Немецкие князья были скорее крупными помещиками феодального типа, чем абсолютными монархами капиталистической эры. Они видели в городах не источники своей силы, а лишь честолюбивых и опасных конкурентов. Совершенно в духе средневековых рыцарей-разбойников, в более только грандиозном масштабе, они стремились убить курицу, которая несла золотые яйца (Меринг). Разумеется, это не единственная причина позднейшей нищеты Германии. Основная причина относится еще к началу XVI века и коренится в изменении торговых путей, вызванных с конца XV века открытием морского пути в Индию. Так как процветание Германии покоилось не на производстве, а почти исключительно на ее функции посредника — страна служила главной промежуточной станцией для международной торговли, — то изменение торгово го пути быстро сгубило ее экономическое развитие, превратив ее недавнее богатство в жалкую нищету. Эта катастрофа еще осложнилась Тридцатилетней войной, не только вообще ее тяжестью, но и ее фатальным последствием, а именно упрочением политической раздробленности. Препятствуя образованию единой центральной политической власти в Германии, война задержала ее превращение в буржуазную страну, в конце концов, правда, неизбежное. На тот путь, который Англия прошла еще в 1649 году, а Франция — в 1789-м, Германия вступила только в 1848 году, да и то весьма нерешительно. В этом было виновато ее неорганическое развитие.
Уже одни эти экономические предпосылки вскрывают в достаточной степени печальные особенности Германии в эпоху абсолютизма, объясняют, почему она в период между 1600 и 1770 годами выбыла из строя культурных стран, почему низшие классы не жили здесь сознательной жизнью, почему революционная энергия вспыхнула в немецком бюргерстве позже всего, почему немецкое угодничество и немецкое подхалимство вошли если не в моду, то в поговорку, и т. д.
Неимоверная тупость и грубость, усевшаяся в эпоху абсолютизма на немецких престолах, уже тогда наполняла сердца всех благомыслящих людей ужасом и отвращением. Уже в начале XVIII века некий граф Мантейфель, бравый юнкер и знаток немецкой придворной жизни, записал в своем дневнике следующие слова: «Германия кишит князьями, три четверти которых едва обладают здравым смыслом и являются бичом и позором для человечества. Как бы ни была мала их страна, они тем не менее воображают, что человечество создано специально для них в качестве материала для их глупых затей. Считая свое часто сомнительное происхождение заслугой, они находят лишним или ниже своего достоинства воспитать сердце и образовать ум. Если присмотреться к их поведению, то выносишь такое впечатление, будто они существуют только для того, чтобы оскотинить своих ближних. Своими нелепыми извращенными поступками они разрушают все принципы, без которых человек недостоин называться разумным существом».
Как ни правильна эта характеристика, описанное в ней положение вещей обусловлено печальным экономическим состоянием Германии. Так как немецкие князья не могли существовать трудом своих подданных, то они существовали их кровью. И потому в каждом отдельном случае мы имеем дело с исторической, а не с индивидуальной виной. Даже если бы на немецких престолах сидели люди совсем иного пошиба, то они все равно сделались бы такими же отъявленными деспотами. Класс князей, главнейший источник которого — продажа за границу собственных подданных, класс, способный существовать только ценой ежедневной измены национальным интересам, не может породить из своей среды образцы добродетели, а должен стать школой порока.
Не во всей Германии, конечно, царили одинаковые условия, напротив, между отдельными странами и династиями существовали резкие противоположности. Это различие обусловливалось теми же причинами, которые вознесли Францию над другими странами и поставили последние в зависимость от нее. Возьмем хотя бы Саксонию и Пруссию.
Саксония представляла по отношению к остальной Германии, и в частности к Пруссии, то же, что Франция по отношению к Германии. Богатство серебряных рудников сделало Саксонию уже в конце Средних веков наиболее цветущим и влиятельным государством в Германии. Горные богатства Саксонии позволяли династии Веттин давать Германии императоров, так как на ее деньги покупались голоса курфюрстов. Германия управлялась собственно Саксонией. Поэтому здесь уже в XVI веке существовала развитая абсолютистская культура, и здесь мы находим вместе с тем и первого немецкого светского художника, Лукаса Кранаха-младшего. Так «светски», как изображал младший Кранах женское тело, не рисовал его ни один художник немецкого Ренессанса. Нигде в остальной Германии не было еще необходимых исторических предпосылок для появления такого художника. Материальное и духовное превосходство Саксонии над остальной Германией было так сильно, что, несмотря на оттеснение саксонской горной промышленности, вызванное эксплуатацией испанскими конкистадорами мексиканских серебряных руд, саксонская культура все же продолжала преобладать в Германии. Дрезден и Лейпциг были такими же органически выросшими городами, как Париж, и, подобно ему, представляли в XVII и XVIII вв. кульминационные точки тогдашней культуры. В Дрездене была сосредоточена культура художественная, а в Лейпциге бюргерство достигло высшего развития. Дрезден и Лейпциг были очагами искусства и науки. В Лейпциге почти три десятилетия работал великий Иоганн Себастьян Бах, к Лейпцигу направили свои шаги как Лессинг, так и Гёте. Здесь восприняли они наиболее яркие впечатления, здесь развился их гений. И именно из саксонских университетов впервые распространился по Германии дух нового времени.
