ествует способ сбить с вас спесь.
– А вот и не существует!
– С чего бы?
– Не существует, говорю тебе!
– А я уверена, что существует.
Ей очень хотелось, чтобы я вышел из себя. Однако я сохранял спокойствие и говорил чуть ли не шепотом. Мне даже в какой-то момент показалась ужасно смешной эта ситуация. Я завел мотор, и мы поехали в сторону деревни.
В этот момент девчонка выдала нечто совершенно для меня неожиданное, завопив что есть мочи: «Старый козел! Ублюдок! Грязный бабник!» Я спокойно вел машину, не глядя на спутницу – давно понял, какой чокнутой она может быть.
– Знаю, – продолжала она орать, – ты не можешь прикоснуться к людям только потому, что никто не согласится бесплатно трогать такое старое чучело, как ты?!
Я продолжал молчать. Она решила повысить градус и плюнула в меня. Да-да, она в меня плюнула. Плевок попал в щеку. Я снова ничего не сказал и даже не рассердился – что там сердиться. Я просто ехал и думал о своем, глубоко погруженный в собственные мысли, машинально поглядывая на зеленую муху, жужжавшую у лобового стекла – терпеть не могу мух что дома, что в машине; всегда слежу, чтобы муха не села на меня.
Наконец мы подъехали к дому. Я загнал машину во двор. Девушка продолжала сидеть в «опеле», я тоже не выходил. Керберос встал на задние лапы, заглянул к нам, помахивая хвостом. Девчонке неожиданно пришло в голову ударить меня сумкой по голове. Но, размахнувшись, она остановилась – для нее все это было просто экспериментом. Я предупредил фурию:
– Не вздумай делать этого в саду.
– Значит, и у вашего терпения есть границы, – обрадовалась она.
– Если Керберос увидит, что кто-то поднял на меня руку, он тут же накинется на обидчика, – спокойно ответил я. – В Подиме разразится очередная трагедия, а ты попадешь на первую полосу своей газеты: правда, как жертва.
Здесь она, кажется, испугалась, лицо ее стало белым, как лист бумаги, нижняя губа задрожала. Она вновь перешла на «вы»:
– Как вы думаете, ваш пес что-то видел?
– Не знаю, – пожал я плечами. – Скорее всего, почувствовал. Ему необязательно что-то видеть.
– Но ведь у меня не было дурных намерений, я не хотела причинить вам вред, – залепетала она. – Мне хотелось вас проверить. Ну, знаете, иногда проверяют человека, когда он утверждает, что слепой, а на самом деле нет. Извините меня, пожалуйста, очень вас прошу, я, наверное, сошла с ума. И все-таки почему вы не реагируете на то, что я накинулась на вас и даже хотела ударить?
– Дело в том, что, пока ты кричала на меня, я думал о Сократе. Видишь ли, однажды на улице кто-то оскорбил Сократа и даже ударил его. Тот предпочел ничем не отвечать и ушел как ни в чем не бывало. Его спросили, почему он не ответил обидчику, а Сократ сказал: «Если меня укусит осел, я что, должен его в суд вести?»
Девушка растерянно замолчала, понурив голову.
Когда мы вышли из машины, Керберос с удивлением посмотрел на нас, пытаясь понять, что произошло. В этот момент девушка внезапно схватила меня за руку. Я вздрогнул. Керберос залаял как сумасшедший, пытаясь сорваться с цепи. Журналистка застыла от страха.
Впервые за долгие годы ко мне прикасался человек; я оказался к этому не готов. Голова моя кружилась, кровь отлила от щек. Земля заходила ходуном под ногами. Я закричал. Прибежал сосед-бакалейщик, усы которого были тронуты сединой: «Что случилось, братец Ахмед-бей? Что стряслось?» Он явно испугался за меня, но войти в сад не решался, потому что Керберос, как безумный, рвался с цепи. Пес решил, что я нахожусь в большой опасности, и прикладывал все свои силы, чтобы освободиться. В конце концов цепь лопнула, и пес вырвался, ринулся к нам, словно молния, и одним прыжком сбил девчонку с ног. Ему хватило бы и минуты, чтобы перегрызть ее худенькое горлышко. Бакалейщик мгновенно скрылся. Я закричал, теперь уже на Кербероса:
– Сидеть! Немедленно сидеть! Рядом!
Должно быть, пес почувствовал мою решимость: он отпустил девушку и сел рядом. Девчонка явно была в шоке. Она вся сжалась и тихонько постанывала, закрыв лицо руками. Я велел Керберосу возвращаться на место. Он нехотя улегся перед будкой, но глаз с нас не спускал и иногда тихонько рычал. Я опустился рядом с девчонкой, мягким голосом сказал ей, что опасность миновала, что бояться больше не нужно, однако шок ее был так силен, что, кажется, она не понимала моих слов.
– Шшшшш, тихо, успокойся, – говорил ей я. – Успокойся, все позади, больше нечего бояться. Кербероса здесь больше нет, открой глаза и сама посмотри, здесь нет никого, кроме меня. Ну все, все, успокойся, хватит бояться. Я правду говорю, Керберос больше не причинит тебе вреда. Ну же, сама посмотри!
Бедная девчонка тряслась и дрожала всем своим худеньким телом.
– Давай-ка пойдем домой, – наконец сказал я. – С тобой все в порядке. Ты просто сильно испугалась.
