– Ух… Как бы отрицательно к этому, Фил, – сказала она, поглядев теперь на меня в ожидании поддержки, каковую я попытался оказать ей – взглядом.
– К Богу? Чьему бы то ни было?
Дженни кивнула.
– Фил, можно я объясню?
– Прошу тебя.
– Мы оба неверующие, Фил. И не хотим быть лицемерами.
Думаю, он стерпел потому, что это исходило от меня. Дженни он мог бы, пожалуй, и ударить. Но сейчас он был третий лишний, сторонний. Смотреть не мог на нас.
– Ну хорошо, – сказал он после очень долгой паузы. – Могу я поинтересоваться, кто проведет церемонию?
– Мы, – сказал я.
Он посмотрел на дочь, ожидая подтверждения. Она кивнула. Я ответил правильно.
После еще одной долгой паузы он снова сказал:
– Ну хорошо.
А затем, поскольку я намеревался стать юристом, он спросил: такого рода брак будет… как это называется – легитимным?
Дженни объяснила, что церемонию, которую мы имеем в виду, проведет унитарианский капеллан («А, капеллан», – вполголоса повторил Фил), а жених и невеста обратятся друг к другу.
– Невеста тоже будет говорить? – спросил он так, словно это было последней каплей, coup de grâce[20].
– Филипп, – сказала его дочь, – ты можешь представить себе ситуацию, когда бы я промолчала?
– Нет, детка, – ответил он, через силу улыбнувшись. – Думаю, ты вряд ли когда промолчишь.
По дороге обратно в Кембридж я спросил Дженни, как, по ее мнению, все прошло.
– Нормально, – сказала она. – О’кей.
10
Заместитель декана юридического факультета Гарварда не мог поверить своим ушам.
– Я правильно вас понял, мистер Баррет?
– Да, сэр, декан Томпсон.
Нелегко было произнести это первый раз. И повторить оказалось не легче.
– В будущем году мне потребуется стипендия, сэр.
– В самом деле?
– За этим я и здесь, сэр. Вы распоряжаетесь финансовой поддержкой, правда, декан Томпсон?
– Да, но это весьма странно. Ваш отец…
– Он в этом больше не участвует.
– Простите? – Декан Томпсон снял очки и стал протирать их галстуком.
– У нас с ним возникли разногласия.
Декан надел очки и посмотрел на меня специальным, лишенным выражения взглядом, которым надо овладеть, если хочешь быть деканом.
– Это весьма прискорбно, мистер Баррет, – сказал он.
Для кого – мне хотелось спросить. Этот человек начал меня злить.
– Да, сэр, – сказал я. – Очень прискорбно. Но поэтому я и пришел к вам. В будущем месяце я женюсь. Летом мы оба будем работать. А затем Дженни – это моя жена – будет преподавать в частной школе. Этого хватит на жизнь, но не на обучение. У вас крутая плата за обучение, декан Томпсон.
– Ну… да, – ответил он.
Но и только. Он что, не понял, к чему весь этот разговор? За каким чертом я вообще здесь – как он думает?
– Декан Томпсон, я хотел бы получать стипендию, – сказал я напрямик. Третий раз. – В банке у меня абсолютный нуль, а я уже зачислен.
– Ах да, – сказал мистер Томпсон, переводя на формальности. – Последний срок подачи заявлений на финансовую… поддержку давно истек.
Чем убедить паразита? Жуткими подробностями? Скандальные детали ему нужны? Чем?
– Декан Томпсон, когда я подавал заявление, я не предполагал, что возникнет этот вопрос.
– Совершенно верно, мистер Баррет, и должен вам сказать, я не думаю, что деканат должен вникать в семейную ссору. Весьма прискорбную при этом.
– Понятно, декан. – Я встал. – Понимаю, что вы имеете в виду. Но я все равно не намерен лизать отцу одно место, чтобы юридический тоже обзавелся своим Баррет-Холлом.
Когда я повернулся к выходу, декан Томпсон пробормотал:
– Это несправедливо.
С этим я не мог не согласиться.
11
Дженнифер получала степень в среду. На церемонию слетелась в Кембридж вся родня из Крэнстона, Фолл-Ривера и даже тетя из Кливленда. Заранее договорились, что меня не представят как жениха, и на Дженни не было кольца: так никто не будет обижен (заранее) тем, что пропустит свадьбу.
– Тетя Клара, это мой друг Оливер, – говорила Дженни и всякий раз добавляла: – Он еще не окончил колледж.
Было толкание локтями в бок, перешептывание и даже размышления вслух, но получить конкретную информацию от нас двоих родственникам не удалось – и также от Фила, который, я полагаю, был рад избежать обсуждения любви двух атеистов.
В четверг я академически сравнялся с Дженни, получив свою степень в Гарварде, cum laude[21]. Вдобавок я был избран церемониймейстером и в этом качестве вел выпускников к их местам. Это значит, я шел даже впереди отличников, супер-супер-умных. Очень хотелось сказать им, что мое предводительство решительно подтверждает мою теорию, что час на хоккейной площадке стоит двух в библиотеке Уайденера. Но воздержался. Пусть радость будет всеобщей.
