– Ты говорил о тамошних строителях, – напомнила девушка. – О русских дамах и все такое. О том, как ваши рабочие селились к ним в дома.
Она начала обращаться ко мне на «ты», а ведь прежде так не обращалась. Например, вчера… Нет, я не могу вспомнить, не могу быть уверенным.
– Ладно, – сказал я, – про Людмилу и Мехмеда расскажу… сегодня вечером.
Тут она подскочила и набросилась на меня:
– Какой еще вечер? Сейчас давай рассказывай!
– Мне что, при Хатидже-ханым душу раскрывать? – удивился я. – Это нелегко. Ты, между прочим, первый человек, который узнает нашу семейную тайну. Как ты можешь так легкомысленно к этому относиться?
– Ладно, но ведь Хатидже-ханым не пробудет здесь до вечера?
– У меня есть дела в городке. Мне нужно зайти в банк, в управление кадастра. А ты в это время постарайся разыскать Фериху, поговори с жителями деревни, может, тебе Хатидже-ханым поможет. Вечером встречаемся здесь.
– Я много людей видела, но таких, как ты, еще ни разу не встречала, – сказала она с видом всезнайки. Можно подумать, она прожила долгую жизнь и встречалась со многими людьми. – Ты только и думаешь о том, как обмануть, – продолжала она. – Я не останусь у тебя вечером, соберусь и уеду, у меня мать с ума сходит, коллеги по газете ничего понять не могут. Так что не уговаривай, я у тебя не останусь, это невозможно. Единственное, что я сделаю, – разыщу Фериху.
– Хорошо. Я не собираюсь удерживать тебя насильно. Ты можешь уехать, когда пожелаешь.
В этот момент Хатидже-ханым принесла на подносе миндальное курабье и кофе. Девушка презрительно морщилась. Наверняка подумала, что в этом доме и завтраком толком накормить не могут, настоящая психушка, но, должно быть, она была очень голодна, потому что, не сказав ни слова, принялась за печенье. Мука осела вокруг ее губ, как белое маленькое облачко.
Я спросил у Хатидже-ханым, не может ли та отвести девушку к Ферихе. Женщина почувствовала, что за последние дни она стала очень важным человеком.
– Ну конечно, – радостно ответила Хатидже-ханым, – ведь Ферихе живет недалеко от нас. Когда пожелаете, тогда и отведу нашу красавицу туда.
Девушка резким тоном стала спрашивать меня, о чем я вчера все-таки успел поведать уже после того, как она заснула.
– О жизни рабочих, о Людмиле, о том, как я уговорил Мехмеда приехать в Борисов. Правда, вскоре мне предстояло убедиться в том, что я совершил самую главную ошибку в своей жизни, пригласив Мехмеда. Трагедия началась в Борисове.
– Что за трагедия? – нетерпеливо спросила она с набитым ртом. – С кем трагедия? С Людмилой?
– Нет. В этой истории есть еще один человек. Трагедия начнется, когда он войдет в нашу жизнь.
– Кто он?
– Самое прекрасное создание! Я вечером расскажу о нем и о знакомстве, которое разрушило жизнь моего брата.
– Оооох! – закатила девушка глаза и пробормотала себе под нос: – Вечером он расскажет! Долго ждать этого вечера. Будь его власть, он давно бы меня связал и оставил здесь рабыней.
Журналистка ушла вместе с Хатидже-ханым. Я пошел провожать их и в дверях сказал:
– Мы так привыкли друг к другу. Я буду часто тебе звонить.
Она фыркнула, даже не посмотрев на меня, и съязвила:
– Развлекайся со своей собакой. А если с собакой не выйдет, то у тебя есть Любимая. Стоит там понапрасну. Иди и разговаривай с ней целыми днями. Мне-то что до твоей жизни!
Через некоторое время Хатидже-ханым вернулась. Она отвела девушку к Ферихе и пришла обратно.
– Ахмед-бей, – спросила она, – почему эта журналистка постоянно пытается с кем-то встретиться? Что она здесь ищет?
– Она, наверное, пытается узнать о Светлане.
– Лично я уверена – это дело рук этой неверной.
Женщина помолчала, видимо, ожидая моих возражений, а затем продолжила:
– В конце концов выяснится, что эта болгарская баба все и сделала. Вот бы судья меня послушал!
– Как твой сын, Хатидже-ханым? – спросил я. – Упала у него температура?
Хатидже-ханым сказала, что после температуры у него начался кашель, он лежит в кровати и не может встать, в общем, сильно простудился. Я спросил, показывала ли она его врачу.
– Ой, доктор много денег попросит! – нахмурилась Хатидже-ханым.
Закончив дела в городке, я пошел в аптеку и купил несколько жаропонижающих и болеутоляющих средств, а также сироп от кашля. Вернувшись в Подиму, я отправился к запущенному дому Хатидже-ханым. Забор вокруг дома давно упал, в саду прогуливалось несколько кур. Я позвонил в звоночек рядом с почерневшей от времени деревянной дверью. Дверь открыла Хатидже-ханым. Почему-то она была очень взволнована, хотя я и предупреждал ее, что приду. Оказывается, в доме не убрано, я должен извинить ее, старый хрыч ушел в кофейню, сейчас она угостит меня чаем или кофе.
Посреди комнаты, в которую я вошел, стоял квадратный стол, покрытый белой клеенчатой скатертью в зеленую клетку. На столе лежала наполовину перебранная сырая фасоль. Я сказал хозяйке, чтобы она не беспокоилась, я ненадолго, и спросил о Мухарреме.