Она по-прежнему была в шоке и поэтому явно с трудом верила моим словам, но тем не менее понимала, что долго оставаться по соседству со свирепой собакой не стоит. К тому же в доме было безопасно. Она резво вскочила и побежала к дому. Керберос вновь залаял, я прикрикнул на него. Едва дверь закрылась за нами, девчонка заревела. Она плакала, словно ребенок. А я стоял рядом как столб, не зная, что и делать. Я даже не мог сказать ей, чтобы она замолчала, потому что не находил слов утешения. Лишь через некоторое время я сумел выдавить из себя: «В твоей комнате есть ванна. Теплая вода пойдет тебе на пользу. Полотенца там чистые, так что можешь не беспокоиться».
Она с упреком взглянула на меня, а затем, всхлипывая, отправилась в комнату. Я заметил, что она хромает. Наверное, ушиблась, когда падала, или Керберос придавил ее своей тяжестью. Я принес из аптечки йод, бинты, мазь от ушибов и положил перед ее дверью, громко уведомив свою гостью о медикаментах. Ну что же за день-то такой!
После того как прошло время, достаточное для принятия ванны, я отнес ей под дверь чай с бутербродом, постучал, но она не отозвалась. Может быть, спала, тем не менее я громко сказал, что на подносе чай с бутербродом и аспирин и что я так же оставляю все это у нее под дверью. Затем пожелал ей спокойной ночи, поднялся к себе и погрузился в чтение, искренне надеясь, что книга сможет меня отвлечь и я забуду обо всем, что произошло. Однако должен признаться, что это мне не удалось.
Впервые за долгие годы, пусть на мгновение, ко мне кто-то прикоснулся. Это и прикосновением-то толком не назовешь, я даже почувствовать ничего не успел, и все же меня коснулись. Для меня прикосновение было настоящей революцией. Можно сказать, что я пережил тяжелую психологическую травму. Хорошо, что оно не было долгим. Я попытался разумом отфильтровать все эмоции, нахлынувшие на меня, отвлечься какими-то более глубокими размышлениями, но вскоре убедился, что у меня ничего не выходит, и спустился на первый этаж, чтобы избавиться от скопившейся в мышцах молочной кислоты. Внизу я уселся в объятия Любимой, повысил силу массажа и включил машину. Поршни пришли в движение и принялись нажимать на все части моего тела. Давление Любимой отчасти напоминало давление манжеты тонометра – обычно оно приятно людям. Любимая была большой и крепкой – как раз такой, чтобы охватить все мое тело. Когда она обнимала меня, я чувствовал ее силу и расслаблялся. Я пролежал в ее объятиях примерно полчаса, затем встал и принял горячий душ. Благодаря этим манипуляциям ночь моя прошла спокойно и благополучно, я спал крепко.
Во сне меня посетило гораздо более редкое видение, чем синие зайцы: я видел огромного, мускулистого, сияющего черного жеребца, мчавшегося во весь опор со скоростью, которой вполне мог бы позавидовать любой современный локомотив. Круп его блестел от пота, а я с восторгом наблюдал за этим удивительным созданием. Я даже слышал топот его копыт. Передние ноги так гармонично топали в такт задним. Этот звук был как музыка, даже гораздо лучше музыки. Мне этот звук напомнил все ускоряющуюся мелодию «Болеро» Равеля. Из огромных черных ноздрей валил поистине адский пар.
15Зубы Кербероса, прививка от бешенства и так далее
Утром я постучался к девчонке в комнату. В ответ она сказала, что скоро выйдет. Я решил накрыть для нее завтрак «по-турецки», чтобы помочь как можно скорее забыть пережитое: сходил в бакалею и купил там все, что нужно – брынзу, оливки, яйца, варенье. Бакалейщик, усы которого были тронуты сединой, спросил о здоровье моей гостьи.
– Все хорошо, – ответил я.
– Вот бедняжка, – покачал он головой. – Аллаха надо благодарить, что она не померла от страха.
Он, наверное, ждал моих комментариев по этому поводу и вопросительно уставился на меня. Однако поняв, что я намерен хранить молчание, продолжил:
– Я сам чуть с ума не сошел. Этот твой Кырбаш – вообще бешеный, это не собака, а исчадие ада какое-то. Вы хоть знаете, с чего он накинулся-то?
– Нет, не знаю.
– А кто знает? – не унимался бакалейщик.
– Ну, это животное. Кто знает, что у него в голове. Но теперь уже все позади, так что не беспокойтесь.
– Мне кажется, вам цепь надо покрепче сделать, – посоветовал он. – Вы же видите, его ничем не сдержать. Сущий дракон.
Я вернулся домой и принялся готовить завтрак. Девчонка, шатаясь, вышла на кухню. С виду она вроде бы пришла в себя, по крайней мере, цвет лица стал нормальным. Нога была плотно перетянута бинтом.
– Ты, наверное, вчера просто ногу подвернула, – предположил я. – Так что скоро все пройдет.
– Какое подвернула! – на лице ее возникло уже хорошо знакомое мне выражение возмущения и ярости. Она размотала бинт и показала ногу. Над щиколоткой виднелись два следа от зубов с кровавыми сине-лиловыми кровоподтеками.
Я растерялся. Значит, Керберос вчера, между делом, успел ее цапнуть.
– Тебе следовало вчера вечером сказать мне об этом! Я бы купил антисептический крем. Мы бы промыли рану перекисью.
– Не «мы бы промыли», а «ты бы промыла»! Выражайтесь правильно! Как можно, чтобы ваши драгоценные руки коснулись этих ран? А где же наши вопли, крики? Я всего лишь хотела взять вас за руку в знак благодарности… Чтобы извиниться за прежнее хамство…