— Нет, но…
— Вот потому и отказывалась, и хватит об этом.
«Придется подыскать для походов в этот замечательный стог кого-нибудь другого, — с огромным сожалением констатировал про себя Юрий. — Ну ладно, отложим этот разговор до Москвы, тем более что она в чем-то права».
Закурив, он мельком взглянул на часы и изумленно присвистнул.
— Одиннадцатый час! Пора двигать обратно. Пойду позову этих счастливцев.
— Но сначала поцелуй меня, чтобы не делать этого потом, у них на глазах.
После такой просьбы Юрий окончательно воспрянул духом, так что на обратном пути был оживлен, весел и непрерывно сыпал анекдотами. Один из них вызвал особое оживление слушателей:
— Маленькая девочка говорит своей учительнице: «У моей кошки родились котята, и все они хорошие коммунисты». — «Прекрасно, — отвечает учительница, — воспитывай их в том же духе!» Проходит какое-то время, и она спрашивает у девочки: «Ну и как твои котята?» — «Хорошо, только они уже больше не коммунисты». — «Почему?» — «А у них глаза раскрылись!»
— Хорошо, что тебя Вата не слышит, — вдоволь насмеявшись, заявил Иван, — эге, а это что такое? Они уже перебрались через канаву, как вдруг откуда-то издалека раздался топот ног и яростный вопль:
— Стой, …твою мать! Стоять, суки городские, всех на х… убью!
— Черт, — пробормотал Иван, вглядываясь в темноту, — их слишком много, да к тому же среди них взрослые мужики с кольями. Ну, мальчики и девочки, — обратился он к своим спутникам, — что вы скажете насчет того, чтобы пробежаться до дома — и как можно быстрее?
— Побежали, — тут же кивнул Юрий, но, сделав несколько шагов, оглянулся на Ивана и остановился: — Эй, а ты?
— Бегите, — махнул рукой тот, — а я пока разрушу переправу.
Юрий не стал больше настаивать, и все трое побежали вперед, ориентируясь на далекие огни — это светили два уличных фонаря, находившихся напротив входа в бараки. Через несколько минут их нагнал запыхавшийся Иван.
— Порядок, — весело выдохнул он, — бревно вытащено на берег, и теперь арьергард противника барахтается в канаве. Можете бежать не так быстро.
Минут через пять они добежали до бараков, торопливо попрощались и разошлись в разные стороны. Однако, как вскоре выяснилось, главные события этого вечера были еще впереди. Иван вошел первым, снял старую кожаную куртку и, оставшись в одной рубашке, направился к своей кровати. Юрий появился в бараке через минуту после него, но стоило ему раздеться и одернуть свитер, как грохнул взрыв хохота. Сначала он не понял, в чем дело, и изумленно оглянулся на однокурсников:
— Вы чего ржете?
— У тебя свитер в соломе, — негромко пояснил Иван, быстро возвращаясь к нему. — Осторожно, здесь Вата.
Юрий и сам успел заметить комсорга, поэтому с самым невозмутимым видом пожал плечами и небрежно отряхнулся.
— Где же это вы были? — спросил Вата, подозрительно блестя своими поросячьими глазками.
— Гуляли по деревне, — ответил за двоих Иван, — ну что, хлопцы, не пора ли соснуть? Вырубайте магнитофон к ядрене фене.
Тем временем Вата уже быстро одевался…
— Этот жирный гад меня домогался!
— Кто?
— Вата!
— С какой стати? Как он посмел, сволочь?
Юрий был искренне изумлен и возмущен. Разговор с Полиной происходил в поле во время работы, через день после того достопамятного вечера.
— А ты знаешь, что из вашего барака он сразу же направился к нам?
— Ну и что?
— Да ничего. Нашел там меня, подошел пожелать спокойной ночи и, ехидно улыбаясь, снял соломинку с моего свитера.
— Вот черт! Сообразил, скотина! Морду ему набить, что ли? Ну, хорошо, а что дальше?
— Вчера он отозвал меня в сторону и заявил, что собирается организовать комсомольское собрание с повесткой дня: «Персональное дело комсомольцев Корницкого и Василенко, замеченных в аморальном поведении, разлагающем здоровый дух коллектива» — или что-то в этом роде. А потом предложил сделку — мы занимаемся с ним тем же, чем и с тобой, и тогда никакой «персоналки» не будет.
— Знал бы он, чем мы с тобой занимались! — Юрий невесело усмехнулся. — Нет, ну какая сволочь, а? Ведь за такие дела и отчислить могут… Кстати, а что ты ему ответила?
— Что таким, как он, не дают даже под угрозой смертной казни. — Полина сердито взглянула на поклонника. — А ты что подумал?
— Я был уверен, что ты так и сделаешь.
— И еще он сказал: «Ждите, когда я вывешу объявление». Злобно так сказал…
— Да, от него всего можно ожидать. — Юрий призадумался.
— Вон он, кстати, стоит и на нас смотрит.
Корницкий поднял голову, увидел злорадную физиономию Ваты и решительным шагом направился к нему.
— Ты куда? — окликнула его Полина, но он лишь махнул рукой.
Она осталась на месте, с тревожным ожиданием глядя вслед Юрию. Вот он подошел к Вате… хорошо, что с ходу его не ударил… Так, о чем-то разговаривают… Только бы не подрались! Впрочем, — и она нежно улыбнулась этой мысли, — со стороны Юрика это было бы так благородно!
— Слушай, мне надо в обеденный перерыв смотаться на почту, чтобы позвонить в Москву, — тем временем говорил Юрий, стараясь не смотреть в глаза комсорга.
