Более серьезной была проблема зороастрийцев в Персии. Они упоминаются в Коране как маги, но в крайне неприязненном контексте. Сам пророк определенно не считал их обладателями религии откровения. Но широкое использование в это время, как и позднее, исламской юриспруденции также гарантировало им терпимость нового государства, тем более что они могли представить свое священное писание – Авесту. Недавно историки пришли к соглашению, что именно мусульманские завоевания обусловили окончательную кодификацию и распространение манускриптов Авесты, создав потребность обращения к ниспосланной книге. Отсутствие свидетельств, доказывающих более раннее существование текстов Авесты (если не говорить о нескольких священных архетипах), и тот факт, что арабы назвали зороастрийцев бормотунами (потому что они заучивали свое писание наизусть, и создавалось впечатление, что они постоянно бормочут)[8], считаются доказательствами этого тезиса. Как бы то ни было, жители Персии тоже получили статус зимми. Однако в этой стране не священнослужители – мобеды – сохранили свои позиции и стали хранителями национальных традиций. Наоборот, они довольно быстро исчезли и больше не играли роли в иранском наследии (они сохранились только среди парсов в Индии, где было другое окружение). Причиной тому, возможно, было следующее: социальные отношения в Персии были в корне отличными от тех, что сложились на территориях Восточной Римской империи между ближневосточными и египетскими жителями и государством. Там христиане имели обыкновение смотреть на государство с враждебностью; они веками группировались в национальные общности вокруг церквей (хотя существование в те дни сознательно сформированных национальных церквей в современном смысле слова нельзя признать без существенных оговорок).
В империи Сасанидов арабы уничтожили государство, которое, несмотря на социальные и религиозные потрясения (манихейство в III веке, маздакизм с его коммунистическими тенденциями в конце V века), тем не менее оставалось национальным государством, которое жители считали своим отечеством. Более того, с крахом государства верхушка общества и чиновничества не была, как на византийской территории, изгнана или уничтожена. Таким образом, в Персии социальная структура, феодальная по своему характеру, осталась нетронутой, и местные землевладельцы сохранили свое положение представителей суверенной власти. Именно они передавали национальные традиции и цивилизацию и создавали соответствующее социальное окружение, в котором сказания о национальных героях и художественное наследие сохранились как отправной пункт для национального возрождения. Возможно, один из самых удивительных примеров такого положения дел – сохранение до нашего времени древних праздников Навруз и Михраган. Навруз отмечают в начале весны (и персидского года), а Михраган – осенью, в соответствии со старым зороастрийским календарем[9]. В Египте праздник Нила тоже отмечается до сих пор. В Персии зороастрийский календарь остался в употреблении и при мусульманах – возможно, он был солнечным – по экономическим и по другим мотивам. (Уже в XI веке путешественник Насир Хосров отсчитывал дни и месяцы по зороастрийскому календарю – явный признак того, что он и мысленно его использовал.) Поскольку больше не было царя, год правления считался от восхождения на трон последнего Сасанида – Йездигерда III в 632 году. Это объясняет, почему персидская эра начинается именно с этой даты.
Местная знать (дехкане), особенно в Хорасане, который тогда был главным культурным центром Персии, не могли сохранить свое положение правительственной власти, не идя на уступки в вопросах религии. Они не могли претендовать на привилегии, которые имели христианские и иудейские иерархи на основании доктрины Корана, не были они и официально признанными представителями своих соотечественников. Но они могли приобрести это положение и избежать вмешательства центральной власти, приняв ислам и распространив его среди своих крестьян. Это одна из причин столь быстрого и широкого распространения ислама в Персии, при том что мобеды уже утратили свою важность, а также господства суннитского (ортодоксального) ислама среди аристократии. Он гарантировал более высокий социальный статус, который дехкане сохраняли благодаря обращению. Низшие классы, с другой стороны, частично из глубоких религиозных чувств, но также часто в духе национального сопротивления верили самым разным формам инакомыслия, о которых мы поговорим позже. (Аналогичное социально обусловленное движение обращения имело место среди боснийской знати в XIV и XV веках.)
