толике стоял хрустальный графин с водой, я налил из него рюмочку. В кабинете было спокойно, меня никто не видел.
Примерно через десять-пятнадцать минут открылась какая-то дверь, перед открытой дверью кабинета прошла Светлана в белом переднике. Мы молча поздоровались, вскоре раздался звук спускаемой воды. Светлана вновь прошла мимо кабинета и вновь кивнула мне. В молчании этой женщины таится многое, подумал я. Она прочла много книг, так как училась в еще советской Болгарии, она не такая, как все эти пустышки внизу. К тому же она красивая женщина со стройной фигурой.
Я долго разглядывал белые здания Аальто и думал о том, как похож на стиль его архитектуры стиль музыки Сибелиуса, о том, что в его простоте кроется глубина и о том, что лаконичность дизайна японцев присуща и финнам. За этими размышлениями я задремал и, видимо, какое-то время проспал. Меня разбудил автомобильный гудок. Белая кошка Арзу пришла и свернулась клубочком рядом. «Тебе что, тоже шум надоел?» – спросил я ее. Она молча посмотрела на меня и ничего не ответила. Кошка эта с горделивым нравом.
Спустившись, я увидел, что вечеринка подошла к концу. Несколько автомобилей выезжали со двора, Арзу, наверное, кого-то провожала. Я подождал, пока машины уедут, а затем не прощаясь покинул вечеринку и в полной темноте зашагал домой.
У меня было странное чувство, когда я вновь шел в этот дом. После дождя сад не блестел, как той ночью. Все словно бы испортилось, развалилось, сгнило. Я сделал несколько шагов по мокрому газону, и он отозвался чавканьем.
Раздвижные двери гостиной были сомкнуты. Я уже собирался войти, как передо мной возникла Светлана. Неизменная белая униформа, волосы, затянутые в тугой узел. Я спросил, где Али. Он спал.
– Он очень устал.
Она проглатывала турецкие слова, говорила со славянским акцентом. Мы сели в гостиной, она принесла чай. Я спросил, как дела.
– Меня возили в полицию, – сказала она.
– Я знаю, меня тоже возили. А потом что было?
– Прокурор с судьей все вопросы задавать, задавать. Я рассказать им – у меня друг есть, ее звать Фериха, она тут в доме работает. Той ночью все, кто в доме был, уехал в Стамбул, Фериха ко мне пришла. Она боится быть одна. Я взять разрешение у Арзу-ханым, Фериха пришла, Эмир наверху поел, потом уснул. Мы в моей комнате смотреть телевизор. Потом уснуть мы с Фарихой. Али-бей закричать, мы проснулись, побежали вниз – так и увидели Арзу-ханым. Инспектор спрашивал Фериху, и меня выпустить.
– Хорошо, что у тебя есть Фериха и она свидетель. Кто, по-твоему, мог это сделать?
Светлана наморщилась, подняла глаза к потолку, какое-то время думала, а потом сказала:
– Не знать. Не знать я. Никто на ум не приходит.
Я спросил ее про кошку:
– Правда, что она лизала кровь Арзу и мордочка у нее была вся в крови?
– Да, – отозвалась она. – Я чуть сознание не потерять, такой страх. Вся морда красной стала. Это не кошка, это шайтан. Ей-богу, серьезно говорить, шайтан.
– А где сейчас кошка?
– Я прогнать шайтана из дома, к тому же огреть палкой, – ответила Светлана.
В этот момент я услышал, что Али спускается по лестнице. У него по-прежнему были распухшие глаза, и, казалось, он испытывает вину из-за того, что спит после всего случившегося.
– Я с той ночи глаз не сомкнул, – сказал он извиняющимся тоном, – так что просто выключился.
– Ну конечно. Ты же не в состоянии не спать до конца жизни.
Затем я выразил ему соболезнования, как полагается, и извинился за свое поведение у прокурора.
– Ты меня знаешь, – сказал я, – это у меня болезнь какая-то.
– Я знаю, – сказал он, – я просто растерялся в тот момент и обо всем забыл.
Он задумался и, помолчав какое-то время, продолжил:
– Арзу тебя очень любила. Она говорила, что, когда разговаривает с тобой, чувствует себя очень нужной.
Ему было непросто договорить эти слова, голос его задрожал, и он заплакал. Светлана отправилась в кухню, видимо, чтобы заварить ему чай. Я от всего сердца пожелал, чтобы она поскорей вернулась, потому что не знал, как себя вести с человеком, который так рыдает. Но Светлана долго не шла, и я молча сидел, разглядывая картины. В свете дня они выглядели еще более отвратительными. Снаружи раздался яростный лай Кербероса.
– Я привязал у калитки собаку. Мне пора идти, – объявил я, вставая. Али продолжал сидеть, обхватив голову руками. Когда я подошел к железной калитке, то понял, отчего Керберос лает как сумасшедший. Кошка Арзу хотела вернуться в дом, однако Керберос не давал ей пройти. Кошка шипела. Мне показалось, что я вижу у нее на морде кровь, несмотря на то что прошло немало времени. Кошка вела себя дико. Наверное, она видела убийство. На ее морде застыло хищное выражение. Я подошел к ней и сказал:
– Ты наверняка что-то знаешь!