— Зачем?
— Ну, разные там семейные дела…
— Жениться собрался? — Вата откровенно ухмыльнулся. — До комсомольского собрания все равно не успеешь.
Это было уже слишком — и Юрий стиснул зубы и кулаки.
— Завидуешь, сука? — злобно прошипел он.
— Ничего, — как бы говоря сам с собой, произнес Вата, — скоро тебе уже никто не позавидует. А на почту езжай, только смотри не задерживайся.
Не произнеся ни слова, Юрий обошел его и бросился бегом, стремясь перехватить отъезжавший грузовик, доверху наполненный мешками с картофелем.
На следующей день к краю поля, вдоль которого проходила разбитая грунтовая дорога, подъехали белые, заляпанные грязью «Жигули». Из машины, предварительно посигналив, вышел невысокий черноволосый человек лет пятидесяти, завидев которого Юрий устремился навстречу. После короткого разговора с отцом он указал ему на комсорга и вернулся на свое рабочее место. Отец сам подошел к Вате и отвел его в сторону. Коротко переговорив, они направились к «Жигулям» и сели в салон. Минут через десять Вата вылез наружу, а машина вновь просигналила.
— Ну что? — взволнованно поинтересовался Юрий, запыхавшись от быстрого бега.
— Садись, — хмуро кивнул ему отец и, стоило сыну оказаться рядом, глухо выругался: — Доигрался с девочками, черт бы тебя подрал! Знаешь, во что мне это обошлось?
— Но ты с ним договорился?
— Договорился… никто тебя обсуждать не будет.
— Меня? А Полину?
— Ты что думаешь — у нас дома стоит машинка для печатания денег? — разозлился отец. — Мне это и так стоило дороже, чем я предполагал. Ваш комсорг — жук еще тот!
— Это я и сам знаю. Так что насчет Полины?
— Плевать мне на твою Полину. Когда будет собрание, сиди и не вякай. Тебе надо закончить институт, без образования ты в Америке никому не нужен. Или ты собрался там машины мыть на какой-нибудь бензоколонке?
Юрий мрачно молчал.
— Ну, мне пора. Вылезай и помни, о чем я тебе сказал. Ты все понял?
Сын кивнул, хлопнул дверцей и, понурив голову, побрел вдоль кромки поля.
Собрание состоялось через два дня, в течение которых Юрий всячески избегал встреч с Полиной. Сначала она недоумевала, пыталась заговорить сама, а потом обиделась, особенно когда он принялся вяло ухаживать за подругой Татьяны Зинаидой — невысокой, не слишком красивой, но весьма смешливой девицей.
Комсорг Вата постарался от души — на собрании он клеймил несчастную Полину, используя весь идеологический лексикон того времени: «моральное разложение», «порочит звание комсомолки», «ведет себя вызывающе, противопоставляя коллективу, и это в то время, когда партия ставит перед нами важнейшие задачи…» и т. д. О Юрии не было сказано ни единого слова.
В продолжение всего этого лицемерно-идеологического бреда Полина неотрывно смотрела на него, словно ожидая, что он встанет и начнет говорить. Но Корницкий сидел неподвижно, уставившись в одну точку с самым отрешенным видом. Дело кончилось «строгим выговором с занесением в учетную карточку», причем во время голосования несколько человек, в том числе Юрий и Иван, воздержались. В принципе, в подобного рода наказании не было ничего смертельного, но Полина в тот же день собрала свои вещи и самовольно уехала в Москву. Через месяц, когда весь курс вернулся в город и приступил к занятиям, выяснилось, что ее уже успели отчислить.
Глава 4ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ
Если «в тихом омуте черти водятся», где же тогда резвятся ангелы, неужели в бурлящем водовороте? Почему нужно обязательно брать крайности, и где искать среду обитания спокойных, милых и миролюбивых существ — например, таких, как очаровательная Антонина Ширманова?
Мать Антонины была домохозяйкой, зато ее отец являлся довольно известной личностью, поскольку имел деловые знакомства с кинематографической элитой страны. Сейчас бы его должность назвали модным западным словом «продюсер», но тогда подобных слов еще не знали, ограничиваясь скучным словосочетанием «директор фильма». Естественно, что после окончания школы перед юной красавицей открывалась прямая дорога в престижнейший институт кинематографии, то есть во ВГИК.
Не менее естественно и то, что, подобно подавляющему большинству хорошеньких девушек, Антонина хотела стать актрисой. Но без целеустремленности или таланта, всецело полагаясь на влияние своего отца, она не имела ни малейших шансов пройти творческий конкурс, не говоря уже о том, чтобы выдержать совершенно бешеную конкуренцию, достигавшую едва ли не ста пятидесяти человек на место. Зато на экономический факультет того же ВГИКа ей удалось поступить без особых проблем.
Нельзя сказать, что она особенно огорчалась первому обстоятельству или слишком радовалась второму. Недаром, не имея заметных пристрастий, ярких дарований или сильных увлечений, Антонина еще в школе получила два равноупотребительных прозвища — «девочка-цветочек» и «цветик-семицветик». Казалось, никакие страсти, пороки или страдания никогда не смогут омрачить ее ясные глазки. Да и сама Антонина искренне верила в то, что с такой чудной и красивой девочкой, как она, за которой все ухаживали и которую все любили — кроме разве что особенно завистливых подруг, — не может случиться ничего скверного. Для обладателей подобного, созерцательно-пассивного мировоззрения самым опасным рифом при начале плавания по бурному житейскому морю неизбежно должна была стать первая любовь — именно так и произошло с Антониной.