С такой ситуацией столкнулась внезапно увеличившаяся империя халифов, с которой по величине мог соперничать только Китай. Это было блестящее государственное достижение не только арабской аристократии, но также «Повелителя правоверных» Умара, определившего если не мелкие детали, то общий курс в высшей степени рационально и успешно. Поэтому империя многое потеряла, когда христианский раб 3 ноября 644 года убил его, руководствуясь исключительно соображениями личной мести. Потеря была тем более серьезной, поскольку, как оказалось, только непоколебимый государственный лидер мог обеспечить дальнейшее продолжение завоеваний. Такое лидерство прекратило свое существование, когда халифом был избран не самый сильный, а самый слабый из числа сподвижников пророка по имени Усман, принадлежавший к аристократическому рода Курайш, как и сам пророк. Сподвижники сделали такой выбор в надежде, что их влиянию и амбициям никто не будет мешать. Так и вышло. Но это положило начало разногласиям, причинившим немалый вред интересам теократии в Медине. Усман, в юности бывший элегантным денди (и люди считали, что он присоединился к пророку, только чтобы жениться на его прелестной дочери), стал смирным и хотя и честным, но легко поддающимся влиянию мужчиной. На него старались повлиять члены его семьи и связанная с ними мекканская аристократия, решившая, что настало время усмирить группы, в основном вышедшие из низших классов, которые в свое время возвысились благодаря изначальной приверженности пророку, и вернуть свое прежнее господство, пусть даже под официальным флагом ислама. Именно ему они были обязаны большими успехами за границей и увеличившейся собственностью. Первоначально это был вопрос получения влиятельных постов в администрации. Одной из ведущих фигур в партии был Муавия, выходец из Омейядов, также принадлежавших к Курайш, родственник нового халифа. Попытка избавиться от Амра, правителя Египта, оказалась неудачной, поскольку без него нельзя было обойтись. Но должности второго плана в провинциях, губернаторы которых оказались неустранимыми, попали в руки представителей аристократии. Эту практику в определенной мере оправдывает тот факт, что в аристократические группы входили единственные арабы, обладавшие необходимой широтой мировоззрения и достаточной приспособляемостью, чтобы контролировать ситуацию в новых завоеванных странах, находя компромисс между противоположными требованиями. Как правило, развитие событий показывало их правоту. Этот довод, разумеется, не мог быть оценен по достоинству разочарованными элементами, особенно религиозными. И они направили свое негодование на Усмана, который оставался марионеткой свиты и позволял использовать себя как инструмент аристократии.
Халиф лично не заботился о самообогащении. Его интересовали теологические вопросы. Несистематизированная компиляция откровений пророка неизбежно положила начало расхождениям в священном тексте. Разные варианты текста могли привести к спорам между отдельными племенами и подразделениями армии. Халиф решил, что настало время собрать все откровения в одну книгу и составить полный письменный текст Корана. Эта задача был выполнена с точностью, удивительной для того времени, бывшим секретарем пророка Зайдом ибн Сабитом и его помощниками. Для истории ислама редактирование Корана было важнейшим достижением правления Усмана. За границей экспансия шла своим чередом и постепенно остановилась. Внутри империи халиф больше не мог вмешаться в урегулирование дел и определение политической линии. Вся энергия была парализована растущим недовольством в широких кругах, к которым присоединились два знаменитых сподвижника пророка, Тальха и Зубайр, а также его вдова Аиша. Недовольные жители Медины устанавливали контакт с нелояльными группами в Южной Месопотамии и Египте, и в конце концов отряд повстанцев выступил из Египта на город, в котором не было войск – все борцы за веру оставались на границах. Халиф был вынужден вступить в переговоры. Представляется, что ситуация была спасена, когда египтяне, взбудораженные предательскими интригами, взбунтовались и осадили дом халифа. Затем они пошли на штурм, и в 656 году халиф был убит. Традиция повествует, что он был восьмидесятилетний старик и не участвовал в сражениях. Когда ему был нанесен смертельный удар, он читал Коран. Книга оказалась залита его кровью.
Это было знаковое событие. Впервые имел место открытый бунт против законного правителя империи, и мусульмане подняли оружие против единоверцев. Это был сигнал к началу гражданской войны, которая опустошала молодое исламское государство в течение долгих десятилетий. А поскольку в нем сплелись воедино конституционные и доктринальные вопросы – характерным для ислама образом, – он привел к постоянному расколу среди правоверных. Настоящие подстрекатели восстания предусмотрительно покинули город, чтобы не брать на себя ответственности за убийства. Это мероприятие не принесло им дохода, поскольку сразу стало ясно, что между ними нет ничего общего, кроме враждебности по отношению к существующему режиму. Как только Али, зять пророка, принял халифат, Тальха, Зубайр и Аиша повернулись против него и потребовали мести за убитого халифа. Али – смелый и честный человек – не был политиком и не сумел достичь компромисса. Он был вынужден защищать свои права силой оружия, и в сражении, получившем название Верблюжья битва – Аиша обозревала поле боя с верблюда, – нанес поражение противникам. Тальха и Зубайр пали вскоре после сражения. Роль Аиши в политике завершилась, но она прожила еще 21 год и умерла в Медине в 678 году.