Одна мысль о том, что по возвращении надо будет идти в школу и как-то там выживать, в тот момент, когда подошел поезд, мгновенно всплыла в голове и оказалась сильнее всех обещаний, чувства вины и благих намерений.
«В Москву! В Москву! В Москву! А там увидим!» – стучали колеса поезда, уносившего меня прочь от станции со странным названием Белиджи.
И все-таки от мысли о том, что теперь подумает обо мне товарищ капитан, немного свербило в сердце.
Глава 3. Минводы
Ни до какой Москвы я, разумеется, не доехал.
Правда, проводники тоже спят по ночам, просыпаются только от остановки к остановке, почти не проверяют билеты, а потому на этот раз я был пойман почти на рассвете, когда мы уже подъезжали к Минводам. Здесь меня и ссадили.
Мой вагон остановился прямо напротив огромного неработающего фонтана с орлом, знакомого мне с детства – по дороге в Украину мы всегда проезжали Минводы, и каждый раз я смотрел на этого орла из окна вагона.
Поезд стоял здесь долго, и за это время мама успевала сбегать на вокзал, купить всякие разносолы и – обязательно! – минводское мороженное, которое, не знаю уж почему, она считала самым вкусным в мире.
Но когда я впервые сам ступил на минводский перрон, шел сильный дождь, и мне стало не до воспоминаний о мороженном: в своем костюме я почти мгновенно промок до нитки, и потому чуть ли не бегом бросился к зданию вокзала.
Да, Минводы были явно не Белиджи – вокзал оказался огромным, и, самое главное, очень живым.
Несмотря на ранний час, он был полон народу, и почти в каждом кресле сидели мужчины, женщины и дети, тесно прислонив к этим креслам сумки и чемоданы, прислушиваясь к то и дело раздающимся через громкоговорители объявлениям – у большинства здесь была пересадка. Огромная масса людей просто слонялась по вокзалу, и стоило освободиться какому-то креслу, как его тут же занимали.
К этому времени я уже смертельно хотел спать, и потому первым делом стал выискивать место. И тут мне снова повезло: какой-то мужик встал, чтобы пройтись. Я немедленно занял освободившееся место и почти тут же заснул, успев подумать, что спать сидя вполне можно и даже удобно.
Проснувшись, я направился в туалет, чтобы умыться и оправиться, и, хотя меня передернуло от его запаха и вида, выбирать не приходилось.
Советские вокзальные туалеты – это вообще отдельная песня, и нужно было, чтобы тебя уж очень сильно приперло, чтобы ты заставил себя там справить даже малую нужду, а про большую я уже вообще не говорю.
Когда я вернулся, «мое» кресло уже было, само собой, занято, но меня это не огорчило. Как ни странно, за пару часов с небольшим я совершенно выспался, был полон сил, и некоторое время бродил по вокзалу, ознакомившись с марками, значками и журналами в газетных киосках, а заодно изучив цены в станционном буфете, которые были мне явно не по карману.
Настроение у меня было отличное. Я уже понял, что садиться зайцем в вагон любого поезда – не проблема, а ловят тебя, особенно, если переходить из вагона в вагон, не раньше, чем часа через три-четыре. Потом ты садишься в следующий поезд, и вот так, «на перекладных» совершенно бесплатно можешь доехать не только до Москвы, но и до Владивостока.
С таким настроением я вышел на улицу, где уже распогодилось, было довольно тепло и о недавнем дожде напоминали только разбросанные то тут, то там темные кляксы луж.
Я подошел к стоявшему на перроне киоску, и, наконец, понял, где именно мать покупала ароматные ватрушки, румяный жаренный хек и все остальное. Но больше всего меня потрясли выложенные на поднос бутерброды – ровные кусочки хлеба, смазанные тонким слоем масла, на каждом из которых лежали по две шпротинки. Те самые шпроты, которые я безумно любил, но которые бывали у нас в доме только на Новый год.
Сглотнув слюну, я спросил у буфетчицы, сколько стоит один бутерброд, и оказалось, что 40 копеек. Таких денег у меня не было, а есть хотелось до невозможности.
– А сколько стоит «Буратино»? – поинтересовался я.
– 30 копеек! – ответила буфетчица.
30 копеек у меня как раз и было. Я купил бутылку лимонада, выпил ее на месте и спросил, принимает ли она стеклотару?
– 10 копеек бутылка! – бросила та, явно недовольная тем, что я просто не оставил бутылку ей в подарок.
Прямо на месте я получил эти 10 копеек, и в этот момент понял, что в Минводах можно жить. Еще бродя по вокзалу, я приметил, что под многими креслами валяются пустые или наполовину опорожненные бутылки. И 10 копеек за каждую – это было совсем неплохо.
Через десять минут я вернулся к этому киоску, держа в руках три пустые бутылки. Получив 30 копеек, я добавил к ним свои 10, купил бутерброд со шпротами, проглотил его за минуту и отправился снова на вокзал – высматривать бутылки.
Так я в течение нескольких часов курсировал между вокзалом и железнодорожными путями, таская в стоявшие почти на всех платформах киоски пустую стеклотару.
К трем часам дня у меня в кармане лежало уже два рубля – при том, что я съел три бутерброда со шпротами, выпил бутылку лимонада и поел мороженного.
