал обитать в Латинской империи, где он, скорее всего, и оставался до конца жизни. Документы о пожертвованиях в память его и жены позволяют предполагать, что он скончался до июня 1218 года. Тем не менее он жил достаточно долго, чтобы увидеть, как император Генрих (Анри), более мудрый и дальновидный, чем его незадачливый брат, умиротворил (отчасти. –