Она зашипела и на меня и, отступив, выгнула спину. Мы с ней никогда не могли договориться, она не желала устанавливать со мной никаких отношений. В ответ на это я спустил Кербероса с поводка, и он бросился на кошку, но та была очень быстрой и сразу же вскарабкалась на невысокое дерево неподалеку. Керберос бродил под деревом и лаял.
В тот момент мимо дома проходили двое деревенских мальчишек, которые видели эту сцену и начали швырять в кошку камнями. Пара камней достигли цели, кошка вздрогнула, но не упала. Это раззадорило мальчишек, они принялись кидать в кошку все, что попадалось им под руку, не давая той расслабиться. Керберос в это время встал на задние лапы и лаял на нее снизу. Кошка поняла, что долго она не продержится, и, метнувшись с дерева, как молния, одним махом перескочила забор. Мы ее даже рассмотреть не успели. Мой огромный пес растерянно смотрел мне в глаза.
После этой маленькой склоки я направился домой и, переодевшись в домашнюю одежду, засел за чтение. Я взял сразу три книги, потому что уже много дней не читал. Я переворачивал страницы, но в то же время вспоминал тюремную стену с пятнами сырости. Между мной и стеной установилась какая-то связь, я был в этом уверен. Интересно, что она хотела мне сказать? О чем же мог быть наш разговор?
8Где кончаются истории и начинается правда?
На следующее утро, пока я был наверху у себя в спальне, Хатидже-ханым вновь открыла своим ключом дверь. Я решил, что она никогда не замолчит.
Они с мужем так расстроены, так расстроены, что чуть оба не заболели. А вот сынок их действительно заболел – у него жар, лежит, стонет. Что может такой человек, как я, такой хороший человек, к тому же такой инженер, делать в полицейской машине? Они, вероятно, что-то надумали, раз увезли меня. Но велик Аллах, видит каждого муравья, и меня он увидел, ниспослал милосердие в сердца полицейских, чтобы они быстро поняли – такой истинный эфенди, как я, не может быть замешан в темных делах. А вот она дома приготовила для меня замечательный суп, мне сейчас как раз такой полезен – согреет и исцелит. Если бы я разрешил ей готовить в этом доме, ах, что бы она только не наготовила! Но я же не терплю запаха пищи, совсем не терплю! Ну и что же, это не стыдно, у всех свои привычки. Что это за дом, в котором не готовят еду? Из такого дома и счастье убежит! Все, хорошо, хорошо, она замолкает, ведь после всего случившегося ей не хочется меня расстраивать, но, чтобы ее уважить, я должен съесть хотя бы пару ложек этого супа.
Продолжая тарахтеть, как мотор, она, видимо, поставила разогреваться суп, потому что по дому распространился отвратительный жирный запах. Я крикнул ей сверху, чтобы она немедленно уходила. Я ей очень благодарен, но после произошедшего страшно устал и поэтому хочу спать. Сегодня она мне не нужна. Хатидже-ханым меня услышала и, сказав, что поставила суп на стол, а если я пожелаю, то в кастрюле его еще много, удалилась. В доме вновь воцарилась тишина.
Я спустился на кухню. В супе плавали кусочки мяса. Я вылил суп в миску, а затем отнес ее Керберосу. Учуяв запах, он немедленно бросился к ней и принялся лакать эту похлебку. Я оставил открытой входную дверь, чтобы дом проветрился, распахнул на кухне окна. Затем вновь лег в кровать. Когда я проснулся, дело шло к закату.
Я сварил себе чашечку кофе и, взяв несколько печений, сел было за книгу. В дверь позвонили. Сначала я решил, что вернулась Хатидже-ханым. Но у нее были ключи. Зачем ей звонить? Может быть, полиция? Но Керберос не лаял.
Я спустился. Кто же стоял передо мной? Наша девица. На ней были белая блузка с длинным рукавом и джинсы. Выглядела она очень свеженькой, с легким, едва заметным макияжем: на веках фиолетовые тени, брови чуть подрисованы. Все это делало ее глаза раскосыми.
– Неужели я от вас никогда не избавлюсь, Ахмед-бей?
Я подумал, как это странно с ее стороны спрашивать такое, но ничего ей не ответил. Должно быть, она решила разрядить ситуацию. Мы поднялись на второй этаж, и я предложил ей кофе с печеньем.
Она заговорила со мной, наполовину шутливо, наполовину серьезно: что я за человек такой, почему сюрпризы не кончаются. Моя теория относительно Светланы развалилась, а ведь именно я убедил ее написать об этом в газету, и вышла «утка». К тому же, говорят, меня арестовали. Что же здесь происходит? И не ездила Арзу в Стамбул к своим старинным приятелям, и вовсе не была Светлана влюблена ни в какого Али, и никакой связи у них не было… Неужели я все это выдумал? Где кончаются истории, где начинается правда? Пора уже все рассказать начистоту – она шагу отсюда не сделает, пока не узнает правду.
Журналистка вытащила из своей черной сумки газету и протянула мне.
– Впервые моя заметка была напечатана на первой полосе, – сказала она, – к тому же вместе с моей фотографией, но вот она как раз и оказалась «уткой».
Я сидел, слушал и все никак не мог понять – сердилась ли девушка или ей нравилось, что ее дурят. Она была немного взволнована, немного разозлена, но в то же время казалась радостной.
– Успокойтесь, – сказал я ей. – Разве вы знаете, когда герои ваших интервью рассказывают небылицы, а когда говорят правду?