У истоков немецкой народной сказки и легенды стоит И.Музеус. В предисловии к своему сборнику, Музеус писал, что он «занялся обработкой народных сказок, на которые еще до сих пор не обратил внимания ни один немецкий писатель». Он отмечал также, что все эти сказки отечественного происхождения, ибо передавались из уст в уста от прадедов к внукам и их потомкам. Его задача свелась лишь к «переработке этой сырой массы, ибо в совершенно неизмененном виде они выглядели бы хуже»23. Однако понятие народной сказки лишь условно применимо к произведениям Музеуса. Наполненные авторской иронией и юмором, комментариями и отступлениями, сказка Музеуса сближается с авторской, романтической сказкой. В сказках Музеуса появляется образ еврея (придворный врач в «Рихильде», еврей-лекарь в «Мелексале»). Элементы критики еврейства получают выражение в историях Музеуса на уровне случайных мотивов: мотив отравления колодцев, упоминание о ростовщичестве евреев и др.24 Но в отличие от поздней негативной трансформации образа еврей Музеуса тесно связан с просветительской традицией, у истоков которой стоял Лессинг. Придворный врач Самбул в «Рихильде» – не Натан Мудрый, но в границах сказочного повествования умный, человеколюбивый персонаж. В сказке, построенной на мотиве «чудесного зеркальца», он по приказу злой мачехи, королевы Рихильды, впрыскивает яд в гранатовое яблоко, готовит отравленное душистое мыло и отравленное письмо для ее падчерицы Бианки. Но будучи набожным иудеем, не имеющим никакой склонности к мошенничеству, «если не считать его пристрастия к благородному металлу, ради которого его совесть становилась податливой», Самбул проводит за нос мачеху, щедро вознаграждается Бианкой и ее возлюбленным. В «Мелексале» еврей-лекарь Адиллам помогает дочери султана, мусульманке Мелексале и рыцарю-христианину Глейхену, бежать в христианский мир, пакует беглецов в тюки и грузит на корабль, отправляющийся в Александрию. «Лессинговская» линия сказочного изображения «семитского» героя выступила у Музеуса в результате его связи с просветительской традицией, но практически прекратила свое существование в начале 19 века. Исключение здесь составляют несколько сказочных опытов писательницы и воспитательницы Каролины Шталь (1776–1837), появившиеся в сборнике «Басни, сказки и рассказы для детей» (1816) на позднем этапе романтизма. В сказке «Любимец-горбун», сюжетно тесно связанной со сказками «1001 ночи», невинный еврей-меняла, подозреваемый в смерти любимчика султана, освобождается от наказания. В бытовой сказке «Нельзя ни над кем смеяться, или благородный еврей» дети поначалу смеются над очень бедно одетым евреем, обезъянничают, подражают его речи. Но когда дети и их семьи впадают в глубокую нищету, к ним на помощь приходит тот же самый еврей, «говорящий на жаргоне», и вызволяет их из бедственного положения, чем заслуживает уважение и детскую любовь. Просветительские сказки писательницы были сознательно рассчитаны на детей младшего возраста и выполняли просветительскую функцию. Однако, как мы уже отмечали, подобные сюжеты и герои очень редки в немецкой сказочной традиции: они не перевешивают то негативное значение, которое имели образцы сказки с антисемитским содержанием.
Итак, сказка Музеуса, стоящая практически у истоков народной сказки, в силу преобладания авторской фантазии, языка и стиля не попадает под определение «народной». Понятие народной сказки, получившей письменное закрепление в 19 веке у Гриммов, Бехштайна, и др. в известной степени тоже условно. Гриммы в «Предисловии» писали о своих сказках, что они опубликованы без изменений, звучат по-гессенски, имеют древнее происхождение и их источник «крестьянско-деревенский» («bäuerlich-dörflich»). Полемика между ними и Арнимом о том, принадлежат ли их сказки индивидуальному литературному творчеству или «естественной» поэзии (Naturpoesie) ни к чему не привела. Лишь позднее жанры народной и литературной сказки были разведены, причем определялось, что сказки Гриммов больше тяготеют к литературной. Сказочные тексты Гриммов, несмотря на стремление авторов сохранить народную поэтику сказки, испытали значительную художественную трансформацию как и у их предшественников (Страпарола, Базиле, Музеус) в области мотивов, образных деталей и языка. Современные исследователи отмечают, что создание сказок братьев Гримм на основе их народной передачи есть фикция. Персоны, которые устно доводили до них сказку, вовсе не принадлежали к кругу «простых» людей, а устная форма передачи сказки вовсе не означала ее прикрепленности к традиции устного повествования. Часто проявлялись случаи, когда темы и сюжеты сказок коренились в литературной традиции25. Несмотря на то, что сказка Гриммов ограничена одним действием, что в ней преобладает сказочное время и пространство, фигуры одномерны, детали всеобщи, психология отсутствует, воздействие редактора сказок на их переработку ощутима в большой степени26. Это означает, что антисемитская тематика сказок – результат «личного» участия автора, итог его художественного замысла. С этой точки зрения обратим внимание на центральную антисемитскую сказку Гриммов «Еврей в терновнике» (2,3).