Напротив, большинство остальных немецких столиц, и прежде всего Берлин, были только искусственными паразитическими образованиями, призванными служить пышным фоном для княжеского абсолютизма. А паразит знает только заимствованный блеск. В Берлине XVIII века все великое бывало лишь, так сказать, на гастролях, а не на постоянном ангажементе. Приговор, произнесенный леди Монтегю, объездившей в начале XVIII века Германию, над столицами вроде Берлина, правда, грубоват, зато тем точнее: «Они похожи на нарумяненных и причесанных проституток, которые носят ленты в волосах, серебряные пряжки на башмаках и — дырявые нижние юбки».
И то же самое можно было бы сказать о немецких университетах. Ни один немецкий университет не представлял тогда столь жалкого явления и не находился в таком плачевном состоянии, как прусский университет Галле. Прочтите воспоминания магистра Лаукхарта, и вас охватит отвращение. Никогда в Германии народное образование не стояло на такой низкой ступени развития, как при Фридрихе II. Часто говорят в оправдание: «Сухой песок Бранденбургской марки[16] был бесплоден». Это просто трусливая отговорка в устах людей, не желающих нащупать истинную причину зла. Нет, прусский милитаризм, поддерживавший исключительно династические интересы Гогенцоллернов, послуживший к тому же лишь в очень незначительной степени причиной нынешнего величия Германии, поглощал здесь вдвое больше средств, чем в других странах разврат и роскошь государей. Вот единственная и истинная причина этого явления. Вот почему прусская культура была даже и в XIX веке такой бедной, вот почему поведение всех отличалось такой грубостью и неотесанностью, а высшим шиком считалась поддельная элегантность кокотки.
Остается еще рассмотреть Англию.
В силу своей совершенно исключительной исторической ситуации Англия, третья первоклассная европейская держава, пережила только короткий период абсолютизма, а именно те три десятилетия после Великой английской революции, которые известны под названием Реставрации и нашли своего представителя на троне в лице Карла II. Этот период английского абсолютизма нас и будет здесь преимущественно интересовать. Пока абсолютизм процветал в Англии, он пускал в ход те же приемы, что и французский. Карл II также видел в «короле-солнце» свой прообраз и сравняться с ним было для него высшим торжеством. Однако в такой короткий промежуток вре мени английский абсолютизм не сумел выработать своей специфической английской нотки, а в еще меньшей мере смогла французская культура офранцузить английскую, как она офранцузила культуру других стран. И это потому, что революция 1649 года совершила слишком основательную работу. Компромисс характеризует английский абсолютизм еще в большей степени, чем абсолютизм континента. Ибо даже в эпоху Реставрации восходящее бюргерство не позволяло здесь ступать себе на ногу, а после кратковременного правления Якова II оно окончательно свело свои счеты с королевской властью.
Когда потом в XVIII веке индийские богатства несметными массами стекались в Лондон, когда английская буржуазия сделалась богатейшим классом мира, она, правда, была лучшей заказчицей Франции. Однако экономическая и политическая независимость Англии воспитала буржуазию в духе самосознания. Английская буржуазия могла, правда, позволить абсолютистской культуре Франции пригласить ее к своему столу, но никогда не позволила бы ей поработить себя.
Скорее имело место противоположное явление: французская культура подверглась в Англии порабощению, так как английские экспроприаторы довели ее до смешного. Современное буржуазное государство уже расправляло здесь свои могучие члены, а с тем вместе родилась и буржуазная культура. Правда, родилась она не как феникс из пепла абсолютизма. Она скорее выскочила на мировую сцену как веселый арлекин, шутки ради сшивший себе костюм из культуры всех стран, чтобы крикнуть им самодовольно: я ваш наследник.
Так как представления о жизни носят не метафизический характер, то есть складываются не сами по себе, а всегда являются кристаллизацией экономических и политических условий, то определенной экономической и политической ситуации соответствует совершенно определенная общая культура.
Мы уже рассмотрели главнейшие черты порожденной абсолютизмом общей культуры. Но, для того чтобы получить достаточно крепкий базис, для наших дальнейших описаний мы должны указать в этой вступительной главе еще более подробно, чем было сделано до сих пор, на главнейшие общественные излучения княжеского абсолютизма.