Опьяненный своим коммерческим успехом, я купил пачку длинных сигарет «Ява», считавшихся у нас в школе высшим шиком и которых я себе никогда прежде не мог позволить, так как они стоили аж 80 копеек – больше сигарет «Космос».
Правда, с каждым часом находить пустые бутылки становилось почему-то все тяжелее, и к тому же я заметил, что на меня стали недобро коситься станционные уборщицы и работавшие на платформах дворники.
Но поначалу я не придал этому значения. Я делал деньги – это было главное! Я даже нашел эластичную авоську (были тогда такие), что позволяло сдавать сразу по 7-8 бутылок. После этого у меня появилась мысль, что так можно заработать и на билет до Москвы. То, что я был без паспорта, не имело значения – не знаю, как сейчас, а тогда при покупке билетов на поезд документов не спрашивали.
Но всякое счастье, как известно, рано или поздно заканчивается! Когда я в очередной раз подошел к киоску аж с десятью бутылками, часть из которых была в авоське, две рассованы по карманам, а одну я держал в руках, пожилая буфетчица в белом полухалате, с накрашенными до неприличия красной помадой губами, принимать их наотрез отказалась, так как, у нее, видите ли, кончились ящики для пустой тары.
Я направился со своим грузом к такому же киоску на другую платформу, затем на третью, но всюду было то же самое – «кончились ящики»!
На четвертой платформе ко мне подошел дворник и сказал:
– Малчык! Ты уже здесь всех за…бал! Кончай, малчык! Мы – хорошие люди, поэтому я тебя пока по-хорошему прошу!
Больше он ничего не сказал, но я все понял, и вернулся на вокзал, оставив собранные бутылки на перроне, но сеточку, разумеется, прихватил с собой.
Признаюсь, к тому времени я решил побыть еще один день в Минводах и понаблюдать за жизнью вокзала, так как всерьез мнил себя будущим писателем, и думал, что как писателю мне этот опыт может потом очень даже пригодиться.
Я уже открыл для себя, что любой большой вокзал – это целая Вселенная, или, по меньшей мере, ее миниатюрная копия.
Здесь рождаются, ругаются, влюбляются, расстаются и даже умирают. Здесь есть все – свои алкаши и юродивые, «Комната матери и ребенка», «Комната милиции», работающий почти круглосуточно ресторан с вкусными запахами, киоски, магазины, лоточники и транзитные пассажиры, каждый со своей, подчас удивительной, а подчас и трагической историей; тайные закоулки; касса, у которой есть не только окошечки для продажи билетов, но и задняя дверь, через которую тоже иногда продают билеты…
Но самое главное – на вокзале было множество красивых женщин, большинство из которых было значительно старше меня.
Что скрывать – как и любого 17-летнего меня постоянно сжигала, буквально сводила с ума жажда женщины, но на тот момент у меня не было абсолютно никакого сексуального опыта.
Я был девственником, в отличие от многих моих сверстников, говоривших, что у них такой опыт уже был. Впрочем, если честно, я тоже это пару раз кому-то говорил, сам уж не знаю для чего, и, возможно, отсюда и брали начало многие мои неприятности.
То есть теоретически я был в этом плане очень даже подкован. Как-то в гостях у одного одноклассника тот показал мне книжный шкаф, в который его отец детям почему-то лазить категорически запрещал. Естественно, мы вместе тут же туда залезли, и обнаружили в утробе шкафа не только почти все романы про прекрасную Анжелику-маркизу ангелов, но и «Новую книгу о супружестве» Рудольфа Нойберта, а также красный переплет, на котором золотыми буквами было выведено: «Дипломная работа». Я заинтересовался, чей это диплом и что там написано, и внутри обнаружилось самиздатовское издание перевода «Техники современного секса» Строка.
Обе книги я тогда взял домой "на один день", в ту же ночь прочел и выучил почти наизусть.
Вот почему я с полным правом мог сказать, что, если бы мне пришлось защищать диплом по «Технике современного секса», я бы сделал это с блеском и получил бы твердую «пятерку». Но, как сказал, увы, не я, «суха теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет».
Поэтому сидя в жестком вокзальном кресле, я смотрел на сидящих напротив меня и проходящих мимо женщин, каждую мысленно раздевал и с каждой (тоже мысленно, разумеется) реализовывал все советы великого Строка.
Фантазия у меня работала хорошо, и порой получалось представить все так явственно, что сидевшая рядом женщина каким-то странным взглядом посмотрела на мои брюки.
Я вдруг обнаружил, что мне нравятся не только молодые, но и даже пожилые, почти под тридцать, женщины. В самом этом желании мне увиделось нечто особенно постыдное, извращенное, и, чтобы стряхнуть наваждение, я решил немного пройтись по вокзалу. Деньги у меня все еще были – целый рубль и 20 копеек.
Спустя какое-то время я решил исполнить то, чего уже давно хотел, но никак не решался – подойти к цыганам.
Цыган на минводском вокзале было много, их дети то и дело сновали между скамейками, а их женщины в каких-то особых, длинных и расцвеченных яркими красками платьях и юбках, с такими же цветными шалями на плечах, обилием золотых украшений на руках и на шее, мгновенно бросались в глаза, представляя собой разительный контраст с одетой во все либо серое, либо черное и темно-синее, либо просто в какое-то невзрачное, бесцветное, но никак не в цветное, остальной огромной массой народа.