В качестве источников сказки исследователи называют стихотворную комедию Альбрехта Дитриха (?-?) 1593 года «История о крестьянском слуге и монахе, которого он заставил танцевать в терновнике», а также английскую народную сказку из собрания Уильяма Хэзлитта (1778–1830) «Монах и юноша». Источники сюжетно близки. Английская сказка повествует о следующем: один из старцев выполняет три желания героя Джека за то, что тот дал ему поесть, и наделяет его тремя вещами: луком, флейтой и особым даром. Если он направит свой взгляд на мачеху, то она сразу же перестанет ругать шалуна Джека. Мачеха обращается к монаху, чтобы тот повлиял на Джека. Джек, владея волшебным луком, обещает монаху птицу, но та после выстрела падает в терновник. Монах отправляется в терновник, а Джек начинает играть на волшебной флейте. Монах танцует, платье его разорвано, тело исколото иглами. Он умоляет Джека прекратить игру. Наполовину голый и окровавленный, он выбирается из терновника, объявляет мачехе, что только черт может справиться с Джеком. Вечером отец и мачеха хотят послушать флейту Джека. Монах просит его привязать, сбегаются все соседи, наполовину голые, поднявшиеся прямо с постели. Все бесконечно танцуют. Монах подает в суд на Джека. Судья обвиняет героя в черной магии и колдовстве и приговаривает к смерти. Исполняя последнее желание Джека, судья разрешает ему сыграть на флейте. Все начинают танцевать, и судья затем милует Джека. Все заканчивается лучшим образом.
Несомненно, что средневековый антиклерикальный сюжет в переработке Гриммов, воплощенный в «Еврее в терновнике», превратился в антисемитский27. В сказке «добрый слуга» противостоит клишированному образу еврея – мошенника и плута, жадного до денег. Авторы реанимируют в сказке типический образ еврея как «чужого» за счет отдельных деталей. Почти каждое высказывание еврея начинается со слов «Au weih», или «Gott bewahr!» (Боже упаси!)» Вплоть до инверсии члена предложения в высказывании и до самой структуры высказывания имитируется «Jüdeln», т. е. идиш, выступивший в немецкоязычном культурном пространстве 19 века как средство пародии над его носителями: «Au weih geschrien, rief der Jude… geh ich doch dem Herrn was er verlangt»28. В области лексики типичные еврейские выражения «Nu» или «Au weih» давали понять, каков родной язык у говорящего. Подобный метод Гриммов – показать через язык этническую принадлежность персонажа к еврейству, отражается в записи многих сказок и легенд 19 века.
Еще ярче проявляется антисемитская тенденция в обращениях и оценочных значениях, в которых еврей выступает как мошенник (Spitzbube) и как подлец (Schuft), а слуга «добрым малым», а также на уровне мотивов. Когда слуга говорит судье, что еврей сам предложил ему деньги, судья отвечает: «Плохое ты нашел себе оправдание. Так не сделает ни один еврей». Антиеврейская направленность выражена на уровне мотивов и в других сказках. «Козлобородые» (ziegenbärtige) евреи являются исключительно носителями зла. В «Удачной торговле» крестьянин говорит: «Ах! Что ни скажет еврей, это всегда ложь; с его рта не срывается ни слова правды». Во фрагменте «Чудесный холст» мошенник еврей превращается в собаку, которую до смерти доводят две девушки. В сказке Гриммов еврей выступает также как жертва («Die klare Sonne bringt an den Tag»). Здесь он небогат, становится объектом жадности христианина, который затем платит своей жизнью за убийство еврея.
Эволюция сказки в 19 веке связана с установками Гриммов, создавших «образец» народной сказки. В отличие от Гриммов, народная сказка которых восходит к литературным источникам и слабо связана с «народной» передачей сюжета, сказочники идут по стопам Гриммов, руководствуясь их теоретическими положениями. Они опираются на устную передачу сказок и легенд, процветающих в разных областях Германии: Баварии, Швабии, Саксонии и других, стремясь сохранить оригинальные сюжетные и языковые особенности устной передачи. Это касается сказок и легенд, записанных на том или ином диалекте, или на литературном верхне-немецком языке. Однако собиратели позволяют себе «редактирование» непонятных языковых мест текста для читателя, используют литературный язык, «поправляют» сюжеты и образы. Последнее означает, что в сказках, определяемых нами как антисемитские, звучит не только «голос народа», но проявляется также позиция собирателя и толкователя, отражается уже не «коллективный» антисемитизм, но его индивидуальная рефлексия.
В волшебных сказках еврей предстает в разных сказочных ролях: придворный еврей в «Верном жеребенке» (11)29, совративший королеву и с ее помощью пытающийся убрать с дороги маленького принца – свидетеля этого совращения. Королева вливает в кофе принца яд, приготовленный евреем, готовит отравленный китель, требует от вернувшегося короля Ганса, притворившись больной, по совету еврея сварить язык собственного сына. Еврей-отравитель знает науку о приготовлении ядов, используя ее во зло. В другой сказке (12) юноша-силач встречает бывшего торгаша- еврея, знающего тайну волшебного замка. Пройдя испытание, юноша женится на принцессе, а еврей, похитив замок, вызывает духов и приказывает перенести дворец вместе с принцессой, на которой тоже хочет жениться. Юноша обретает в лице великанов чудесных помощников, получает от них средство, чтобы стать невидимым, и пробирается в королевский замок. Здесь он отсекает мечом голову еврею и с помощью волшебного замка переносит принцессу и королевский дворец на старое место. Отдельные мотивы сказки имеют бытовой характер и получают пародийное, ироническое звучание. Бедный торгаш-еврей вспоминает о тех днях, когда он нес свой узелок при жарком палящем солнце и «как он вечером на шаббат ходил со своей Ребеккой гулять при свете луны. И он представил себе, что возможно, как раз сейчас солнце освещает чумазые лица его шести шалунов, или в это мгновение его Ребекка как раз запевает: «Прекрасная луна! Ты восходишь так тихо!» Авторская ирония здесь очевидна: еврейство по своей практической, торгашеской и филистерской сущности никогда не может быть носителем романтических идеалов