Не знаю, присутствовал ли Оливер Баррет III. В утро торжественного вручения дипломов в Гарвард-Ярде собралось больше семнадцати тысяч народу, и я даже не думал озирать ряды в бинокль. Понятно, что билеты, предназначавшиеся родителям, я отдал Филу и Дженни. Каменноликий, как питомец, спокойно мог прийти и сесть с выпускниками 1926-го. Но с какой стати он захочет? В смысле – ведь банки в этот день работают?
Свадьбу устроили в воскресенье. Наше решение не приглашать родственников Дженни было продиктовано искренней заботой: неупоминание Отца, Сына и Святого Духа сделает это событие тяжким испытанием для сохранивших веру католиков. Происходило это в Филипс-Брукс-Хаусе, старом здании с северной стороны Гарвард-Ярда. Вел церемонию Тимоти Блаувелт, унитарианский капеллан. Естественно, был Рэй Стрэттон, и еще я пригласил Джереми Нейхема, друга с эксетерских времен, который предпочел Гарварду Амхерст. Дженни позвала подругу из Бриггс-Холла и, вероятно из сентиментальных побуждений, свою высокую нескладную коллегу по столу выдачи в библиотеке. И конечно, Фила.
Фила я поручил заботам Рэя Стрэттона. Постарайся, чтобы чувствовал себя свободно. Да и сам Рэй не так уж был спокоен! Они стояли рядом, явно испытывая неловкость и заражая друг друга своим смущением перед «кустарной свадьбой» (как выразился Фил), которая выльется в «фильм ужасов» (как предсказывал Стрэттон). А все потому, что Дженни и мне предстояло обратиться с кратким словом друг к другу! Мы видели уже такое весной, когда Дженнина музыкальная подруга Мария Рандл сочеталась браком со студентом-дизайнером Эриком Левенсоном. Это была очень красивая церемония, и мы решили последовать их примеру.
– Готовы вы оба? – спросил мистер Блаувелт.
– Да, – ответил я за обоих.
– Друзья, – обратился к остальным Блаувелт, – мы собрались, чтобы лицезреть соединение двух жизней в браке. Послушаем слова, с которыми они обратятся друг к другу по случаю этого святого события.
Невеста первой. Дженни, ко мне лицом, прочла стихотворение. Это было трогательно, для меня в особенности, потому что прочла она сонет Элизабет Баррет:
Когда наши души, прямые и сильные,
Безмолвно встали друг к другу лицом
И все ближе и ближе,
Пока широкие крылья не загорелись огнем…
Краем глаза я увидел Фила Кавильери – бледного, с открытым ртом, в глазах изумление и обожание. Мы дослушали сонет – в своем роде молитву о месте:
Где любви отведен лишь день
Посреди темноты и объемлющей смерти.
Затем была моя очередь. Трудно было выбрать стихи, которые можно прочесть не краснея. Не мог я стоять перед ними и декламировать что-то кружевное, приторное. Не мог. Но отрывок из «Песни большой дороги» Уолта Уитмена, хоть и короткий, все сказал за меня:
…я даю тебе руку!
Я даю тебе мою любовь, она драгоценнее золота,
Я даю тебе себя самого раньше всяких наставлений и заповедей;
Ну а ты отдаешь ли мне себя? Пойдешь ли вместе со мною в дорогу?
Будем ли мы с тобой неразлучные до последнего дня нашей жизни?[22]
Я закончил, и в зале чудесно все стихло. Потом Рэй Стрэттон дал мне кольцо, и мы сами – Дженни и я – произнесли брачную клятву, что будем друг друга любить и лелеять, пока смерть не разлучит нас.
Властью, данной ему штатом Массачусетс, мистер Тимоти Блаувелт объявил нас мужем и женой.
Задним числом наша «вечеринка после матча» (по выражению Стрэттона) представляется ненарочито непретенциозной. Мы с Дженни решительно отказались от Дороги шампанского[23] и, поскольку нас было мало и мы могли разместиться в одном отсеке, отправились пить пиво к Кронину. Помню, сам Кронин угостил нас по первому кругу в честь «самого лучшего гарвардского хоккеиста со времен братьев Клири».
– Черта с два! – возразил Фил Кавильери, стукнув кулаком по столу. – Он лучше всех Клири, вместе взятых.
Полагаю, Фил имел в виду (он в жизни не видел хоккейного матча в Гарварде), что, какими бы мастерами ни были Бобби и Билли Клири, жениться на его красавице-дочке им не случилось. Мы все уже были хороши, и это стало поводом принять еще.
Я позволил расплатиться Филу; позже – редкий случай – Дженни похвалила мою интуицию («Еще станешь человеком, студентик»). Но когда мы везли его к автобусу, было тяжеловато. Глаза намокли. У него, у Дженни, да, пожалуй, и у меня. В общем, прощание было водянистым, а кроме этого, я ничего не запомнил.
После разных благословений он сел в автобус, и мы махали ему, пока он не скрылся из виду. Только тут настигла меня потрясающая новость:
– Дженни, мы официально муж и жена!
– Да, и теперь я могу быть стервой.
12
Если описать одним словом нашу повседневную жизнь в те первые три года, то это будет «жались». Каждую минуту бодрствования мы ломали голову, как, черт возьми, наскрести денег на то, что нам надо сделать. Короче – как-то перебиться. И ничего романтического в этом нет. Как там у Омара Хайяма? О, если б каждый день иметь хлеба каравай… Кувшин вина – и в тень деревьев, и так далее