– Он, бедняжка, спит в спальне, – сказала она.
Я отправился туда. Парень действительно спал. Одеяло с него сползло на пол. На его бесформенном теле красовались тесные трусы. Лицо было пунцовым. Я взглянул на лоб, непропорционально большой для его лица. Пот стекал по его лицу, было ясно, что у него жар. Стараясь не разбудить больного, я вернулся к Хатидже-ханым, отдал ей лекарства, объяснив, как ими пользоваться, и предупредил – если средства не помогут, то парня придется везти в больницу.
– Награди вас Аллах за вашу помощь! – всплеснула она руками, провожая меня к двери.
Под эти молитвы я вышел из дома, размышляя, как же еще меня может наградить Аллах. Впрочем, награды я никакой не ждал, молитв тоже. Я старался лишь для того, чтобы как можно сильнее привязать к себе Хатидже-ханым, чтобы она лучше заботилась о моем доме.
Вернувшись домой, я взял Кербероса и отправился с ним на берег моря. Пес был обижен. Когда я спросил, в чем дело, он отвернулся. Мне стоило больших усилий понять, что на самом деле он ревнует меня к девчонке. В последние несколько дней я уделял ей слишком много времени. Мне хотелось, чтобы Керберос простил меня, я хотел даже его погладить, но пес дал понять, что это невозможно.
– Ладно, – вздохнул я. – Не расстраивайся. Все закончилось, она уехала.
Вечером я вновь вернулся к чтению. На сей раз я принялся читать книжки о юных девушках. Так прошло несколько часов. У Толстого есть очень хороший рассказ, написанный от лица юной девушки. Девушка рассказывает, как влюбилась в одного мужчину, вышла за него замуж, а затем заставила его испытать сильное разочарование. Толстой, человек, который всю жизнь ссорился со своей женой, умудрился поставить себя на место юной девушки и невероятно подробно поведал о ее чувствах. Читать было очень интересно. Возможно, профессия писателя заключается не в том, чтобы рассказать, а в том, чтобы досконально понять своего героя.
13Вечный муж
Я позаимствовал название этой главы у одного петербургского писателя, страдавшего эпилепсией, потому что нет лучшего способа донести – с учетом моих скромных способностей – то, в каком душевном состоянии был Али, который тем утром сначала позвонил, а затем явился ко мне домой. Дело в том, что он по-прежнему ощущал себя «мужем» и испытывал всю гамму чувств: и мужнюю ответственность, и мужнее чувство собственности, и мужнюю нежность. Однако жены у него теперь не было. Он уселся в кресло напротив и принялся печальными глазами смотреть на меня.
– Это невыносимо, – пожаловался он. – Мне, наверное, не стоило к тебе приходить, но я не могу с собой совладать. Не могу сидеть сложа руки, не поговорив со всеми, кто знал Арзу, кто разговаривал с ней, кто помнит ее. Не могу не думать о ней. К тебе она ходила часто, а я никогда здесь не бывал… Но теперь… как бы так сказать…Теперь, когда ее нет, мне захотелось увидеть этот дом. Пожалуйста, покажи мне, в каком кресле она сидела. Знаю, что она любила кофе, ты наверняка ее угощал; покажи мне ту чашку, из которой она пила. Я уже говорил тебе, что мне не спится ночами, а когда удается забыться, во сне все выглядит только страшней. Мне снится, что она все еще жива. Кажется, что мне только приснилось, будто она умерла, и, стоит проснуться, все будет по-старому. Но потом реальность вновь запускает острые когти в мое сердце.
Он безостановочно говорил, а я сидел и соображал, что делать. Стоит ли выдавить из себя пару утешительных слов или лучше промолчать? Я не знал, как быть. Его последняя фраза напомнила мне эпизод из «Итальянских хроник» Стендаля. Убийца, герой рассказа, медленно вонзает нож в грудь жертвы и цинично спрашивает бедняжку, задел ли нож сердце. Все это повторяется в рассказе несколько раз. С Арзу, по крайней мере, такого не произошло.
А может, рассказать ему об эпизоде, который изобразил Стендаль, и попытаться немного утешить, что с Арзу хотя бы такого не произошло? Или он решит, что я спятил?
Он спросил совершенно неожиданно, любил ли я Арзу. Немного помявшись, я сказал, что да, конечно, любил. Али спросил, о чем мы разговаривали здесь, в этом доме, когда она приходила.
– Да ни о чем особенном… Говорила по большей части она.
– О чем она говорила?
– Да ни о чем особенном, о том о сем…
– Обо мне она говорила?
– Конечно, говорила!
– И что говорила?
– Говорила, что очень тебя любит.
– А какие слова она при этом употребляла?
– О, Аллах! Ну просто говорила: «Я очень люблю этого человека».
– Она рассказывала тебе о том, с кем встречается в Стамбуле?
– Нет!
– Ну, пожалуйста, Ахмед. Нет смысла скрывать что-то от меня. Я знал, что Арзу время от времени встречается с кем-то, но виду не показывал.
– Почему?
– Боялся ее потерять, понимаешь, – вздохнул он. – Ведь она – моя жена. Она могла гулять где угодно, а возвращалась всегда ко мне. Но теперь мне хочется выяснить, с кем же именно Арзу встречалась в Стамбуле. Я разыщу этих людей.